«Параллельная деятельность». Вместе с октябристским «центром» весьма кислые плоды своей политики пожинала и «ответственная оппозиция». Кадетская партия после революции 1905—1907 гг. стала крайне малочисленной. Все демократические элементы, которые, будучи обмануты вывеской «народной свободы», шли за кадетами во время революции, покинули партию. Отчет ЦК «Состояние партийных организаций за время с 1 сентября 1908 г. по 1 мая 1909 г.» констатировал «упадок интереса к партии»
й насчитывал к середине 1909 г. всего 22 губернских й 29 уездных партийных групп, влачивших жалкое существование. За весь третьеиюньский период вплоть до 1916 г. не было созвано ни одного съезда. Вместо съездов ЦК созывал регулярные конференции без определения норм представительства с мест, руководствуясь соображениями малочисленности и слабости организаций и желанием скрыть этот факт от широкой публики. В мае 1910 г. один из лидеров партии, Петрункевич, специально отметил в своем докладе, что если в момент выборов в III Думу у партии еще имелись какие-то остатки местных организаций, то теперь остались одни обломки. На заседании ЦК в октябре 1911 г. было снова указано на продолжающуюся дезорганизацию на местах. В марте 1912 г. Милюков говорил, что в течение минувших пяти лет работала в основном одна парламентская фракция кадетов, а «сама партия составляла более или менее фикцию» [464]. г
В то же время кадетская партия превратилась, по словам В. И. Ленина, «в крепкую, парламентски вышколенную партию интеллигентных буржуа, которые являются сознательными врагами социалистического пролетариата и революционной расправы крестьянских масс с гг. крепостниками» [465]. За годы реакции кадеты круто повернули в сторону открытой контрреволюционности, проводя политику «Вех». Но, указывал В. И. Ленин в другом месте, «кадеты = веховцы с оговорочками» [466]. Основная «створочка», служившая предметом полемики между открытыми «веховцами» и вождями партии, состояла в том, что Струве, Изгоев и др. требовали от кадетов отказаться от своей «демократической» вывески, а «реальные политики» — вождь партии Милюков и еопо сторонники — упорно от этого открещивались.
Свое требование прекратить заигрывание с массами открытые «веховцы» мотивировали опытом революции 1905—1907 гг., доказавшим опасность и несостоятельность расчетов на гегемонию кадетов в общедемократическом движении. По мнению веховцев, страх перед повторением подобного опыта служит главной причиной раздробленности либерального лагеря, объясняет нежелание октябристов и прогрессистов объединиться с кадетами в единую «деловую» партию вне Думы, в единый, действующий независимо от правых, «левый центр» в Думе. Струве полагал, что давления одной объединенной буржуазии на царизм окажется достаточным, чтобы заставить его дать требуемые «реформы», а нового подъема революционного движения не предвидится еще многие годы. Милюков был обратного мнения: он считал, что буржуазия сама по себе бессильна вырвать у царизма какие-либо уступки, что ее сила — производное от революционных выступлений масс, которые не так далеки, как кажется на первый взгляд. Каждый по-своему был прав, и в этой правоте надо искать причину провалов кадетской политики.
Кадеты пытались сколотить в Думе «левый центр», используя для этого так называемое «левение» буржуазии. Это «левение» выражалось в том, что октябристская печать время от времени жаловалась на отсутствие «реформ» и грозила переходом в «оппозицию». Целый ряд представительных организаций крупного капитала также выражал недовольство «помещичьей» политикой Думы и правительства. Крупнейшие московские и петербургские тузы устраивали закрытые совещания с кадетскими профессорами и писателями вроде Струве, А. А. Мануйлова, А. А. Ки- зеветтера и др., где критиковали экономическую политику царизма и обсуждали возможность создания «деловой» буржуазной партии и т. п. Объясняя это явление, В. И. Ленин писал: «„Левение44 буржуазии вызывается именно тем объективным фактом, что, несмотря на столыпинское подновление царизма, обеспечения буржуазной эволюции не получается» [467].
