Так и тянулись гнетущие дневные и ночные часы и городок постепенно погружался в лишенное надежд оцепенение. Руки у всех опустились. Случайно сделанное в это время открытие — выяснилось, что владелец постоялого двора Общества трезвости поторговывал спиртным, почти не участило, сколь ни отвратительным оно выглядело, пульс городка. Гек, когда у него настала минута просветления, заговорил вдруг о постоялых дворах и спросил, вяло страшась ответа, не нашли ли чего — уже после того, как он заболел, — в постоялом дворе Общества трезвости.
— Нашли, — ответила вдова.
Гек сел в постели, глаза его стали безумными.
— Что? Что нашли?
— Спиртное! — и теперь этот двор закрыли. Ложись, дитя, не пугай меня.
— Скажите мне только одно — только одно, прошу вас! Это Том Сойер его нашел?
Вдова разразилась слезами:
— Тише, тише, дитя, тише! Я уже говорила тебе — ты не должен разговаривать. Ты очень, очень болен.
Выходит, только выпивку и нашли; кабы нашли золото, тут бы такой шум поднялся… И значит, сокровище исчезло — навсегда! Но почему она плачет-то? Как странно, что она плачет.
Эти мысли кое-как пробились в тусклое сознание Гека и утомили мальчика до того, что он заснул. А вдова сказала себе:
«Ну вот, он и снова спит, бедный страдалец. Том Сойер нашел! Кто бы теперь нашел самого Тома Сойера! Немого осталось тех, кому еще хватает надежд и сил для продолжения поисков.»
Глава XXXI
Находки и потери
Вернемся теперь к тому, что произошло во время пикника с Томом и Бекки. Первое время они прогуливались вместе с другими детьми по темным галереям, навещая знакомые им чудеса пещеры, носившие названия, чрезмерно картинные — «Гостиная», «Собор», «Дворец Аладдина» и прочее. Затем началась игра в прятки — сначала Том и Бекки предавались ей с пылом, но затем слегка подустали и пошли прогуляться по извилистому коридору, держа свечи несколько наотлет и читая имена, даты, почтовые адреса и изречения, густой росписью (созданной посредством свечной копоти) покрывавшие его каменные стены. Так, уходя все дальше и разговаривая, они почти не заметили, как оказались в таких местах, где никакой стенной росписи видно уже не было. Дети вывели под выступом стены собственные имена и двинулись дальше. И наконец, пришли туда, где с каменного навеса спадала струйка воды, насыщенной известняком, который в ходе неторопливых столетий изваял из поблескивавшего, неподвластного даже времени камня кружевную, плоеную Ниагару. Том, желая порадовать Бекки, протиснулся за каменные кружева, чтобы подсветить их изнутри. И обнаружил заслоненную ими, вырубленную самой Природой узкую лестницу, круто уходившую вниз между двумя стенами, и лестница эта мигом пробудила в нем честолюбивого первопроходца. Он позвал к себе Бекки, дети копотью нанесли на стену пометку, которая помогла бы им отыскать дорогу назад, и отправились на поиски новых открытий. Некоторое время они спускались в тайные глубины пещеры, а затем оставили еще одну пометку и отклонились в сторону от лестницы, надеясь совершить новые открытия, о которых смогут рассказать наверху. Так они добрались до просторного каменного подземелья, с потолка которого свисало множество сверкающих сталактитов длиной и обхватом примерно в человеческую ногу. Дети побродили среди них, дивясь и любуясь, а после свернули в один из многочисленных выходящих из этой полости коридоров, и вскоре он привел их к волшебному источнику, дно которого покрывал тонкий узор из поблескивавших кристаллов; источник этот бил в самой середине другого подземелья со стенами, состоявшими из фантастических колонн, образовавшихся при соединении огромных сталактитов и сталагмитов, созданных водой, которая столетиями капала с потолка подземелья. Потолок облюбовали летучие мыши, свисавшие с него большими гроздьями — по несколько тысяч в каждой; свет потревожил этих тварей и они сотнями ринулись вниз, пища и яростно бросаясь на свечи. Том хорошо знал и повадки их, и опасность того, что они сейчас делали. Он схватил Бекки за руку и бегом повлек ее в первый же попавшийся коридор — и то с некоторым опозданием, ибо одна из летучих мышей успела загасить крылом свечу выбегавшей в него Бекки. Летучие мыши долго еще преследовали детей, однако те раз за разом ныряли в первые же попадавшиеся им по пути боковые галереи и, наконец, ушли от опасной погони. А затем Том обнаружил подземное озеро, тянувшееся, теряясь во мраке, далеко-далеко. Мальчику очень хотелось исследовать берега этого озера, однако он решил, что сначала лучше будет присесть — в первый с начала похода раз — и немного отдохнуть. И тогда мертвое безмолвие этих мест впервые сжало холодной и липкой лапой души обоих детей. Бекки сказала:
— Я как-то не думала об этом, но, по-моему, мы давно уже не слышим ничьих голосов.
