Я не могу сказать, что Александр Башлачев оказал лично на меня какое-то влияние в творческом отношении. В то время мы были как бы в замкнутом пространстве - в своем творчестве. Мы мыслили какого иначе очень долгое время, вплоть до ухода Максима Леонидова из «Секрета». Мы были как бы на другой планете, сами себя отправили на эту планету и были недосягаемы для чьего-либо воздействия и влияния со стороны. В молодости я очень впечатлился Майком, например, или «Аквариумом» - до восемьдесят третье-го-восемьдесят четвертого года. Но это происходило до тех пор, пока мы сами не сформировались как творческие единицы. Башлачев же пришел тогда, когда мы были уже самодостаточны.
Я знаю, что бытует мнение, и оно довольно распространено, что Башлачев своим творчеством поставил некую планку, ниже которой уже нельзя было сделать что-либо серьезное. Мы в «Секрете» сами для себя поставили такую планку, и сами же ее преодолевали, как могли. Мне безумно повезло в жизни, что судьба свела меня с Николаем Фоменко и Максимом Леонидовым. Они оба к слову относились очень щепетильно, особенно Фома. То, что написано Фоменко для меня также непререкаемо, как и то, что написано Башлачевым. Эти слова родились не только от души, как говорится, но и явились результатом большого труда. Мы работали со словом так, чтобы впоследствии за него не должно было быть стыдно. Я многому научился у Фомы и у Макса скорее, нежели чем у Башлачева. Вообще, у меня нет пиетета ни перед кем. Я могу признать чью-либо гениальность - Пола Маккартни, Джона Лениона, даже Мика Джаггера, людей, которые довели свою моторику до суперинструментализма - своим трудом, в первую очередь. Не верю, что люди уже рождаются с этим. Все равно надо подойти к возможности такой реализации с определенным багажом прочитанного ли, услышанного ли, используемого ли - хотя бы в мелочах. Поэтому я не хочу ставить ка-кую-либо планку и делать упор, например, на Пушкина, говоря, что Пушкин - это наше все. Нет, не все. И после Пушкина были и будут люди, и после Башлачева тоже. Но Александр Башлачев - один из тех людей, на которых мы опираемся. Потому что он, так как надо, скрупулезно и бережно относился к своему слову. А это самое главное для мыслящего человека.
Александру Башлачеву выпал на долю безумно короткий отрезок публичной деятельности для того, чтобы реализовать себя полностью. Я не верю в то, что он себя исчерпал. Потенциал в нем огромный. Если бы чуть больше времени, кто знает, до каких еще высот он смог бы подняться в своем творчестве? Очень бы хотелось его увидеть на большой сцене, например, на месте Шевчука или на месте Филиппа Киркорова. Стоящего с гитарой и поющего свои песни.
Никто не знает, к каким последствиям приведет та или другая деятельность по распространению знания о жизни и творчестве Башлачева. Кто-то скажет: «Не знал и знать не хочу, что был такой поэт, певец, бард». А другой: «Как мне этого не хватало всю жизнь!» А третий спросит: «А кто еще был помимо этого? Что еще было?» Поэтому все это надо запечатлевать. Зарисовывать кусочки нашей жизни, ведь из этого складывается наша дальнейшая история, на этом будет учиться кто-то другой. Какой-нибудь сегодняшний двадцатилетний балбес, возможно, в результате захочет переосмыслить свою жизнь, вернуться к прошлому и спросить у себя: «Может, я что-то важное пропустил?»
Пустые карманы,
Промокшие кости,
Гнилые ботинки,
Луна и вороны.
Ночные вокзалы,
Опасные зоны.
Забытые песни Пропитаны лестью.
Как мы носились по лужам, поившим водой, Хохотали до крови, обнимались с землей,
И твои губы шептали, что это теперь навсегда,
И не вспомнить дорогу домой - никогда.
Морозное утро,
Сырые окурки,
Живые скелеты,
Боязнь не догнаться.
Никто не узнает,
Никто не заметит.
Обрывки желаний,
Дрожащих рассветом.
Мы танцевали у магазина, катались в пыли,
Падали и просыпались, обнимались и шли,
И твои губы шептали, что это теперь навсегда,
И не вспомнить дорогу домой - никогда.
Голод и жажда,
Озноб и веселье.
Орел или решка.
Чужое похмелье.
Мы целовались у магазина, катались в пыли, Падали и просыпались, обнимались и шли,
И чьи-то губы шептали, что это уже навсегда,
Ты не вспомнишь дорогу назад - никогда!
Билли Новик. «Последний день лета»
БИЛЛИ НОВИК
НЕ ПОЗВОЛЯЙ ДУШЕ ЛЕНИТЬСЯ
В лице Башлачева есть что-то очень родное… Я много раз рассматривал его фотографии, еще будучи подростком, и думал: «Странно, вроде пишут, что он друг Цоя, БГ, Кинче-ва… Что же это за интересный человек?» Я брал записи, слушал, но ничего не понимал. «Ладно, наверное, я просто пока не готов, надо бы его глубоко поизучать». Сказать честно - мне не очень-то нравилось то, что я слышал. «Плохо играет, плохо поет, плохо даже читает, черт бы его побрал!» Это не мой темперамент, не мой темп.
