И что ей теперь делать? Ждать десяти утра? Возможно, она бы дала ему еще несколько часов, попыталась бы подремать сама, но хочется в дамскую комнату, а поблизости ни заправки, ни открытого магазина. Она выходит из машины, оглядывается - ничего, где можно укрыться или спрятаться, а автомобили уже ездят мимо, встречаются и редкие прохожие.
- Вик, милый, просыпайся, - осторожно трогает его за руку.
- А? Что? - он подскакивает на сидении, трет глаза, вопросительно оглядывается.
- Мы где?
Кажется, он сам не знает, где они. Помятый, взъерошенный, не выспавшийся и без настроения Белов смотрит в телефон, снова выглядывает из окна, судя по лицу - удивлен не меньше ее, затем кивает сам себе.
- Не пугайся, дела тут есть. Поехали - возьмем кофе на заправке, умоемся, и уже сделаем это.
- Сделаем что?
Он заводит машину, и они снова куда-то едут по проселочным дорогам незнакомой ей деревеньки, мимо заборов и домов, которых она раньше никогда не видела, объезжая скот, неспешно бредущий вдоль и поперек улиц. После посещения заправки удается почувствовать себя чуть лучше, кажется, Вику тоже, он даже пытается выдавить подобие улыбки. Они тянут черный крепкий кофе навынос, несутся в сторону Москвы, но на очередном перекрестке вдруг сворачивают в направление кладбища.
- Вик? - подает голос Вера. - Может, ты хочешь мне что-то объяснить? Так не сдерживай себя.
Он усмехается.
- Сегодня двадцать первое июля, нужно кое-кого навестить, одного важного для меня человека. Я каждый год к нему езжу. Это традиция.
- Хорошо, давай.
"Кашкай" несется по бездорожью, подпрыгивая на кочках и ямах, Вик резко поворачивает руль, едва вписываясь в повороты, не сбавляя скорости, как на ралли. Кажется, отлично знает этот путь, в навигатор даже и не смотрит.
Через несколько минут он тормозит, выпрыгивает из машины.
- Холодно, ты лучше жди внутри, - бросает и захлопывает дверь.
Еще чего, не будет она ждать и смотреть, как он один ходит по кладбищу, выходит следом. Он, без сомнений, слышит, как закрывается ее дверь за спиной, но не оборачивается, ничего не говорит. Видимо, ему все равно. Идет несколько минут вдоль могил, пробираясь между покосившихся загородок, перешагивая поросшую бурьяном траву, Вера не отстает. Наконец, он останавливается и смотрит на дешевый невысокий могильный камень. Табличка такая маленькая, а надпись мелкая, что приходится подойти совсем близко, чтобы разобрать ее. Белов вдруг широко улыбается, хмыкает, а потом смачно и с чувством плюет. Плюет прямо на могилу. На место захоронения этого важного для него человека, судя по надписи - Чердака Льва Геннадиевича.
Замерев в нескольких шагах, Вера потирает плечи, вдруг становится холодно даже в его толстовке, крупная дрожь пробегает по телу, аж зубы постукивают, приходится их сжать, а кожу начинает стягивать, как от сухости. Хочется под горячий душ. Сложно поверить в то, что она только что видела. Белов осквернил могилу усопшего.
Вик между тем достает из заднего кармана пачку сигарет, в руке он сжимает зажигалку. Закуривает, глядя на скромный памятник. Курит, и смотрит сверху вниз, под ноги, тут же стряхивая пепел.
- Ну что, мразь, лежишь? - говорит так, словно перед ним стоит человек: с вызовом, надменно. - А я вот нет, смотри-ка, хожу, живу, наслаждаюсь каждой минутой. Курю, жру, трахаюсь, кислород, как видишь, усваиваю. В мире и добре. А ты сгнил уже? Или нет? - зачерпывает носком землю, швыряет ее прямо на табличку. - Ничего у тебя не вышло, ублюдок. Зря старался, время тратил. Сдох зря. Идем, Вера. Здесь все.
Он тушит сигарету о камень, бросает окурок тут же и направляется в сторону машины, приходится почти бежать, чтобы не отстать и не остаться здесь одной. В какой-то момент, на полпути, он все же вспоминает, что она позади, оборачивается и ждет. Лицо непроницаемо. Берет за руку, ведет за собой, помогая преодолевать препятствия.
В машине сразу врубает печку, музыку, и в город они несутся молча, не обращая внимания на камеры по краям трассы. Дорого ему встанет эта поездочка, учитывая постоянное превышение скорости.
Впервые за долгое время рядом с ним неуютно. Почему он ничего не говорит?
Должен же понимать, что у нее есть вопросы. Она их не озвучивает, но это и так понятно. Судя по дерганным жестам и хмурому взгляду - Белов явно не в духе. Она обещает себе дождаться десяти утра, чтобы начать разговор.
