Ты же знаешь, что я и сейчас могу уйти! — Снова пошла носом кровь, он забулькал, сплевывая. — Никакая тюрьма меня не удержит, Алмаз. Хочешь остаток войны провести, охраняя меня?
— Зачем? — отозвался Алмаз Григорьевич с иронией. — Старый добрый стазис. Будешь после войны стоять у меня в обсерватории с этим самым перекошенным лицом, дружище.
— Ты выиграй сначала войну, — зло сплюнул Черныш. — А я ведь помог тогда вам! — Он с натугой разводил руки, и ленты, вьющиеся вокруг, то вспыхивали, сгорая, то вырастали заново, закручиваясь с новой силой. — В долине! Если бы не помог, фон Съедентент с Лыськовой давно были бы впечены в лаву. Тоже вру, скажешь?
— А ты забыл, почему мы там оказались? — Алмаз тряхнул кистью: в Черныша полетел стазис, и отступник отмахнулся, на мгновение потеряв концентрацию, захрипел, спеленатый лентами, а затем прошептал что-то, отчего они вспыхнули.
— Мне это надоело, — процедил он, перемещаясь в сторону от Таранов, летящих с двух сторон: от их столкновения магов чуть не сбило с ног силовой волной. — Спрашиваю еще раз и ухожу: поможешь мне, Алмаз? Или готов ради своего тщеславия оставить вашу армию без моей силы?
— Как-то до сих пор без тебя справлялись, — не впечатлился Алмаз Григорьевич. Посмотрел за спину Чернышу: Свидерский поднял руку, привлекая внимание, как на уроке. — Что, Саша? Ты ему веришь?
— Нет, — проговорил Александр неохотно, и Данзан Оюнович с нарочитым упреком покачал головой. — Но если он поможет защитить моих ребят, которых мы поведем на убой, Алмаз Григорьевич… пусть клятву кровную даст, такую, что нынешнее проклятье при нарушении покажется ему мечтой. Клятву, что не навредит никому из нашей армии. Нам с вами к порталу идти. Его резерв не помешает.
— Вот, слушай ученика, старый хрыч, — с некоторым облегчением посоветовал Черныш. Покосился на зашевелившегося человека неподалеку и добавил: — И крайне рекомендую прямо сейчас перенести лорда Макроута в какой-нибудь монастырь Триединого. Мы для него как три главных блюда, и если он нас отведает, то все стычки с иномирянами покажутся легкой разминкой. Будет жаль, если Брин спас его зря.
— Сначала клятва. — Свидерский двинул рукой, и темного, приподнявшегося на локтях и надрывно закашлявшего, накрыло стазисом. — Мне еще убеждать командующего армией, министерство обороны и лично ее величество в том, что вы, Данзан Оюнович, безопаснее и полезнее здесь, а не в подвалах Зеленого крыла, начальник которого был бы счастлив вас там видеть. И мне хочется быть уверенным, что я не совершаю ошибку и вы не ударите нам в спину.
Черныш с высокомерным видом сложил руки на груди.
— Он бы ударил, — Алмаз Григорьевич, щурясь, постучал посохом по грязи. — Но я знаю, как убедить его это не делать.
К краю щита подошел командир подразделения, и Александр направился к нему, бросив собеседникам:
— Секунду, нужно объяснить, что происходит.
— Крепко-то тебя связало, Данзан, — Старов, проводив ученика взглядом, с удовлетворением осмотрел старого друга.
— Снять эту дрянь сможешь или просто болтал тогда, чтобы меня обнаружить? — осведомился Черныш невозмутимо.
— Болтал, конечно, — хмыкнул Алмаз. — Но плетение я вижу, это уже хорошо, — он, шлепая сапогами по мокрой земле, подошел ближе, подцепил несколько темных узлов в ауре, и покачал головой, разглядев, что нити проклятья спеленали горло, прошили позвоночник, оплели нервы по всему телу. — Сейчас, конечно, не сниму, разбираться надо. Но состояние твое на время облегчу. Пить сможешь, если осторожно, душ принимать тоже, а от рек-озер все равно придется держаться подальше. Но клятву, Данзан, завяжем на твое проклятье. Дернешься в сторону — кровью своей захлебнешься.
— Добренький, светлый человек Алмаз, — засмеялся Черныш, оглядываясь на что-то объясняющего командиру Свидерского. Солдаты постепенно расходились. — Твои ученики хоть понимают, что ты мог бы легко оказаться на моем месте? И их за собой утянуть?
Алмаз пробежался пальцами у шеи, дернул еще за одно плетение — и про́клятый закашлялся.
— Угу, угу… понятно… Ты на моих учеников не смотри, Данзан. — Старов разглядывал темную сеть с тем же азартом исследователя, с которым сам Черныш недавно сканировал Макроута. — Что им нужно, они знают. Своих заводить стоило, я давно тебе твердил. Может, и человечности бы побольше сохранил.
— Уж молчал бы, — поморщился Данзан Оюнович. — Я многое могу твоим ученикам про твою человечность рассказать. Просто я всегда больше с живым работал, а ты с механизмами и амулетами, вот и вся разница.
Алмаз отступил и глянул старому другу в глаза.
— Разница в том, — сказал он серьезно, — что ты не любишь никого и ничего, кроме себя, Данзан. А я люблю и их, и то, что я делаю, и этот мир. И даже ты мне дорог, хотя наработал уже на смертную казнь. Берманское бешенство, взрывы… Но не хочу твоей смерти. Слишком мало осталось нас…
— Стареешь. Сентиментальным стал, — издевательски отчеканил Черныш.
— … однако я убью тебя, не задумываясь, если мне просто покажется, что ты кому-то угрожаешь. Клятвой не ограничусь. Вплету в твою сигналку сердечную нить, и только дернись — упадешь замертво. Ты меня понял?
— А если я не соглашусь?
— Уйдешь в стазис и постоишь в королевской тюрьме, — пожал плечами Алмаз Григорьевич. — И не думай, что сможешь уйти. Саша заблокировал спектры, я успею ударить.
Данзан Оюнович еще раз огляделся. Усмехнулся.
— Ловко. Не доверяет мне твой ученик… ну, имеет право, имеет… Я его хорошо приложил тогда, понятно, почему он настороже. Да и ты умеешь убеждать, драгоценный мой друг. Нить так нить. Так ты расскажешь мне, зачем я вам так нужен, что вы даже готовы выбить мне амнистию?
— После клятвы, — отрезал Алмаз. — А амнистию сам себе заработаешь. Если все закончится хорошо, тебя будут судить. Переживешь нынешнее поколение королей в закрытом исследовательском центре под охраной, а там окажешь несколько услуг следующему правителю и выйдешь на волю. Ну а ты-то — поведаешь, зачем все-таки пришел сюда? Только без слезливых сказочек про раскаяние.
— Возможно, — тонко улыбнулся Черныш. — Когда ты будешь готов принять то, что я скажу. А теперь верни свой обычный блаженный вид, твой ученик возвращается. И хватит уже месить грязь, — он раздраженно переступил ногами, — давай переместимся куда-нибудь, где сухо. Я
