И, грустно вздохнув, спросил у Николая Иванова:
– Слушай-ка! В устье Фокиной я заметил на берегу обсохший наш катер. Он на ходу или ухайдакали?
– Сломан он! Давления в котле нет. Уже три года, говорят, стоит. А спецов наладить нет!
– Ладно! Сейчас, пока шель-шевель, сходим поглядим на него. Ты, Николай, поднимись к матери, возьми у неё ключи от паровика. Может, наладим! Мы же с Сашей политехникум закончили. Кое-что в паровиках соображаем.
Месяц, как прошёл ледоход. Вода шла на убыль, оставляя на приплесинах невысокие уступы, загаженные всякой всячиной, принесённой водопольем.
На левом наволочном берегу виднелся в распадках снег. А с огромной, истекающей водой льдины, оставшейся на косе от паводка, бежала густая капель. Капли уходили в песок, оставляя лишь желтоватую сырость.
– Есть в здешней природе что-то своё, чего нет и никогда не будет ни в Красноярске, ни в Томске, ни в Нижнем, – сказал Николай Урванцев, снимая очки. – Чувствуется какое-то свежее, трудно объяснимое восприятие жизни. Кажется, что здесь девственная жизнь, не замацанная грязными руками.
А Фильберт любовался Енисеем и не слышал слов Николая.
– Красива наша Томь, но Енисей – дух захватывает! Две тыщи вёрст прошли – нигде не повторился! – шептал Фильберт, будто боялся, что кто-то услышит его восхищение.
Они подошли к стоявшему на катках катеру. Давно не крашенному, пропахшему мазутом, с лужами дождевой воды на корме. Николай Иванов принёс ключи. Сотников спустился вниз, к двигателю:
– Вроде всё на месте. И вал не погнут, и винт трехлопастный. Давайте проверим!
Они сняли котёл, дважды промыли водой, почистили от накипи и снова промыли. Потом залили и опробовали под давлением до десяти атмосфер, используя для этого плунжерную помпу подачи воды в котёл под парами. Давление держалось стойко.
– Ура, ребята! Котёл исправен! – обрадовался Урванцев. – Сейчас проконопатим корпус, просмолим снаружи и внутри и катнём на воду.
– Может, пообедаем, а потом уж доведём дело до конца! – предложил Александр Сотников.
– Нет уж! Коль затеяли ремонт, надо услышать стук паровика. Самим интересно себя проверить! А чему мы ещё в жизни научились кроме того, что шашкой махать, – настаивал Фильберт.
– Николай Николаевич у нас высокий да худой. Его кормить да кормить надо! – засмеялся Сотников. – А то не осилит задачи экспедиции.
– Ладно, потерпим! – сказал Урванцев. – Наладим, он нас избавит от вёсел. И время сэкономим на обследование правого берега.
Николай Иванов принёс ведро смолы, запалил костёр. И вскоре, после конопатки, просмолили катер снаружи и внутри. Перекурили, ожидая, пока загустеет смола.
Александр снова попросил Николая:
– Пока мы рубим, подкинь ещё ведёрко уголька. Только покрупней.
Катер по каткам столкнули в воду. Переживали, выдержит ли нужное давление котёл. Когда он набрал необходимые параметры, Александр включил передачу. Нехотя закрутился гребной вал, и катер медленно пошёл по Фокиной. Александр развернул его, вывел на Енисей и направил вдоль правого берега к Потаповскому.
– Придётся на буксире за собой вести лодку с углем, когда пойдём до Усть-Енисейского порта, – сказал Сотников, причаливая к берегу. – Завтра возьму у матери краски и приведём судёнышко в божеский вид.
Обедая, выпили по паре рюмок водки, угостили местных мужиков, затем пошли на кладбище. Постояли у могил бабушки Александра Анны Яковлевны Бархатовой и Михаила Николаевича Пальчина. У Александра по щеке медленно скатывались мелкие слезы.
*
За десять дней они прошли на катере от Потаповского до Усть-Енисейского порта и обратно почти двести семьдесят вёрст. Обследовав правый берег, установили: угленосные породы на этой территории непосредственно по берегу Енисея нигде не выходят.
Возвращаясь назад, парни на сутки остановились у дяди Иннокентия в Ананьево. Помылись в бане, поели вкуснятины, приготовленной Анной Михайловной, поспали ночь на мягких постелях и на завтра собрались снова в путь. У Иннокентия Александровича старшая дочь Мария и сын Николай учатся в Енисейске, живут на квартире приказчика Михаила Наумова, а самая младшая, восьмилетняя Елена, учится читать и писать у мамы.
– Теперь стали жить спокойнее, Александр! Власти никакой не видать! Бывший смотритель Дудинского участка Павел Головлёв погиб на гусиной охоте. Ружье разорвало. Больше на его место никого не присылали. Упразднили должность. А станки, как не знали, что такое государство, так и не знают. Это я познал его жестокость. А у них государь – староста. Только он для них указ. Видно, не скоро доберётся сюда власть.
