-- И тогда он опять пойдет? Нет, доктор, давайте лишим его памяти
навсегда. Такое излучение нам, пожалуй, подойдет!
-- Но это опасно для сотрудников лаборатории. Не исключен несчастный
случай...
-- Ну, знаете, если какой-то растяпа и попадет, потеря для нашего
концерна не будет велика.
-- А если я?
-- Вы -- другое дело,-- усмехнулся Босс.-- Мы слишком много вложили в
вас, Притт, чтобы не заботиться о вашем здоровье. Совет, очевидно, примет
ваше предложение. Ведь для концерна безразлично -- взорвут ли вас вместе с
лабораторией или вы попадете в дом умалишенных -- разницы в убытках не будет
никакой.
-- Спасибо за откровенность, сэр,-- кисло улыбнулся Притт. За несколько
лет работы в концерне он, кажется, должен был привыкнуть к манерам Главного
босса -- подчеркнутой деловитости, временами доходящей, вот так же, как
сейчас, до цинизма.
Вначале ему именно это и нравилось: никакого плутовства, четкая, почти
математическая точность мысли, чувств, желаний.
Босс иногда шутил, обладая достаточно развитым чувством юмора. Но все
же эта слишком откровенная прямота коробила даже далекого от сантиментов
Притта. Он не боялся своих хозяев и внутренне не испытывал к ним ни
малейшего почтения -- знал, что нужен им больше, чем они ему. Ради науки он
пошел к ним в кабалу. Ради науки он живет. До сих пор его мечтой было
выполнить заказ концерна, получить все, что оговорено в контракте, и
отдаться самостоятельной, не зависимой ни от кого работе, как Маргрэт. Он ей
завидовал. У нее было полутора- миллионное наследство от дядюшки из
Кливленда и еще кругленькая сумма за удачно выполненный заказ братьев
Салливэн. Как-то года два назад Маргрэт посетила его холостяцкую квартиру и
предложила ему руку и сердце. Конечно, особой страсти он к ней не испытывал,
но питал добрые чувства. Впрочем, и как женщина она, пожалуй, даже нравилась
ему.
Еще она сказала: "Мои деньги позволят нам несколько лет работать
самостоятельно. Я хочу иметь не только мужа, но и коллегу. Думаю, ты
разделяешь такой взгляд на вещи".
Да, лучшей подруги жизни ему теперь не найти... Но тогда они не
договорились. Маргрэт требовала, чтобы он немедленно включился в ее работу.
А он дождаться не мог, когда начнет воплощать в жизнь свою идею, и казалось,
что этот день совсем близок...
День, когда он вернет Дэвиду Барнету облик человека, выпустит его на
свободу из рабства, чудовищней которого еще не знало человечество во все
свои самые страшные времена. Истории известно превращение человека в
бессловесное тягловое животное, в исполнителя любой воли господина. Но во
всех случаях в рабстве находилось тело человека. Только с помощью
религиозного фанатизма или угрозой телесных страданий, стра- хом смерти
можно было частично подчинить себе и мозг раба. Но у мозга оставалось право
прекратить свою жизнь, если рабство казалось ему невыносимым...
Здесь в рабстве находился только мозг. Тела вообще не было. Оно давно
тлело в могиле, на которой лежит плита из черного лабрадора:
"Дэвид Уильям Барнет. Профессор математики. 1986-- 2018".
Лучший и, пожалуй, единственный друг Притта со студенческой скамьи.
Подвели его тормоза, когда он, любитель быстрой езды, врезался на своем
"супер-электро" в тяжелый грузовик, прозевав его стоп-сигнал. Голова и
грудная клетка, благодаря привязной системе, уцелели. Но нижняя часть тела и
ноги были раздроблены сорвавшимися аккумуляторами.
По странному стечению обстоятельств катастрофа случилась примерно через
месяц после того, как Притт заявил на заседании наблюдательного совета
корпорации: "Для выполнения вашего заказа мне нужен живой человеческий
мозг".
Его лаборатория уже две недели находилась в готовно- сти номер один,
поддерживаемой круглосуточно -- саркофаг, готовый принять живой мозг,
извлеченный из черепной коробки, кроветворные машины, готовые питать его
соком жизни, и десятки других аппаратов и приборов, предназначенных
поддерживать температуру, давление и все другие параметры серого вещества.
Бригады врачей-реаниматоров дежурили, сменяясь возле операционной
барокамеры.