Я долго откладывал Башлачева, очень долго. Он начал до меня доходить, только когда я сам стал перерабатывать его песню «Поезд». Ведь нужно было думать над каждой строчкой… Это же не просто - подошел к микрофону, включил запись и сходу записал. Нет, это кропотливая работа. У меня появился шанс не только потешить чувство собственного перфекционизма, но и вдуматься в башлачевские строчки.
Работа над кавер-версией песни - это и есть мостик к приятию, осознанию и пониманию Башлачева. Это очень здорово, что музыканты любого сорта, будь то акулы или совсем юные, начинающие подростковые группы, перепевают, записывают песни Башлачева, погружаются в него, что-то находят в себе. Мне кажется, это достойно уважения. Вообще, творчески переосмысливать чужие песни, в том числе и песни Башлачева, имеет смысл только тогда, когда ты веришь в то, что твоя кавер-версия будет лучше оригинала. Для этого нужно хорошо потрудиться!
Я всю жизнь был уверен, что всего можно добиться своим трудом. Я полагал, что у меня нет никакого таланта, просто я беру своим упорством. У меня небыстрый темперамент, я медленный и, в общем, холодный человек. И это позволяет мне долго сидеть над какой-нибудь идеей фикс.
И добиваться каких-то результатов. «Неплохо было бы научиться играть на контрабасе». - «На контрабасе? Можно и на контрабасе». Хоть я и не выучился толком, но подак-компанировать могу. Звукозапись освоить как таковую - пожалуйста. Посидел годик - вроде что-то пошло. Я ничего не бросал сразу. Я мечтал научиться петь - хотя бы раз в пять хуже, чем пою сейчас. Не прошло и десяти лет, но я считаю, уже пошло дело… И это все - упорная тренировка. Упорная! Каждый свободный момент я что-то делаю для достижения желаемого результата. Когда ты действительно любишь свое дело, ты отдаешься ему целиком и полностью. Я вот подумал: влюбленные не опаздывают на встречу, потому что они ждут ее целый день, они даже пораньше приходят, они не могут дождаться этого момента. Здесь то же самое…
Но в последнее время я часто думаю о том, как мелодия приходит в голову. «Вот как это происходит?» Идешь по улице: бац - и ты ощущаешь, что мелодия уже играет в тебе. «Я же ее не придумал! Я не думал о том, какая будет следующая нота. Мелодия сама льется… Что это за фрагменты? Откуда они берутся?» Здесь много вариантов. Может, это стандартные штампы, банальности, но только чуть-чуть приправленные какими-то ежесекундными факторами. Например, идешь быстро - темп быстрый. Изначально есть музыкальная фраза - и дальше ты уже, путем чисто логического автоматизма, додумываешь эту фразу, фантазируешь, что могло бы быть дальше. Понятно, что все четыре на четыре - квадраты… Ты начинаешь эту мелодию пробовать примерить под разные стили - например, стиль регги или босанова. Или это классическое произведение в симфонической обработке. Прям слышу… И тут я уже не могу сказать, что это достижения упорного труда. Но упорным трудом достигается развитие этой искорки, этого «послания». У тебя есть три-четыре ноты, которые сами откуда-то взялись. А дальше нужно все это кропотливо, механически довести до общепринятых форм, до каких-то понятных стандартов, в данном случае, песен. Картинку нужно вставить в раму. Кто-то спросит: «Что это за банальность такая?! Зачем ее в раму вставлять? И так красиво! Что за мещанство?!» - Нет, есть стандарты. Как любая картина должна быть в раме, так же и музыкальная фраза должна помещаться в раму аранжимента.
Нужно ли человеку готовить себя к принятию этой искры? Я не знаю. По-моему, ничего особенного делать не нужно. Вот как бывает: во сне приснится что-нибудь, и ты думаешь: «Это же так просто и так гениально!» И тебе кажется, что утром ты это зафиксируешь. А утром - пустота… Следов даже в помине нет. Поэтому, я думаю, надо ценить «послание», заставлять себя проснуться и хотя бы вкратце записать его. Нужно внимательно относиться к тому, что к тебе приходит. Нужно это ценить. Я лично стараюсь записывать даже то, что для меня вроде бы и не представляет никакой ценности. Пока… И это работает. Например, наша песня «Где спит твое сердце» вызревала с 2002 года. А только в 2005 году она была записана. Я понимал, что в ней есть что-то, может, даже слишком ценное, пока не раскрытое, и не хотел ее «закрывать». Теперь, когда прошло время, я понимаю, что она закончена.
