– Видел Дезерта и, по-моему, убедил его в том, что пока он не примирится с собой, ему лучше жить одному.
– Это очень дурно с твоей стороны.
– Почему?
– Теперь он уедет. Я так и знала, что он уедет. Сейчас же расскажи Динни, что ты наделал. – И она пошла к телефону.
– Это ты, Флер?.. Ах, Динни?.. Это тетя Эм!.. Да… Ты можешь к нам приехать?.. Почему?.. Ерунда!.. Приезжай непременно! Лоренс хочет с тобой поговорить… Сейчас? Да. Он сделал ужасную глупость… Что?.. Нет… Он хочет тебе объяснить сам. Через десять минут?.. Очень хорошо.
«Господи!» – подумал сэр Лоренс. Он вдруг понял, что для того, чтобы притупить в себе всякие чувства, достаточно вынести их на обсуждение. Если правительство зашло в тупик, оно назначает комиссию. Если у человека нечиста совесть, он бежит к адвокату или поверенному. Если бы сам он не посидел на семейном совете, разве бы он пошел к Дезерту и стал подливать масло в огонь? Это заседание заглушило в нем всякие человеческие чувства. Он отправился к Уилфриду, как присяжный, выносящий приговор после того, как несколько дней прозаседал в суде. А теперь ему нужно как-то оправдаться перед Динни, и один только бог знает, есть ли ему оправдание! Он пошел к себе в кабинет и увидел, что жена идет следом за ним.
– Лоренс, ты должен ей подробно рассказать, что ты наделал и как он к этому отнесся. Не то будет слишком поздно. И я не уйду, пока ты этого не сделаешь.
– Если принять во внимание, что ты не знаешь ни того, что я сказал, ни того, что он мне ответил, твое беспокойство мне непонятно.
– Как же не волноваться, если человек поступил нехорошо?
– Меня попросили к нему сходить твои же родные.
– А ты должен быть умнее их! Когда с поэтами обращаются как с трактирщиками, они не могут не взорваться.
– Наоборот, он меня даже поблагодарил.
– Тем хуже. Тогда я задержу такси Динни, пусть ждет.
– Эм, – сказал сэр Лоренс, – когда ты будешь писать завещание, ты мне скажи.
– Зачем?
– Может, я хоть раз заставлю тебя быть последовательной.
– Все, что у меня есть, пойдет Майклу для Кэтрин. А если я умру, когда Кит будет в Хэрроу, отдай ему дедушкину «отвальную чару», ту, что у меня в шкафу, в Липпингхолле. Но не позволяй ему брать ее с собой в школу, они еще ее там расплавят, или будут кипятить в ней мятную настойку, или еще что-нибудь. Запомнишь?
– Обязательно.
– Ну, тогда приготовься и начинай сразу, как только Динни войдет.
– Хорошо, – покорно сказал сэр Лоренс. – Но как мне сказать это Динни?
– Так и скажи, и ничего не выдумывай.
Сэр Лоренс стал выстукивать по оконному стеклу какой-то мотив. Жена его уставилась в потолок. Так и застала их Динни.
– Блор, не отпускайте такси мисс Динни!
При виде племянницы сэр Лоренс окончательно понял, что вел себя, как человек черствый. Лицо под шапкой каштановых волос заострилось, побледнело, а во взгляде было что-то такое, от чего у него защемило сердце.
– Ну, начинай! – сказала леди Монт.
Сэр Лоренс поднял высокое худое плечо, словно хотел заслониться от удара.
– Дорогая, твоего брата вызвали в полк, и меня попросили поговорить с Дезертом. Я пошел и сказал ему, что если у него в душе такой разлад, никто с ним ужиться не сможет. Он мне ничего не ответил и ушел. Потом догнал меня на нашей улице и сказал, что я прав. И попросил передать твоим родным, что уезжает. Вид у него был очень странный и взволнованный. Я сказал: «Берегитесь! Вы можете нанести ей смертельную рану!» – «Этого все равно не избежать», – ответил он и опять ушел. Все это произошло минут двадцать назад.
Динни растерянно посмотрела на обоих, прижала руку к губам и выбежала.
Минуту спустя они услышали, как отъехала машина.
Получив в ответ на свое письмо коротенькую записку, от которой ей ничуть не стало легче, Динни провела последние два дня в отчаянной тревоге. Когда сэр Лоренс сообщил ей о том, что произошло, ей почему-то показалось страшно важным добраться до Корк-стрит раньше Уилфрида – она сидела в такси, стиснув руки и уставившись взглядом в спину шоферу, – впрочем, спина была такая широкая, что, казалось, она отгораживала от Динни весь остальной мир. Нечего заранее загадывать, что она ему скажет, – лишь бы увидеть его, а уж там она найдет, что сказать! Его лицо ей это подскажет. Она понимала, что если Уилфрид уедет из Англии, то лучше забыть, что они когда-то встречались. Остановив такси на Барлингтон-стрит, она побежала к его дому. Если он пошел прямо к себе, он уже здесь! За последние дни она поняла, что Стак заметил в Уилфриде какую-то перемену и тоже вел себя теперь иначе. Поэтому, когда он отпер дверь, она ему сразу сказала:
– Пожалуйста, впустите меня, Стак, я должна видеть мистера Дезерта. – И, проскользнув мимо него, отворила дверь прямо в гостиную. Уилфрид шагал по комнате.