Джоан Барнет немедленно вызвала Притта по телефону и умоляла сделать
"что-то", "заморозить, законсервировать" беднягу, пока медики придумают, как
спасти исковерканное тело ее мужа.
"Решайся,-- сказал он себе.-- Или -- или. Другого случая может не быть.
Голова блестящего математика, аналитика... Такие головы на дорогах Штатов не
часто находят..."
Пауза затянулась, и он извинился перед Джоан, попросив минуту на
размышление. Его мучил один вопрос: сумеет ли он работать с Барнетом, то
есть с его головой, по той чудовищной программе, что продиктовали ему
хозяева корпорации? Хватит ли у него жестокости "оседлать" мозг человека,
которого любил и который платил ему тем же?..
"А что делать? Ведь это, пожалуй, единственный шанс спасти Барнета.
Если вообще при таких обстоятельствах человек имеет шанс на спасение...
Джоан думает, будто его можно заморозить и, пока живое тело на ходится в
состоянии анабиоза, поменять в нем испорченные детали. Что ж, одну-две --
куда ни шло, но... пол-человека -- это несерьезно"...
И снова на ум пришли слова профессора Миллса: "Я вовсе не уверен, что
мозг нуждается в теле. Во всяком случае, в такой степени, в какой тело
нуждается в мозге. Если отделить мозг от тела, ум и личность человека
остаются нетронутыми. Опыт и накопленная информация не исчезнут вместе с
телом. Целостным останутся воображение, способность к ассоциациям..."
И снова подумал о том, что не с комочком серого вещества, не с
электронной моделью мозга, а с самой настоящей, причем незаурядной,
личностью придется ему иметь дело. И весь эксперимент состоит именно в
подавлении личности, ее "я", в жестоком, коварном подавлении всего
человеческого, с одной лишь целью -- превратить живой мозг человека в
исполнительную ЭВМ...
-- Ладно, Джоан. Вы слушаете меня? Я готов сделать все, чтобы спасти
Дэвида. И, если это удастся,-- вернуть вам его живым, то только...
Новую паузу Джоан поняла по-своему:
-- Все расходы, разумеется, я беру...
-- Но только,-- прервал он ее решительно,-- вернуть в другом виде. То
есть у Дэвида будет сильно изменена внешность.
-- Понимаю, понимаю. Пластическая операция, швы... Ах, это ужасно!
Делайте свое дело, только спасите Дэви.
-- И еще одно условие: он пробудет в клинике столько, сколько мне
придется его продержать. Год, два...
Охлажденное тело Барнета привезли в рефрижераторе Красного Креста.
Реаниматоры сделали свое дело, и к опе- рационному столу встали Притт и трое
его верных помощников -- Альберт, Пол и Макс. С ними он потрошил головы
обезьян, собак и других животных. В их руках извлеченный мозг обезьяны жил
много дней и откликался на их сигналы, подаваемые с биотрона. А два года
назад они впервые вступили в контакт с мозгом человека. Человека, тело
которого было уже мертво. Они вовремя успели отделить мозг по существу уже
от трупа и сумели продлить его жизнь всего на семнадцать ми- нут...
Они разобрали все свои ошибки, а Притт заново пе- реработал схему
"алтаря сатаны" -- так они меж собой прозвали свой биотрон. На биотроне
можно принять и расшифровать электрический или электромагнитный импульс
нервной клетки из любого участка мозга, как из любой части живого организма.
Любую команду можно закодировать и передать на рецепторы. К примеру,
когда человек размышляет, он словно говорит сам с собой. Никто другой не
может услышать этот внутренний разговор, происходящий в мозгу. Но,
подключившись к биотокам через вживленный в мозг электрод или настроившись
на волну, излучаемую мыслящим мозгом, "алтарь сатаны" позволял им не только
услышать, о чем рассуждает мозг, но и вмешаться в его монолог, заговорить с
ним...
Итак, они у стола. С помощью электронных манипуляторов свершаются
тончайшее процессы разделения тканей, сосудов, нервов -- и соединение всех
коммуникаций мозга с машиной, которая отныне будет поддерживать его жизнь.
Благодаря манипуляторам, мгновенно выполняющим волю хирургов, работа
продвигается быстро. В барокамере тихо звучат доклады автоматов, следящих за
ходом операции и поведением живого ве- щества.
Пятым у стола стоит мистер Майкл, похожий сейчас на робота. Ему, как
