посетитель безусловно заполнит собой все помещение без остатка, расплющив меня, как
земной трамвай монетку.
Перед неминуемым уничтожением я, как всегда, думал о своей бесконечной любви к
Дому, его обитателям и хозяину. Я не боялся, ни о чем не жалел, а только в который раз
91
поражался, насколько все-таки совершенна и непредсказуема окружающая меня мудрость. И
все же… все же я однозначно переборщил со смесью из спор гнева, зависти и гордыни, раз
так быстро поверил в свою гибель. Кто-то неожиданно и, надо признать, очень вовремя
схватил меня и утянул прямо в стену, вернее, в соседнее помещение – через дверь, которую я
по глупости не заметил.
* * *
Ночь выдалась морозная. По полу гуляли сквозняки. Видимо, в какой-то момент твое
тело сильно переохладилось, – тебе все-таки удалось вырваться из обморочного сна и
доползти до кровати. Но сейчас уже день, комнату заполняет нежно-настойчивый солнечный
свет, и ты пробуждаешься. Открываешь глаза и без движения лежишь в постели.
Неожиданную оттепель в городе Вышнем сменила колючая зима, а столбик термометра
вновь упал ниже двадцати градусов, как и в начале недели. Однако удивительным образом
ни резкая смена погоды, ни пережитый вчера стресс на тебя не повлияли. Более того, ты
понимаешь, что боль ушла. Тебе больше не больно. Не веря собственным чувствам, ты
осторожно встаешь с кровати. Засовываешь ноги в тапочки.
Боли, правда, нет. Голова, как вчера, не трещит, тело не ломит, ссадины, кровоподтеки и
ушибленные места не тревожат, даже аллергическая чесотка прошла. На бинтах со стороны
ладоней не видно следов гноя. Ты с легкостью избавляешься от повязок и обнаруживаешь,
что экземы почти целиком затянулись. Сейчас видны только небольшие мокрые ранки, но
гной, по крайне мере, больше не течет. Болячка на ноге тоже медленно, но верно заживает.
Прошедшую ночь вряд ли можно назвать целительной, но ведь чуда и не случилось. Боль
просто отступила. При этом ты чувствуешь, что новых сил за это время не прибавилось, и
твое настроение все такое же подавленное, как накануне вечером. К тому же на тебе по-
прежнему мертвым грузом лежит нерешенная проблема. Радоваться рано. Возможно, еще
возобновятся галлюцинации, да и боль никогда не уходит надолго.
И все же стало тише. Радостно осознавать, что гнусное время, когда любой твой жест
оборачивался мукой, прошло. В таком состоянии будет легче найти деньги, – убеждаешь ты
себя, ничто не отвлекает, и двигаться можно быстрее. Справляешь нужду. Принимаешь душ.
В коридоре ты подбираешь с пола свое пальто и отправляешься вместе с ним на кухню.
Вчера на презентации тебе удалось набить карманы едой с фуршетного стола. Это большей
частью фрукты – два банана, два яблока, пять мандаринов, немного винограда – и какие-то
жирные пирожки, завернутые тобой в салфетку. Выкладываешь трофеи на стол.
Возможно, больше за день не удастся поесть. Бредешь обратно в коридор, чтобы
избавиться от пальто. Сейчас ты снова на кухне. Хрустишь яблоком. В углу что-то
приглушенно шепчет радиоприемник. Повертев колесико, увеличиваешь громкость и
прислушиваешься… Но что там делает Адель Семенова?
* * *
СЕМЕНОВА: … прелесть, не правда ли?
ВЕДЕНЯПИН: И все-таки, Адель, почему Лю? Вы ведь прима нашего оперного театра и,
разумеется, должны были исполнять партию принцессы Турандот – центральной и самой
интересной героини.
СЕМЕНОВА: Миша, тому есть две причины. Во-первых, я хотела уступить дорогу
молодым талантам. В постановке, кроме меня, задействованы только дебютанты –
многообещающие, чудесные ребята, уверена, что вскоре их всех с руками оторвут и
Мариинка, и Большой. Правда, я буду за них драться. А, во-вторых, позволю себе с вами не
согласиться. Наиболее интересным образом в «Турандот» является как раз Лю.
ВЕДЕНЯПИН: Что занимательного может быть в рабыне, которая за всю оперу исполняет
не больше трех арий?
92
СЕМЕНОВА: А вы никогда не думали, что хор в «Турандот» на стороне рабыни Лю, а не
принцессы? Турандот – холодная, таинственная и в общем-то говоря стерва, все ее боятся, и
только Калафа угораздило влюбиться в такую зазнайку. И, тем не менее, один из самых
трагических и эмоционально насыщенных моментов в опере – это именно смерть Лю и
последующая сцена оплакивания. Хор скорбит. А помните этот душераздирающий вздох
толпы, когда Лю убивает себя? Я всегда рыдаю на этом месте.
ВЕДЕНЯПИН: Но в опере есть много и других эмоциональных мест.
СЕМЕНОВА: Ох, Миша, какой же вы непонятливый. Лю – это символ жертвенности, при
чем бескорыстной, если, конечно, корысть вообще может сопровождать настоящее
самопожертвование. Причем заметьте, она раба не Калафа, а его отца. И когда стражники по
приказу Турандот хотят выпытать у Лю имя Калафа, она убивает себя не ради хозяина, а
просто ради другого человека, если угодно, ради любимого мужчины. Согласитесь, это
героический, возвышенный поступок. И, на мой взгляд, ни в одной другой опере нет
героини, сравнимой по кротости с Лю и способной на такую же скромную и между тем
великую жертву. А вы знакомы с историей создания «Турандот»?
ВЕДЕНЯПИН: Честно говоря, нет.
СЕМЕНОВА: Ой, я уверена, вы слышали эту необыкновенную историю. Всем известно,
что Джакомо Пуччини умер, не дописав «Принцессу Турандот», но удивительно то, что
опера обрывается как раз на сцене самоубийства Лю и последующего траура. Судьба
неспроста отметила это место. Сам случай распорядился, чтобы кульминацией и
одновременно развязкой этого произведения стало самопожертвование Лю. Уже после,
Франко Альфано дописал оперу, воспользовавшись записями Пуччини, но, тем не менее, он
отказался от изначального замысла композитора. По-видимому, хэппи-энд был создан ради
услады публики, хотя сам Пуччини и не думал женить Турандот и Калафа. По его, на мой
взгляд, более правдоподобной версии, тайна оставалась недостижимой. Жертва Лю
впечатлила и тронула Калафа, но он по-прежнему был зачарован принцессой. Она – тайна.
Неуловимая и все же вечно зовущая. Калафу так и не удается прикоснуться к ней – в конце
оперы, по мнению Пуччини, принцесса Турандот должна была уйти. Простоватая же
концовка Альфано всем известна – Турандот и Калаф соединяются. Хотя, честно говоря, на
этом месте я тоже всегда рыдаю.
ВЕДЕНЯПИН: Потрясающее совпадение. Я только сейчас вспомнил, что Вахтангов тоже
не дожил до премьеры «Турандот», – это ведь был последний в его жизни спектакль,
который он поставил.
СЕМЕНОВА: Да. А когда вспоминаешь, что «Принцесса Турандот» была тринадцатой
оперой Пуччини, по коже вообще мурашки бегут… Нет… Не бегут.
ВЕДЕНЯПИН: Адель, я должен признать, что ваше исполнение партии Лю настолько
вдохновенно, что вам, действительно, удается затмить Турандот, какими бы прекрасными и
изящными ни были ее арии. Одной силой голоса и каким-то внутренним духовным накалом,
сопровождающим ваше пение, вам удалось переставить в опере акценты и сконцентрировать
внимание зрителей именно на судьбе благородной Лю. И, действительно, «Принцесса
Турандот» из оперы о Тайне превратилась в гимн Самоотверженности и Альтруизму.
СЕМЕНОВА: Миша, благодарю, но, учтите, еще одно хвалебное слово, и ваши слушатели
непременно подумают, что я заставляю вас говорить все это, угрожая пистолетом. Все мы
привыкли к более критичному Веденяпину.
ВЕДЕНЯПИН: Ах, так?.. Ну получайте. Вы говорили, что с Лю не сравнится ни одна
оперная героиня, а как же Виолетта из «Травиаты» Верди, Норма Беллини, Чио-Чио-Сан
того же Пуччини? Жертва на жертве жертвой погоняет.
СЕМЕНОВА: Фи, какой вы циник.
ВЕДЕНЯПИН: А Тоска, боже мой?!
СЕМЕНОВА: Миша, конечно же, жертвы всех этих потрясающих женщин достойны
восхищения, но я говорила, скорее, не о самом факте жертвенности, а о чистоте,
возвышенности этой жертвы. Давайте разберемся. Меня безусловно привлекает образ
93
Виолетты, кстати, сейчас в театре мы репетируем именно «Травиату», и, уж поверьте, на сей
раз главную партию я никому не уступлю. Так. Виолетта отказывается от своей любви к
Альфреду Жермону ради счастья его сестры. Правильно? Виолетта – куртизанка, падшая
женщина, и роман с ней компрометирует не только Альфредо, но и, как утверждает отец
Жермона, его сестру – из-за этой порочной в глазах общества связи она не может выйти
