но такой важной мелочи. Сейчас ты сворачиваешь в боковой проулок и краем глаза
замечаешь, что нелюдь по-прежнему стоит на том же месте и все так же пристально за тобой
наблюдает. Кажется, будто он жестоко улыбается коричневыми зубами и глухо ими клацает.
И хотя погони нет, бездействие сгорбленного человека пугает тебя даже сильнее.
Ты носишься по пустынным, темным переулкам Вышнего, по дорогам с утрамбованным
снегом, тщетно надеясь встретить хотя бы одного живого человека, тщетно пытаясь
вспомнить, куда же бежать и где твой дом. Ты плачешь, и слезинки густеют у тебя на
подбородке, а затем превращаются в маленькие ледышки. Ты плачешь потому, что звуки
снова исчезли. Как тогда в твоей квартире. Есть только слабые, жалкие звуки, издаваемые
тобой, а вокруг опять собирается кромешная и враждебная тишина. Город пропитывает свои
улицы этой тишиной, чтобы изгнать загнать тебя в ловушку, прижать к ногтю. Направо,
прямо, прямо, быстрее, а здесь налево и снова направо, прямо, прямо… Ты мечешься по
вымершему городу, пока, наконец, не обнаруживаешь в одном из переулков ее.
Она стоит возле дома, поблескивающего изморозью, руки сложила за спиной, глядит на
тебя внимательно и хладнокровно. Она кошмарнее любого нелюдя с отвратительным горбом
и сгнившими зубами. Девочка из твоего сна, в небесно-голубом платьице, с голубыми
бантами, в белых носочках и черных лакированных туфельках. На улице тридцатиградусный
мороз, а она, как ни в чем не бывало, стоит возле дома и испытывающе смотрит прямо на
тебя, будто все это игра, все понарошку. Проснись же.
Ведь в последний раз встреча с девочкой произошла во сне, а, значит, и сейчас тебе все
только снится. Надо лишь проснуться. Проснись, молишь ты себя, но ровным счетом ничего
не происходит. Звуков нет, город мертв, холодная бесконечная ночь, и тебя судят. Между
вами примерно двадцать шагов. Девочка вытягивает вперед пухлые ручки, словно
гостеприимно предлагает забыться в ее крохотных объятиях, но это обманка, ловушка. Ты
замечаешь в центре ее ладоней по черному кружку. Отверстия. Через секунду в двух метрах
100
от тебя, прямо из воздуха, начинают выделяться знаки. Стройными рядами из какой-то
невидимой щели наружу маршируют черные буковки, циферки и прочие символы. Они
медленно приближаются к девочке и беззвучно, мягко просачиваются в отверстия на ее
ладонях. Это бессвязное послание, ты ничего не можешь прочесть. Но кажется, будто
девочка решила высосать твою реальность. До остатка. В ужасе зажмуриваешь глаза.
Когда ты открываешь глаза через некоторое время, букв и знаков уже нет, а руки девочка
снова прячет у себя за спиной. Она не изменилась (ничего вокруг не переменилось) и,
похоже, не моргает, никогда – только смотрит. Ты ее боишься. Но как убежать, если ноги не
слушаются? И куда спрятаться от этого чудовищного создания? Будто бы прочитав твои
мысли, девочка еле заметно улыбается одними уголками губ и широко раскрывает рот. Ты
ясно видишь блестящую алую полость. Ясно видишь, как она начинает постепенно,
миллиметр за миллиметром увеличиваться, хотя еще больше открыть рот девочка вроде бы
не в силах. Вот уже губы подвернулись и наползают на ее лицо, утягивая за собой нереально
размягчившуюся челюсть. Сейчас, если это не прекратить, ребенок обернется вывернутым
наизнанку шматом мяса и желеобразных костей, затем поглотит самое себя и, как знать,
возможно, утянет следом все вокруг. Либо ты проснешься, либо умрешь.
Неожиданно возвращается способность двигаться. И ты бежишь. Вид сжирающей себя
девочки настолько отвратителен и невообразим, что тебя просто кидает в сторону, не надо
даже прикладывать усилий, – ноги сами несут тебя, ты кричишь от страха и бежишь, лишь
бы оказаться подальше от смертоносной расширяющейся полости. Но тебе неизвестно, что и
это ловушка. Город оживает. Ты бежишь по незнакомой улице, а вокруг тебя постепенно
возрождаются звуки и образы. На только что пустынных улицах возникают прохожие, в
недавно темных домах зажигаются уютные огоньки. Ты бежишь, а черное небо обзаводится
звездами. Ты бежишь, а на улицах появляются машины. Они сигналят тебе, но ты не можешь
остановиться и все бежишь навстречу смерти. Ты бежишь в сторону той улицы, на которой
машин всего больше, туда, где они ездят всего быстрее. О чем думает безмозглая мошка,
привлеченная яркими огнями? А листок, увлекаемый в водоворот канализации?