– Отстал ты, дядя Иннокентий, отстал! Или ещё из зла не вышел за репрессии! – сказал Александр. – Сегодня мы, втроём, и есть государство. Нас сюда послало правительство строить речной порт, железную дорогу и добывать уголь. Теперь низовье станет державным.
– Опять начнут властвовать, делить, забирать нажитое, ломать то, до чего мы дошли своим умом. Зачем мне такое государство, которое лезет в личную жизнь? Скажи, зачем?
– Затем, что в нём нуждаются другие, бедные люди! Вот ты богатый, у тебя всё есть: лодки, олени, батраки, сети, мука, сахар, чай. А другой – гол как сокол! Ты ему не поможешь, а государство обязано помочь. Дать работу, крышу над головой, потому что он его гражданин.
– Как хошь, Сашок, так и понимай, но мне от него одни убытки. Налоги, пошлины плачу, за выпас оленей плачу, за землю вот этого подворья тоже взимают. А оно мне, хоть копейку бы дало. Только обирает, – горестно вздохнул дядя Иннокентий. – Ни до чего мы толком не договоримся. Пусть оно живёт, если хочет.
– Дядя Иннокентий! Мне понадобится тридцать оленей и десять иряков. Хочу сходить к горам. Там у нас много работы. Прошу бесплатно. Может, снизойдёшь до такой милости? – спросил Александр.
– Какое же вы государство, коль денег нет на кортом оленей. Бедняги! Дам тебе упряжки, только верни в целости и сохранности.
– Добро, дядя! Упряжки жду пятого июля в Дудинском.
Там они зашли к Никифору Алексеевичу Бегичеву. В небольшом дворике, выстланном дощаником, их встретил высокий плечистый человек с широкими боцманскими усами. Он был на голову выше даже длинного Урванцева и раза в два шире в плечах. Богатырь протянул каждому огромную ручищу и спросил:
– Чьи будете, откуда путь держите?
Он усадил их во дворе на широкую лавку, а сам сел напротив на высокий табурет.
– Ну, сказывайте, с чем пожаловали? Просто так к Бегичеву никто не ходит! Я нужен только по одному или другому делу. И зимой, и летом. Редко домушничаю. Болею бродяжничеством. Это ещё с флота. В каких странах я только ни бывал. Всего навидался. Пора бы успокоиться. Но принесло в 1906 году в Дудинское. С тех пор и блуждаю по Таймыру Сотников подробно рассказал, чем они занимаются и куда дальше путь держат.
– Уголь я видел в Норильских горах и у мыса Входного, недалеко от Диксона. А по правому берегу вы ничего не найдёте.
– Да мы правый уже обработали. Тут действительно шаром покати. – ответил Урванцев.
– Дневники Лопатина вы не читали? Он здесь бывал с экспедицией в 1866 году. Доходил почти до Гольчихи, но уголь не обнаружил, – сказал Никифор Алексеевич. – Умер в девятьсот десятом в Красноярске.
– Зашли мы, Никифор Алексеевич, по иному поводу. Вам передал низкий поклон Александр Васильевич Колчак!
– Во как! Так высоко взлетел бывший лейтенант, а старого боцмана помнит. Помытарились мы с ним в полярной экспедиции, когда искали землю Санникова, а затем пропавшего барона Толля. До острова Беннетта от вмерзшей в лёд шхуны шли сначала на собачьих упряжках, затем на вельботе под парусами. Удалось найти лишь три записки барона в разных местах острова. Следов гибели ученого и его спутников не увидели. Может, угодили в ледовую трещину, как Колчак, и утонули. Не успел я в походе глазом моргнуть, как лейтенант уже исчез под водой. Кинулся к расщелине и увидел появившуюся из воды его ветряную рубашку. Дотянулся до неё и выволок Александра Васильевича на льдину. Лёд под ним подломился, и он снова стал тонуть. Я, не мешкая, поймал его за голову, вытащил еле живого на лёд и осторожно перенёс к берегу. Думал, лейтенанту – каюк! Пульс чуть-чуть прощупывался. Положил на камни и стал звать на помощь одного из проводников. Мы сняли с лейтенанта сапоги и всю одежду. Своё теплое егерское белье я одел на Колчака. Думал, и похороним в нем. А он, согревшись, зашевелился. Я закурил трубку и дал ему в рот. Он пришел в себя. Я стал настаивать, чтобы Колчак с проводником вернулся в палатку. Он ответил: «От тебя не отстану. Тоже пойду с тобой». Очухался чуток – и двинулись мы дальше в поисках группы Толля. Волевой и смелый человек! Боевые ордена и саблю кровью заслужил в Порт-Артуре. Бегичев чуть задумался и добавил:
