90 Темницы мрачные и грозные оковы.
Мальзерб, Тюрго, [478] о вы, в ком Франции усталой
Надежда тщетная последняя блистала!
И милость мудрая и кротость в вас жила,
100 И память ваших дел пребудет ввек светла.
Ах, если б в тех руках, с их справедливой силой,
Лежало бы всегда правления кормило!
Святая истина царила бы средь нас,
Дышать бы слабый мог бесстрашно подле вас.
Насильник, жалобы страшась, как лютой казни,
Хоть и забывший стыд, имел бы тень боязни;
Доносчик мерзостный от голода бы стих,
В позоре кончив дни, — и много душ людских,
Без ведома суда, без ведома закона,
110 Под вопль рыдания и сдавленного стона,
По произволу тьмы испепеленных в прах, —
Не гибло бы, как днесь, в темницах и цепях.
Нет, этих рабских стран отныне я не житель!
Уйду, уйду я вдаль искать себе обитель!
Приют, где жизнь моя смирит свой буйный бег,
Могилу, где мой прах найдет себе ночлег,
Где золото господ с душой убийц холодных
Не впитывает кровь страданий всенародных,
Где с подлым хохотом оно нам не поет,
120 Что чересчур плаксив и слишком сыт народ;
Где без насильников, рукой животворящей
Снимаем мы дары земли плодоносящей;
Где сердце, отдохнув в тени страны чужой,
Не встретит в мире бед, непобедимых мной,
И где мой взор, далек от нищеты народной,
На лицах не найдет следов слезы бесплодной
Иль сумрачной нужды, чей долог горький стон,
Иль преступлений злых, колеблющих закон.
Ты, справедливость, ты, о дева дорогая,
130 Ты, наших грустных мест изгнанница святая,
С небесной высоты задумчиво внемли
Звон лиры девственной о горестях земли.
О нет, ей не дано хваленья петь за плату
И славить произвол, и льстить кнуту и злату:
Она поет любовь и будет до конца
Опорой твоего закона и венца.
Нет, только за людей гремит напев мой юный;
Он истиной горит, смеются звонко струны,
Когда приносит им воздушная волна
140 Свободы и любви святые имена.
I
С повязкой пышною надень златой наряд,
О ты, Поэзия, богиня молодая!
Пусть грозы времени светильник твой мрачат, —
В уста Давида лей нектара сладкий яд,
Кисть мудрую его венчая.
В его твореньях блеск великолепных дней
Нам правду подтвердил моих былых речей: [480]
Одной Свободы свет и лишь ее корона —
Источник дивный красоты;
10 Талант не возрастет велениями трона;
Лишь вольная страна — его родное лоно.
Там жизни юные цветы —
Искусства славные под солнцем благодатным
Растут, победны и сильны
Своим блистаньем необъятным.
Живой палитрой там глаза опьянены,
Пещеры Пароса светлы богов рожденьем,
И дышит бронза там, и портики полны
Священным мрамора движеньем.
II
20 О дева чудная с напевностью речей,
О нимфа нежная, крылатая сирена!
Немеет твой язык в палатах королей,
Невернее твой шаг, величие — тусклей
В сетях условностей и плена.
Мерцает твой огонь, бледнеет красота!
Лишь гений творчества, свободная мечта
Сокровища дарит; здесь власть твоя сверкает, —
В природе, в вечности цветет.
Здесь горд могучий шаг. Чело светло пылает,
30 Касается небес. Огонь твой озаряет,
Пронзает все сердца. И ждет
Свобода от тебя пособничеств чудесных,
Чтобы расторгнуть гнет оков.
Слетая с губ твоих прелестных,
Она невидимо минует крепь замков,
И не страшат ее зубцы темницы мощной,
Подъемные мосты, провалы черных рвов
И оклик стражи полунощной.
III
Ее могущество вещает речь твоя,
40 Растит его в мужах, от знанья поседелых;
Тобою спаяна, не страждет их семья;
Ждут срока своего — сограждане, друзья,
Во всех веках, во всех пределах.
Давида за собой твой гений увлекал:
Когда он к прошлому на лоно приникал,
Уйдя в страну могил от родины плененной, —
То под божественной рукой
Горело полотно светло и упоенно:
Цикута горькая, вино вражды бессонной,
50 Сократу давшее покой;
И первый консул, тот, чья твердость нерушима,
Кто больше консул, чем отец,
У ног возлюбленного Рима
Вкусивший злую скорбь всех доблестных сердец;
И нищенский обол [481] — последний дар герою;
И павший ниц Албан, — вот дел его венец,
Дививший мир своей игрою.
IV
Блестящей кисти плод сегодня озарил
Художеством своим грядущего стремнину.
60 Великий Марафон и кровь его могил
Бессмертны гением. [482] Он ныне посвятил
Отчизне дивную картину.
Страдала родина; иссякла кровь ее;
В груди — последний вздох. Познать лицо свое
Ей не было дано. В предсмертные минуты
Овеял страх ее вождей,
И прочь ушли они. Среди ужасной смуты
Сама должна она свои расторгнуть путы.
На три сословья с давних дней
70 Мы все разделены, у всех нас жребий розный.
А ныне слуги алтаря,
Знать и народ, простой и грозный,
Пошлют избранников, их властью одаря.
Версаль их ждет давно, — и воли стяг у входа
И три дворца зовут, ворота отворя,
Сих представителей народа.
V
Но вот жрецы и знать. Сей золоченый дым
Своею властью горд, и древней, и суровой,
Веками темноты, простертыми пред ним,
80 И предков славою, и золотом своим.
Но равенства святое слово
Ревнивый только смех родит на их устах;
В надменные
