Это имя имеет для них особый смысл, и Семен Семенович улыбается Наташе уже просветленной, успокоенной улыбкой, и Наташа на коленях перед ним, в своей любимой позе целует милую, умную голову.
– А теперь дай твои руки, Сеня… Я мечтала эти ужасные дни: увижу Сеню, прежде всего, поцелую ему руки.
– Глупенькая девочка. Как ты меня напугала своим смехом. Изнервничалась, бедная… Ох, Наташа, жизнь трудная. Что ты так жмешься ко мне?
– Я рада, что ты тут… Что ты вообще есть. Понимаешь?
– Понимаю, милая. Я еще слаб после болезни. Твоя близость меня волнует. Ты знаешь, врач сказал, будто вся эта болезнь на нервной почве. Надо покой.
Наташа готовит чай, а Семен Семенович, лежа на диване с папироской, рассказывает не спеша о ходе болезни, о семье профессора, об их дружеской заботливости, внимании. Говорил о страхах, которые пережил, боясь ее вторжения, о неудобствах переписки с ней.
– Ты бы только хоть записочку прислал… Или хоть бы только за книгами. Мало ли что можно придумать.
– Но ты же знаешь, я плохой выдумщик. Вот как только силы позволили, сам приплелся к тебе.
За чаем Наташа рассказывает ему новости из писем. Новости одни тревожные, другие бодрящие; пишут о возможности, о нарастании событий?…
Семен Семенович и Наташа увлекаются, обсуждая эти возможности, строят предположения, намечают план… Принимают во внимание и ходы «оппозиции». Предстоит борьба и с ними. Но это только еще сильнее обостряет желание: скорей на дело, на живую работу.
– Ах, батюшки! – вдруг спохватился Семен Семенович. – У тебя тут такой кейф, что забудешь обо всем на свете. Я обещал, что вернусь домой, то есть к профессору, в половине восьмого, а сейчас уже восемь. Время-то как летит у тебя. Только бы там не забеспокоились… Еще сюда прибегут.
– Ты уходишь?… Ты там ночуешь?
– Они и слышать не хотят, чтобы я оставался в гостинице… Надо собрать свои пожитки да и бежать… Но я вот что еще хотел тебе сказать, Наташечка. – Семен Семенович старается не смотреть на Наташу, и она знает, что сейчас последует «неприятность». – Я хотел тебе предложить. Ты бы того: не поедешь ли ты в X.?…
– Я в X.?… Зачем?
– Ведь ты же знаешь, какой это интересный город. Столько старины… Ты же любишь старину. – Он уговаривает ее, как уговаривают детей проглотить лекарство.
– Я тебя не понимаю.
– Тебе не хочется. – Он смотрит на нее виновато-просительно. – Видишь ли, я тебе прямо скажу: пока ты здесь, я теперь ни дня, ни часу не буду покоен. Мне пришлось написать Анюте о своей болезни… Ты же знаешь Анюту. Чего доброго, еще сюда прикатит… Лучше ты поезжай в X. Спокойнее, вернее.
Наташа сидит за чашкой недопитого чая, низко опустив голову… Две крупные слезы капают в недопитый чай. Семен Семенович их замечает.
– Бедная моя девочка… Как ей трудно со мной расставаться. – Он с лаской, со снисходительной жалостью гладит ее голову.
– Зачем же мне ехать в X.? Я поеду прямо назад, домой.
Слезы сразу высохли, и глаза Наташи смотрят серьезно, немного чуждо.
– Ты меня не поняла. Я же прошу тебя уехать не совсем, а на время, на эти дни. И потом: в конце недели у них тут какие-то праздники, библиотека закрыта. Я уже закинул удочку профессору о поездке в X., хочу, мол, посмотреть старый город. Ты поезжай, а я за тобою через несколько дней.
– Нет, это все как-то нелепо, странно… Если я тебе мешаю, мне проще уехать прямо домой.
– Ты мне мешаешь? Глупенькая какая! Ведь это же ради Анюты. А если она приедет? – Для него это аргумент неотразимый. – Ты представляешь себе мою тревогу. Да и все равно, здесь мы почти видеться не будем. Я переезжаю сегодня же к профессору. Мы так решили. А если ты уедешь в X., я уже в пятницу приеду к тебе. И пожили бы там вместе, не расставаясь, без дел, без профессора… Разве тебя это не манит?
– Но ты забываешь: в будущий вторник я обязана выехать. Это последний срок.
– Ну это там посмотрим… Если на горизонте все будет спокойно, урвем еще денек-другой. Главное, пожить вместе в полной безопасности, без помех. Отдохнуть. Там у меня будет совсем другое настроение. Ни профессора, никого. А здесь… Вот я и сейчас нервничаю: а вдруг меня уже ищут? Придут сюда…
– Ну, хорошо, я подумаю. Завтра поговорим. – Наташа сдается нехотя.
– Как завтра? Ты должна уехать сегодня, непременно сегодня. Я уже справился о поездах, выписал их… Вот погоди, сейчас найду. – Своими близорукими глазами он пробегает карманный блокнот.
