На Стоглавом Соборе противники встретились лицом к лицу. Можно сказать, что это и был тот самый второй штурм монастырского землевладения, который так и не успел провести в свое время Иван III. Но какже бездарно был он подготовлен!
Буквально накануне Стоглава в число высших иереев был введен нестяжатель, рязанский епископ Кассиан. Но он оказался единственным из десяти участников Собора противником иосифлян. Уже такой расклад внутри церковной иерархии предсказывал правительству — несмотря на всю резкость царских вопросов — несомненный проигрыш. Да, кадровые перестановки в иерархии произошли, но начались они лишь после Стоглава. Точно также, как Иван III низ-
А.А. Зимин. Цит. соч., с. 378.
Там же.
ложил после Собора 1504-Г0 главного иосифлянского инквизитора архиепископа новгородского Геннадия, низложен был теперь Фео- досий, тоже новгородский архиепископ, не уступавший Геннадию в непримиримости. Но когда? Через три месяца после рокового голосования. И лишь в ноябре 1552-го назначен был на его место нестяжатель Пимен. Тогда же игуменом Троицы назначается идеолог нестяжательства Артемий, а игуменом суздальского Евфимьевского монастыря его соратник Феодорит.
Все это имело бы смысл, если бы правительство готовило новый, третий секуляризационный штурм. Но оно его не готовило. Более того, оно не сумело помешать (Аакарию организовать, как мы помним, инквизиторский процесс над еретиками в октябре 1553-го, в который он искусно втянул и Артемия, и Феодорита, а заодно и епископа Кассиана, добившись их отстранения и ссылки (Артемий, впрочем, бежал из Соловецкого монастыря в Литву, где разделил с Курбским судьбу политического изгнанника). Не пришло правительство на выручку собственным идеологам. Такова была его главная ошибка.
Последствия её невозможно преувеличить. Ибо именно здесь упущена была возможность расколоть ту военно-церковную оппозицию реформам, на которую опиралась впоследствии самодержавная революция Грозного (или «установление личной диктатуры», как предпочитают называть её авторы тома VIII). Нет сомнения, что, утолив земельный голод помещиков за счет секуляризованных монастырских земель, Правительство компромисса не только насмерть рассорило бы дворянство с церковью. Оно напрочь лишило бы будущую контрреформу, как её ни назови, политической базы и таким образом сделало бы опричнину, скорее всего, практически невозможной.
Вместо опричнины могли бы в этом случае повториться «Московские Афины» 1490-х с их бурной и открытой полемикой и идейным плюрализмом. С той разницей, что на этот раз позиции утративших как монастырские владения, так и свою интеллектуальную монополию клерикалов были бы раз и навсегда подорваны. Я говорю, что в этом нет сомнения по простой причине: именно так оно и случилось во всей Северной Европе.
Короче, ошибка была поистине роковая. Ибо влияние «близких восточных деспотий», которое авторы тома VIII провозглашают решающим фактором русской истории, могло быть в этом случае нейтрализовано. Тем более, что Сильвестр сумел, по-видимому, убедить царя в пагубности монастырского землевладения и в принципе возможно было поэтому обратить его деструктивную энергию не против своего народа, но против клерикалов. Сказал же в конце концов даже такой скептик, как Б.Н. Чичерин, что ход русской истории был бы совсем другим, «если бы» страна приняла в 1610 году конституцию Михаила Салтыкова. Так почему бы не предположить то же самое, говоря о Стоглавом Соборе 1551 года?
Глава четвертая Перед грозой
Вторая
Вопиющую политическую некомпетентность
проявило Правительство компромисса, однако, не в одном лишь деле нестяжателей. Оно не сумело воспользоваться исторической возможностью, которая сама шла к нему в руки. Ведь в отличие от Ивана III располагало оно решающим политическим инструментом, уж наверняка способным сломить сопротивление иосифлян. Я говорю, конечно, о Земском соборе. Тем более, что в его распоряжении был уже и европейский опыт последних десятилетий. Именно Риксдаг (шведский парламент) поддержал Густава Вазу, когда в 1527-м он возглавил штурм церковного землевладения. И семь лет спустя при Генрихе VIII в Англии именно Реформационный парламент закрыл все монастыри в стране. Короче, живой опыт уже доказал, что ни апелляции к иерархии, ни кадровые перестановки не решают дела в такой гигантской политической операции. Только нация в лице своих представителей оказалась способной открыто противопоставить себя церкви. Правительство не обратилось к нации. Даже знаменитые царские вопросы 1551-го обращены были к церковному Собору, а не к Земскому.
