– Айна, достань вино. Мы сегодня крепенько умаялись. Надо взбодриться, – сказал хозяин.
Жена выставила деревянные кружки. Потом подала Высю закрытое железное ведро. Хозяин поднял крышку и налил темно-красного вина каждому по полной кружке. Через дымовое отверстие чума пробивался солнечный свет, и, чтобы стало светлее, Айна откинула полог. Потрескивали дрова, взлетали мелкие розовые искорки. Прежде чем выпить, сидящие за столом перекрестились. Выпили. Высь поморщился:
– Сладость уходит! Но крепость осталась.
Высь с Няркой ели сырую печень, макая в кровь, а Шмидт с Лопатиным-младшим – вкусное сочное оленье мясо, присаливая отрезанные от окорока куски. Долго пили чай, судача о разных разностях. После ужина Павел развернул фотокамеру и снял на фоне чума Выся с красавицей Айной. Айна смущенно смотрела на Павла, касающегося ее головы, плеч, поворачивающего влево-вправо туловище. Она посматривала на Выся, будто спрашивала, почему незнакомый человек позволяет прикасаться к ней, не боясь мужа, смотрит в глаза и просит улыбнуться.
– Айна! Откройте пошире свои красивые глаза, не прячьте их от фотокамеры. А сейчас посмотрите друг на друга, – попросил он Выся и Айну. – Хорошо! Внимание! Снимаю!
Он крутил семейную пару до тех пор, пока у них не исчезла скованность.
– Смотрите в стеклышко! Оттуда вылетит птичка.
Раздавался щелчок, а птичка так и не вылетела. Шмидт сидел на нарте, курил трубку и хохотал над манипуляциями Павла. Наконец съемку закончили и начали укладываться спать. Федор Богданович и Павел достали спальные мешки и улеглись справа от полога на оленьи шкуры.
Три раза Шмидт с Высем обследовали Гыданские озера. Берега как берега, озеро как озеро. Кое-где находили вытаявшие огромные кости, похожие на Мамонтовы. Берега пологие, крепкие, нигде никаких оползней, кроме северо-восточной части, где, как он предполагал, можно при раскопках найти останки мамонтов.
Третьего дня после полудня захолодало. Подул северный ветер. Волны с шумом окатывали холодной водой гнущийся от ветра прибрежный ивняк. Небо приблизилось к земле и покрылось бегущими на юг тучами. Молнии вспыхивали и гасли в разных частях неба. Где-то далеко гремел гром. Потом грозовые облака поплыли над озером. И вдруг затрещало, загремело прямо над головой. Олени в страхе пали на передние ноги, затем завалились на спину, перекатывались с боку на бок, не в силах больше подняться из-за колодок. Глаза навыкате, пасти забиты пеной. Пошел густой темный ливень, хлеща сильными струями по нартовой подстилке, которой прикрыли себя Шмидт и Высь. Потом стало даже морозно. Парили тела тяжело дышащих оленей. Вдруг нарастающий шум, поглотивший шелест дождя, повис над тундрой. Это падал град. Полуторавершковые льдинки застучали по листьям ивняка, по траве, по накидке. Слой льда рос вокруг нарт, а сверху остужал головы. Высь встряхнул накидку. К ногам скатились ледяные горошины. Путешественники дрожали от холода. Казалось, если не прекратится град, то они замерзнут среди остывшей тундры. Наконец он начал стихать. Тучи и молнии уходили на юг, за ними катилось солнце.
– Слава святителю Николаю, что пронесло этот дождь! – перекрестился Высь. – Пойду посмотрю олешек. Живы хоть они после грома?
Олени лежали, припорошенные матовой крупой, и, казалось, ожидали смерти. Их неподвижные глаза с надеждой увидели хозяина. Он снял колодки, надел упряжь и посадил каждого оленя на длинный поводок, чтобы животные пришли в себя.
– Ослабли, бедняги, от страха. Но ничего, отойдут! – говорил с уверенностью Высь. – В стаде они не пугаются ни снега, ни грома. Там вожак их успокаивает. Там воля, а тут колодки. От страха не убежишь, не спрячешься в гуще стада, когда в душе смелости нет. Все, как у нас с вами.
Федор Богданович почувствовал, что мерзнут ноги в сырых бокарях. Он с трудом стянул мокрые обутки, потом носки, выжал воду и хотел снова надеть.
– Не надевайте! Я сейчас костер разожгу! – сказал юрак. – И одежду высушим, и сами согреемся.
Шмидт удивился:
– Вся тундра сырая. Ничего гореть не будет.