– Вот. Ты можешь выехать сегодня в десять тридцать, а в час тридцать ты там. Очень удобно. Самый скорый поезд. Тебе же легко собраться. Да ты не грусти так, Наташенька, а то мне кажется, будто я тебя в самом деле обидел… Мне так же грустно расставаться. Да только ведь это ненадолго. Я приеду в пятницу. Пришли телеграмму мне на почтамт, наши обычные инициалы, где остановилась… А комнату возьми общую, на двоих. Скажи: мужа жду. – Это своего рода «компенсация»' Наташе, по его мнению. – Помоги мне вещи собрать… Наташа, я сегодня же возьму их к профессору, а ты тут сама рассчитайся с отелем, я в этом плохо разбираюсь. Кстати, деньги у тебя есть? А то, если надо, профессор предлагал. У тебя угрюмый вид, Наташа, меня это мучает.
– Не мучайся, Сеня, пройдет. А теперь ты ложись сюда и жди, пока я соберу твои вещи. Тебе незачем уставать. Я все для тебя уложу. Тебе же плохо. Ну, прекрасно. Лежи.
Наташа уже затягивала портплед Семена Семеновича, когда он как-то виновато, крадучись вошел к себе в номер.
– Ты что это пришел сюда, Сенечка? Лежал бы себе. Я все уже уложила. Готово.
– Я боялся, что ты тут сидишь одна да плачешь… Лежу и мучаюсь. Ведь я люблю тебя, Наташа.
Это сказано так серьезно, что Наташа невольно улыбается. Но на душе холодно, пусто. Может быть, и любит. Но что ей-то дает эта любовь? Уколы, унижения, муки…
– Ну, одевайся, одевайся, Сенечка… А то опоздаешь к профессору, и тебе еще, пожалуй, «нагоняй» будет от мадам профессорши.
– Может, ты к ней приревновала? Так ведь она старенькая.
Наташа опять улыбается:
– Ты ужасный ребенок, Сенечка… Смешной такой, непонимающий… Ну береги себя, не болей. Твою рукопись я положила в папку… Книги все здесь. Прощай, Сенечка. – Они обнимаются.
– Ты как-то холодно целуешь… Точно по заказу.
– Так полагается благонравной жене. Не хочу тебя соблазнять, – отшучивается Наташа и спешит вызвать прислугу, чтобы вынести вещи. – Ты поедешь на автомобиле, чтобы не уставать…
В коридоре Семен Семенович неожиданно при лакее обнял Наташу и зашептал ей в ухо:
– Ты не сердись. Ты же моя девочка… Ты же знаешь, как ты мне нужна… Это ради Анюты.
На повороте коридора он приостановился и молча закивал ей головою. Казалось, ему хотелось что-то ей сказать, что-то объяснить. Наташа шутливо замахала ему платком:
– Не влюбись в профессоршу… И приезжай скорее.
Тогда он усмехнулся и, видимо успокоенный, уже решительно завернул за угол коридора. Наташа, низко опустив голову, ступая по знакомому, противно мягкому ковру, шла к себе в номер.
X. действительно старинный город. Его узорчатые кружевные церкви, затихшие старые улицы привлекали туристов, и потому Наташе без труда удалось найти комфортабельный и недорогой отель.
И комната оказалась симпатичная: вся залитая солнцем, с мебелью в стиле модерн. Прямые, спокойные линии, отсутствие «ловушек для пыли» – тяжелых ковров и бархатных портьер – успокоительно действовали на зрительные нервы.
Вид из окна был не на узенький двор и крыши, как в Г., а на широкую, степенную, затихшую площадь с домами, видавшими смену поколений.
Как только Наташа встала, подняла штору и улыбнулась горячим лучам весеннего солнца, она почувствовала давно небывалую радость жизни, бодрость, энергию. Ей все здесь нравилось: удобная постель, уместительный умывальник, а главное – вид из окна. Когда Наташа открыла окно, в лицо ей пахнул весенний ветерок, насыщенный нежными цветочными ароматами, а из соседнего сада несся уже совсем весенний птичий концерт.
– Жизнь. Вот она, жизнь… А я так мучилась там… Зачем?
И работа сразу наладилась. Легко, споро, без напряжения. С утра тянуло к письменному столу, а ночью все еще жаль было оторваться… Писала бы, кажется, весь день, не вставая. Но надо же было полюбоваться на «старого красавца», на город с его затихшими улицами, задумчивыми домами, кружевными соборами.
Наташа чувствовала себя счастливой. Она наслаждалась своей вновь приобретенной свободой. Будто школьница на каникулах… Она улыбалась, идя по улице, улыбалась, выбирая обед в дешевом ресторане, улыбалась, ловя горячие лучи весеннего солнца, улыбалась, когда с чувством легкого, но приятного утомления после напряженной работы ложилась в постель.
В пятницу Наташа зашла на почту. Среди, писем, присланных кружным путем, неожиданно письмо и от Семена Семеновича. Что он пишет ей? Опять новую боль? Может, извещение, что не едет…