Известно, что даже с реализацией законов, утвержденных Земским собором, у правительства были серьезные трудности. Например, исследования Н.Е. Носова показывают, что и административная реформа введена была в два приема — в 1551-1552-м и в 1555-1556-м.
В промежутке как будто имело даже место попятное движение. В течение нескольких лет судьба Великой Реформы висела на волоске. Но здесь правительство стояло твердо и усилия его были вознаграждены. С отменой тарханов, однако, т.е. с реформой, непосредственно задевавшей интересы церкви, вышло по-другому. И правительство уступило — несмотря даже на то, что сама иосифлянская иерархия проголосовала за новый Судебник. Такова была вторая ошибка реформаторов.
Глава четвертая Перед грозой
емы военной
реформы
В связи с Казанской войной и административной ре-
формой на первый план вышла проблема модернизации армии.Тем более была она остра, что теснейшим образом переплелась с той же, как мы уже знаем, определяющей для судеб страны борьбой между «деньгами» и «барщиной». Ведь любительская помещичья конница, составлявшая ядро тогдашней московской армии, жила, как и только что отмененная наместничья администрация, за счет «кормов», которые получала с крестьян на землях, отданных ей в служебное владение. И порядки, которые она там установила, ничуть не отличались от наместничьих. Об отношении помещиков к крестьянам во всяком случае вполне можно было сказать словами того же летописца: «не быша им пастыри и учители, но сотвориша гонители и разорители». Отменив кормленщиков в гражданской администрации, следовало ли терпеть их в армии?
Тем более, что к середине XVI века едва ли могли оставаться У московских генералов сомнения, что толку от помещичьей конницы мало. Недаром же именно в канун отмены «кормлений» в состав армии введен был шеститысячный корпус стрелецкой пехоты. Достаточно прочитать главу о штурме Казани в «Истории Ивана IV», написанной в изгнании Курбским, чтобы увидеть — без стрелецкой пехоты и артиллерии победа никогда не была бы одержана.
Короче, национальная безопасность требовала радикальной военной реформы, т.е. введения постоянной профессиональной армии
i
с нормальным европейским балансом между каваЬерией и пехотой. Так же, как местное самоуправление было конкурентом воевод, стрельцы стали конкурентами помещиков. И весьма успешными.
Ясно, однако, что такая реформа тотчас лишила бы помещиков той военной монополии, на которой всё в их жизни держалось. И слишком уж ценными союзниками были они для церкви, чтобы она дала их в обиду. Вот какой крутой завязывался вокруг военной реформы политический конфликт. Отмена помещичьих «кормлений» должна была казаться правительству столь же необходимой для национальной безопасности государства, сколь и отмена наместничьих «кормлений» для его бюджета.
Согласно распространенному стереотипу, несостоятельность помещичьей конницы проявилась лишь столетие спустя, в XVH веке. На самом деле первый сигнал о неблагополучии в армии поступил еще в 1501 году, когда магистр Ливонский Плеттенберг напал на Псков и против него была послана огромная армия во главе с лучшим московским воеводой Даниилом Щеней. Она во много раз превосходила ничтожный численно отряд магистра, но сокрушить его не смогла. Какой-то органический порок мешал московским воинам справиться с немецкой пехотой. В чем же было дело? Ответ на этот вопрос дает нам опять-таки европейский опыт.
Еще во времена татарского набега на Москву при Василии тяжелая швейцарская пехота, возродившая македонскую фалангу, прогнала с европейских полей сражений закованную в железо рыцарскую конницу. Но и ей вскоре пришлось уступить место испанским и немецким ландскнехтам: ее сплошное глубокое построение оказалось слишком уязвимым для артиллерии и мушкетного огня. С этого момента прогресс военной техники, организации и тактики сводится к тому, что воюющая армия становится сложной системой. Сражения теперь ведут уже не полки, а роты и эскадроны, и требуется от них не только отвага и стойкость, но и профессионализм.