Опасливо поглядывает на его напряженное лицо, стиснутые губы, злой взгляд из-под сведенных бровей, на пальцы, стискивающие руль, пытается рассуждать. Ей нужно хотя бы попытаться оправдать Вика. Сомнений нет, этот мужчина, с запоминающейся фамилией - Чердак, каким-то образом заслужил к себе подобное отношение. Не может быть, чтобы Вик позволил себе столь низкий поступок на пустом месте. Но что может сделать один человек другому, чтобы вызвать желание оскорблять себя даже после смерти? Она дословно запомнила слова и интонации, с которыми Белов произносил их, и у нее зародилось страшное подозрение.
Вера почти уверена, что Чердак как-то причастен к пожару, испортившему жизнь Белову. Просто так он не стал бы. Нет, конечно, люди не плюют на могилы других от нечего делать.
Наконец, они въезжают в город, а время уже близится к полудню. Может, пора, наконец, начать спрашивать? Хотя бы осторожно прощупать почву. Не станет она делать вид, что ничего не было, пусть даже не требует такого! Она уже готова открыть рот, как Вик сам выключает музыку. Они приближаются к первому крупному перекрестку на пути, сейчас он повернет, и она все скажет.
Но Белов вдруг резко крутит руль, выводит машину на середину дороги и жмет на тормоз, врубает аварийку. От неожиданности Вера летит вперед, хорошо, что пристегнута, ремни дергают обратно, возвращают в кресло. Горит зеленый, ему сигналят объезжающие водители, орут, матерятся.
- Поворот, Вера, - говорит Белов сквозь зубы, глядя перед собой. Она замирает, таращится на него.
- Я вижу. Ты что творишь, Вик? Поехали скорее.
Им сигналят и сигналят, "Кашкай" занимает по половине каждой полосы встречного движения. Кто-то бросил пластиковый стакан в окно, который отлетел от стекла, облив машину содержимым.
- Поворот, Вера, - раздраженно повторяет он. - Налево - ко мне, направо - к Кустову, ты ж знаешь эту улицу, зачем спрашиваешь? Куда тебя, б*ять, везти, Вера? - смотрит на нее вытаращенными глазами. - Мать твою, налево или направо? - бьет кулаками по рулю, машина гудит. - В какую сторону, ты скажешь или нет?! Нам сигналят, у меня права отберут за этот маневр. Соображай же быстрее. Мне надо знать именно сейчас.
- Что? - она боится дышать, смотрит на него, сердце в груди замирает, а кровь вдруг устремляется к голове, бьет по вискам, щекам, в руках-ногах ее будто вовсе не остается. Их покалывает и щипает вдруг неожиданно сильно. Очень страшно. - Вик, ты чего?
Им сигналят и сигналят, показывают знаки освободить дорогу, пытаются доораться, стучат в окна, высунувшись из своих, но Белов смотрит на нее, будто не замечая созданного им же бардака.
- Спишь со мной, на свиданки к нему мотаешься. Как тебя понимать, Вера? Ты скажи, как понимать-то, я ж не знаю. Запутался я. Он тебя ждет каждый день, любит сильно, хочет детей тебе наделать, а я на могилы чужие плюю. Каждый год так делаю, прыгаю с моста, потом еду, потом плюю. С трупом разговариваю. Хочешь со мной вот так всю жизнь ездить, Вера, а? Или куда ты хочешь? Ты реши уже. Не получится так, и с ним и со мной. Не выйдет никогда. Либо-либо.
Он в курсе, узнал откуда-то. Глупо было надеяться, что удастся сохранить ее опасный поступок в тайне. И если бы она плохо знала Вика, немедленно бы вышла из машины и убежала прочь, потому что очень сильно страшно быть рядом с ним таким - агрессивным. Впервые он испугал ее, да еще так, что дыхание перехватило, словно воздух мгновенно исчез из машины.
Но она его знает. Ни на секунду не забывает, что он страшно обожжен, что у него ПТСР, и что у него нет веры. А Вера ему очень нужна, он ведь так радуется, когда она о нем заботится. Она должна быть рядом с ним, у него должна быть своя собственная Вера. Должна быть непременно!
- Идиот. Налево, конечно. К тебе, - говорит уверенно, упрямо поднимая подбородок, смотрит в глаза.
Он резко жмет по газам, и машина с визгом срывается с места, подрезая объезжающий автомобиль, поворачивает налево, перестраивается на нужную полосу. Вик откидывается в кресле, расслабляется, далее ведет машину спокойно. Опасная езда ему не свойственна, сколько раз Вера с ним ездила, он всегда лишний раз перестрахуется да пропустит кого-то. Он не Артем, для которого нужно побеждать каждую минуту, в том числе за рулем, пусть даже никто с ним и не соревнуется.
Белов снова спокоен, быстрым движением вдруг вытирает глаза, хотя они сухие, и даже не покрасневшие. Если бы он плакал, она бы обязательно заметила, очень внимательно следит за его лицом, ожидая новую вспышку гнева.