В одной из своих передовых в мае 1909 г. «Речь» убеждала октябристов, что в Думе можно сколотить «левый центр» в 227—237 человек. В другой статье, озаглавленной «Предстоящий октябристский съезд», Кизеветтер 'заявил октябристам, что кадеты откажутся от собственной линии и будут полностью поддерживать «центр», если последний решит занять более самостоятельную позицию но отношению к Столыпину и правым, не останавливаясь перед опасностью конфликта с наиболее одиозными элементами внутри собственной фракции. С такими же предложениями обратилось к октябристам и прогреосиотское «Слово». Вре- зультате на короткий момент наметилось некоторое сбли
жение обоих флангов либерализма, но оно было быстро разрушено окриком и угрозами со стороны правых октябристов. Гучков сразу же забил отбой, а предполагаемый съезд был вообще отложен на неопределенное время.
Следующая попытка кадетов носила уже более скромный характер. Они внесли в Совет старейшин Думы свой список спешных законопроектов, который содержал основные пожелания либералов. Гучков согласился на включение некоторых из них в думский план работ (рабочие законопроекты, о найме и увольнении торгово-промышленных служащих, законопроекты о местном самоуправлении, введении земства в неземских губерниях, свободе совести, неприкосновенности личности и др.), и в итоге был выработан согласованный список, включавший 42 законопроекта. Та же причина — нажим правых вне и внутри фракции — заставила Гучкова отказаться от своего обещания. Из 42 законопроектов 17 были выкинуты Советом старейшин как угрожающие острыми прениями, а большинство остальных просто не попали в думскую повестку.
В результате само «Слово» летом 1909 г. прекратило существование, так как, по собственному признанию газеты, главная цель, которую она ставила перед собой,— объединение всех «либералов», создание единой партии буржуазии в настоящее время не имеет никаких шансов на успех.
Заигрывания кадетов с октябристами привели к усилению конкурентной борьбы между ними. Наибольшей остроты она достигла в связи с дополнительными выборами в Думу по первой московской курии. Победу одержали кадеты. Московская буржуазия, недовольная политикой Гучкова, забаллотировала октябристского кандидата, видного деятеля Московского биржевого комитета Н. В. Щен- кова, и вместо него выбрала кадета Н. Н. Щепкина.
Не найдя поддержки дома, кадеты отправились искать ее за границей. Летом 1909 г. «парламентская» делегация в составе 15 человек (из них пять членов Государственного совета) выехала в Англию, чтобы продемонстрировать там, по замыслу Милюкова и близкого к кадетам ливерпульского профессора Пэрса, русский «конституционный» строй. От кадетов поехал Милюков в сопровождении наиболее правых кадетов В. А. Маклакова и М. В. Челнокова. Визит предшествовал намеченной поездке царя в Лондон, и главной его целью было обеспечить Николаю II в глазах
английского общественного мнения реноме «конституционного монарха». Английское правительство и буржуазия принимали делегацию весьма торжественно; рабочие и прогрессивная печать встретили ее митингами протеста и разоблачениями русского «парламентаризма». Кадетские «парламентарии» в связи с этим поспешили демонстративно выразить самые верноподданнические чувства «своему монарху».
На обеде у лорд-мэра Лондона Милюков выступил с речью, в которой заявил: «Пока в России существует законодательная палата, контролирующая бюджет, русская оппозиция останется оппозицией его величества, а не его величеству» [468]. Это заявление об «оппозиции» с родительным падежом вызвало глубокое возмущение всех демократических слоев и полное одобрение реакции. Столыпинская «Россия» оценила речь Милюкова как «такую услугу родине, за которую ему простится не мало прежних прегрешений». В связи с этим В. И. Ленин писал: «Дослужились, гг. кадеты: „Вехи44 вообще и Струве, в частности, одобрен Антонием Волынским, „владыкой44 черносотенных изуверов; вождь партии Милюков одобрен полицейски-про- дажной газеткой. Дослужились!» [469].
Цель выступления Милюкова раскрывается в двух передовых «Речи». Обращаясь к верхам, газета писала: «Престиж официальной России восстановлен, но народные представители взяли на себя ответственность, уверяя иностранцев, что пропасть между официальной и неофициальной Россией уже засыпана. Поймут ли это?...» [470]. Ва второй передовой говорилось: «Если визиты думской депутации выяснили, как высоко ценится в международных — дипломатических и финансовых — отношениях представительный строй в России, то вряд ли оценку эту можно будет объективно реализовать, если прежние несоответствия сохранятся во всей своей силе» [471].