— Так ведь мы забрались куда ниже их, Бекки, и уж не знаю, как далеко ушли от них на север, на юг, на восток — в общем, куда-то ушли.
Бекки встревожилась.
— Интересно, давно ли мы бродим здесь, Том? Давай лучше вернемся назад.
— Да, пожалуй, так оно будет лучше. Наверное.
— А ты сможешь найти дорогу, Том? Я в этих поворотах совсем запуталась.
— Думаю, смогу — вот только летучие мыши… Если они загасят наши свечи, нам очень туго придется. Давай попробуем в обход пойти, чтобы опять к ним не попасть.
— Давай. Надеюсь, мы не собьемся с пути. Это было бы так ужасно! — и мысль о столь страшном исходе заставила ее содрогнуться.
Они выбрали коридор и долго шли по нему в молчании, заглядывая в каждый встречный проход, чтобы понять, нет ли в нем чего-либо уже им известного, однако каждый оказывался незнакомым. Всякий раз, как Том осматривал новый проход, Бекки вглядывалась в лицо мальчика, стараясь увидеть в нем какие-то способные породить надежду знаки, а он весело произносил:
— Все в порядке. Этот не годится, но мы все равно найдем тот, что нам нужен!
Однако у самого Тома уверенности после каждой новой неудачи оставалось все меньше и меньше и, наконец, он начал наугад сворачивать в первые попавшиеся галереи в отчаянной надежде найти уже знакомую. Он еще повторял «все в порядке», но сердце его сковал страх столь тяжкий, что прежнего задора в этих словах не осталось и звучали они теперь так, точно Том говорил: «Все пропало!». Бекки в мучительном страхе жалась к нему, изо все сил стараясь сдержать слезы. И наконец сказала:
— Ах, Том, ничего, что там летучие мыши, давай все же вернемся! По-моему, мы только хуже делаем.
— Послушай! — сказал Том.
Полная тишина — столь глубокая, что даже дыхание детей казалось в ней шумным. Том крикнул. Крик его отдался эхом в пустых проходах и замер вдали, обратившись в звук столь тихий, что он показался детям переливом издевательского смеха.
— Не делай так больше, Том, а то мне жутко становится, — попросила Бекки.
— Пусть оно и жутко, Бекки, а все лучше, чем ничего, — нас ведь могут услышать, понимаешь?
И он крикнул еще раз.
В его «могут» леденящего ужаса было больше, чем в призрачном смехе, ибо слово это свидетельствовало о гибели надежды. Дети стояли неподвижно, вслушиваясь, — нет, ничего! Том развернулся и торопливо пошел назад. Однако недолгое время спустя нерешительность, проступившая во всей его повадке, открыла Бекки еще одну страшную правду: обратной дороги он не знает!
— Ах, Том, ты же не оставлял пометок!
— Я такой идиот, Бекки! Такой идиот! И думать забыл о том, что надо будет как-то вернуться! Все — я сбился с пути. Совсем запутался.
— Том, Том, мы заблудились! Нам больше не выбраться из этого ужасного места! Ах, и зачем только мы ушли от наших!
Она осела на землю и зарыдала, да так бурно, что Том перепугался — а ну как Бекки умрет от горя или лишится рассудка? Он присел рядом с ней, обнял ее, девочка уткнулась лицом в его грудь, приникла к нему и принялась изливать свои страхи, свои бесплодные сожаления, и далекое эхо, глумливо посмеиваясь, возвращало их детям. Том упрашивал ее не отчаиваться, не расставаться с надеждой, она отвечала, что не может. Тогда он стал обвинять и поносить себя за то, что довел ее до такого жалкого положения, и это подействовало. Бекки сказала, что постарается не унывать, что сейчас она встанет и пойдет за ним куда угодно, но только пусть он так больше не говорит. Потому что его вина ничуть не больше, чем ее, сказала она.
И они пошли дальше — без цели, куда глаза глядят, — все, что им оставалось, это идти. Спустя недолгое время надежды их снова ожили — без особой на то причины, а просто потому, что надежде свойственно воскресать, пока старость и привычка к неудачам не отнимут у нее былую живучесть.
Но тут Том взял у Бекки свечу и задул ее. И как же много значило это проявление бережливости! Слова не потребовались, Бекки все поняла и без них, и ее упования угасли снова. Она же знала, что у Тома есть и целая свеча, и еще три или четыре огарка рассованы по карманам — и все-таки, он решил экономить.