– Динни!
Она почувствовала: одно неосторожное слово – и всему конец; поэтому она только улыбнулась. Он прикрыл руками глаза, и, воспользовавшись этим, Динни, подкралась к нему и обхватила его за шею.
Может быть, Джин права? Может быть, она должна…
Но в открытую дверь вошел Фош. Он ткнулся плюшевой мордой ей в руку, и Динни присела, чтобы его поцеловать. Когда она подняла голову, Уилфрид стоял к ней спиной. Она тут же поднялась на ноги, не зная, что делать дальше, сама не понимая, о чем она сейчас думает, думает ли вообще и способна ли что-нибудь чувствовать. В душе была какая-то пустота. Уилфрид распахнул окно и высунулся наружу, сжав голову руками. А вдруг он выбросится из окна? Динни сделала над собой страшное усилие и позвала его очень нежно:
– Уилфрид!
Он обернулся и взглянул на нее. «Боже мой, он меня ненавидит!» – подумала она. Потом выражение его лица изменилось и стало таким, каким она его знала, и ее снова поразило, каким потерянным бывает человек с уязвленным самолюбием, каким неуравновешенным, горячим, непостоянным…
– Ну? – сказала она. – Что мы будем делать?
– Не знаю. Все это – чистое безумие. Мне давно надо было сбежать в Сиам.
– Хочешь, я останусь с тобой?
– Да! Нет! Не знаю.
– Уилфрид, почему ты так мучаешься? Разве любовь для тебя ничего не значит? Ровно ничего не значит?
Вместо ответа он вынул письмо Джека Маскема.
– Прочти!
Она прочла письмо.
– Понятно. И мой приезд туда был уж совсем некстати.
Он бросился на диван и молча глядел на нее.
«Если я уйду, – думала Динни, – я все равно буду рваться сюда опять». Она спросила:
– Где ты собираешься ужинать?
– Стак, кажется, что-то мне приготовил.
– Хватит и на меня?
– Еще останется, если тебе так же хочется есть, как мне.
Она нажала звонок.
– Я буду у вас ужинать, Стак. Мне надо самую малость.
И, желая выиграть минуту, чтобы овладеть собой, она сказала:
– Можно мне умыться, Уилфрид?
Вытирая лицо и руки, она изо всех сил старалась успокоиться, но вдруг ее охватило полное безразличие. Что бы она ни решила, все равно это будет ошибкой, все равно принесет страдания, а может, сделает жизнь невыносимой. Будь что будет!
Когда она вернулась в гостиную, Уилфрида там не было. Дверь в спальню была открыта, но его не было и там. Динни кинулась к окну. На улице она его тоже не увидела. Послышался голос Стака:
– Прошу прощения, мисс, мистера Дезерта вызвали. Он просил передать, что напишет. Ужин будет готов сию минуту.
Динни посмотрела ему прямо в глаза.
– Ваше первое впечатление обо мне, Стак, было правильно. А теперь вы не правы. Я ухожу. Мистеру Дезерту нечего меня бояться. Так ему, пожалуйста, и скажите.
– Я же говорил вам, мисс, что он человек горячий, но этого я от него не ожидал. Мне очень жаль, мисс, но, боюсь, тут дело гиблое. Нечего себя обманывать. Смогу я вам чем-нибудь услужить, – рассчитывайте на меня.
– Если он уедет из Англии, – сказала Динни, – пусть отдаст мне Фоша.
– Насколько я знаю мистера Дезерта, мисс, он решил уехать. Я заметил, что он все больше склоняется к этой мысли с той самой ночи, как получил письмо, – помните, накануне того дня, когда вы сюда пришли рано утром.
– Что ж, – протянула ему руку Динни, – прощайте и помните, что я сказала.
Они обменялись рукопожатием, и, все еще как-то неестественно бодро, она спустилась по лестнице. Шла она быстро, голова у нее как-то странно кружилась, а в мозгу стучало одно только слово: «Вот!» Все, что она перечувствовала, вылилось в одно это короткое слово. Никогда еще в жизни не ощущала она себя такой отрешенной от всего, такой опустошенной, такой безразличной к тому, куда она идет, что сделает, кого увидит. Почему говорят, что конца света не будет, когда вот он, конец, настал! Она не верила, что он заранее решил так грубо порвать с ней. Он не настолько хорошо ее знал. Однако он выбрал самый верный, самый бесповоротный путь. Гоняться за мужчиной? Нет, на это она не способна! И тут нечего рассуждать, это инстинкт.