Ты резко выскакиваешь на улицу, прямо под колеса стремительно несущихся
автомобилей, отчаянные сигналы, крики прохожих, машины заносит на неверной из-за снега
дороге, фары ослепляют, пугают, ты безумно мечешься, рвешь на себе волосы и ясно, ясно
видишь, как одна из машин летит на тебя, прямо на тебя, неминуемо, направо бы тебе,
налево, ты дергаешься из стороны в сторону, водитель, растерявшись, не знает, куда
сворачивать, забывает нажать на тормоза, – вам не разминуться, сейчас – приглядись
внимательно, – сейчас ты умрешь, поскользнешься, и голова твоя лопнет под колесами.
НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ! Но ты слышишь, как из твоего нутра, из неведомых
глубин вырывается оглушительный, изничтожающий по силе и напряжению крик, – крик
нежелания расставаться с жизнью. Ты так кричать не умеешь. Неужели тебя пытаются
спасти?
НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ! Ты чувствуешь, как внутренняя, неведомая, невероятная
по концентрации сила хватает тебя, легко подбрасывает и швыряет в сторону, подальше
отсюда, обратно в жизнь. Ты так летать не умеешь. Кто-то или что-то хочет тебя спасти.
И только лишь благодаря этому невидимому вмешательству удалось избежать смерти.
Прошу тебя, борись, не сдавайся! Теперь все зависит только от тебя, умоляю, борись!
Я кричал, звал тебя, но все бесполезно, – связь между нами оборвалась. Я никак не мог
остановить твой безумный, дикий бег, казалось, еще чуть-чуть, и мы потеряем друг друга
навсегда. Мне невыносима эта мысль. Зачем ты себя так мучаешь? Зачем ты обрекаешь себя
на эти ужасные страдания? Я прекрасно вижу, что ты всего лишь слепая, неразумная
букашка, но это ведь именно твоими стараниями в тебе умерло все светлое. Тобой было
затрачено столько времени и усилий, чтобы искоренить в себе, уничтожить все хорошее. Это
так страшно. Ведь, утеряв желание возрождаться, становиться лучше, человек перестает
быть собой, начинает гнить и вскоре погибает. Любое живое существо переполнено жаждой
101
возрождения, нетерпеливо ждет каждой новой встречи с солнцем, и только человек, этот
зазнавшийся, самовлюбленный комок бестолково расходуемой энергии, может сознательно
отвернуться от живительного света и пойти навстречу смерти.
И я почувствовал, как между нами оборвалась связь, беззвучно, безболезненно. Такое
уже произошло однажды, помнишь? Я тогда пытался узнать, какой нам вынесли приговор,
очутился за пределами Дома, а на тебя в тот же момент, как будто пользуясь удобным
случаем, напала абсолютная и вечно голодная тишина. Она обсосала бы тебя до костей, не
вмешайся я вовремя. Твоя первая встреча с небытием. Но мне-то казалось, это произошло из-
за сильно увеличившегося расстояния между нами, я впервые поднимался на такой высокий
уровень и сначала решил, что неожиданная потеря контакта – это всего лишь помехи на
канале связи. Узнать об истинном положении вещей мне суждено было чуть позже, когда я
ознакомился с твоим утвержденным делом. Сожалею, но тебе конец. И можешь расценивать
как чудо расчудесное, что ты все еще здесь, так как решением верховного суда твоя
обезвоженная душа приговорена к смертной казни, или, иными словами (если, конечно, тебе
от этого станет легче), к утилизации.
Конечно, прецеденты уже были, – человечество не первый век совершает ошибки. В
специально оборудованном помещении осужденную душу подвергают тотальной
стерилизации и измельчению, после чего образовавшееся вещество – то есть положительные
частицы, лишенные информации о прошлом – распыляется. Эти неприкаянные частицы
разносит по всей Вселенной, они странствуют некоторое время, а потом впитываются
окружающим миром. Не думай, что я рассказываю об этом с легкостью и будничным тоном,
ты даже представить себе не можешь, какой ужас находит на меня при одной мысли об
экстирпации души. Сущности подобные мне лишены эмоций, но даже мы с содроганием