Высь в кустах нашел несколько сухостоев ивняка, и ученый услышал глухой стук топора. Вскоре юрак пришел с огромной вязанкой хвороста.
Федор Богданович достал из менкера сухие серянки и подал Высю. Тот охотничьим ножом настрогал лучин, чиркнул спичкой, и сушняк задымил, а потом вспыхнул языками пламени. Часть верхней одежды Шмидта повесили на колья у костра, нарты пододвинули ближе к огню и разложили на них мокрые носки и бокари. Федор Богданович сидел на нарте, вытянув к огню остывшие ноги.
– Сейчас согреемся, Федор Богданович! – улыбался Высь, принеся еще охапку подмоченного сушняка. – Хорошо, дождь короткий был. Не успел все залить. Кое-что сухим осталось.
Федор Богданович из менкера достал штоф с водкой, пару лепешек и кусок малосола.
– Давай, Высь, чуть перекусим да водочки для сугрева выпьем. Кружечка водки согреет лучше костра, – пошутил Шмидт.
– Греет она хорошо, только бокари не сушит! – засмеялся Высь. – Слава богу, комар спрятался от града. Пусть олени хоть ивняка пожуют, пока мы обедаем.
Распогодилось. Озеро успокоилось и легло в берега, оставив на прибрежье много ила, мелких щепок и гусиного пера. После короткого ненастья солнце звало природу к жизни. Капли росинок скатывались с травинок на землю, легкий ветерок стряхивал остатки дождя с листьев ивняка, а на озеро выходили из кустов линные утки порезвиться в воде. В тундру снова вернулось лето.
Подсушив обувь и одежду, Высь запряг воспрянувших быков в нарту. Удобно положил менкер с остатками провизии, привязал ружья и взял хорей. Федор Богданович сел спиной к каюру, и Высь взмахнул хореем. Пришедшие в себя после грозы олени резво понесли легкие нарты с седоками по сырой траве и тающим градинкам.
– Ого! Я думаю, Федор Богданович, при такой прыти мы часа через три будем у родного чума, – крикнул почти в ухо Высь.
– Дай Бог! Главное, чтобы иряки и олени выдержали, – ответил Шмидт.
Ехали у озера по водянистой прибрежной траве. Нарты легко скользили по зелени, поскрипывали. Даже как-то ойкали на ухабах. Олени вспотели, иногда с бега переходили на ход и, чуть отдышавшись, покорно повиновались висящему над головами хорею. Лишь только Высь касался первой тройки, они прибавляли, сбивая дождевую росу с тундровых трав. Потянуло откуда-то дымком.
– Федор Богданович! Сейчас на сопку выскочим и увидим чум. Я носом чую дымок, – крикнул Высь. – И по олешкам вижу. Ишь, как прибавили.
И вправду, с сопки хорошо виден Айнин чум, до которого оставалось верст пять ходу.
На следующий день, поутру, вновь готовились к отъезду. Хозяйка накормила вареным оленьим мясом, рисовым супом с гусем, напоила сладким чаем. Стали укладываться. Айна ловко свернула чум и уложила нюк с жердями на большие грузовые нарты. Потом собрала посуду, оленьи шкуры, таган, столик, высохшие оленьи жилы, аккуратно упаковала и перевязала веревками. Высь с Няркой запрягли оленей, увязали на нарты остальную кладь, равномерно загрузив упряжки. Шмидт ехал с Высем, Павел – с Няркой, Айна – одна. Пять дней ехали по тундре, потом вдоль протоки, наконец вышли на стойбище Выся. В гостевом чуме их ждал пришедший на лодке Евлампий. Айна уложила часть вареного окорока, юколу, лепешки в менкер Шмидта. Федор Богданович заплатил Высю за подряд по его просьбе сто двадцать рублей. Хоть и пригрозил Евлампий Высю карою Афанасия Кокшарова, но тот себе на уме.
– Не грозись, Евлампий! – сказал, смеясь, Высь. – За деньги и Афанасий сменит гнев на милость.
– Ладно. Разберетесь между собой. А тебе, Высь, Айне и Нярку большое спасибо за помощь. Найдете что-то интересное в тундре, я еще приеду.
Перед отходом позавтракали, выпили шмидтовской водки, пожали друг другу руки и пошли к лодке. Все стойбище вышло провожать русских.
Евлампий с Павлом сидели на веслах. Шмидт курил и что-то заносил в блокнот. Потом спросил у младшего Кокшарова, не слыхал ли тот что-либо об аргише князьца Матвея.
– Афанасий спрашивал толстоносовских рыбаков о Матвее. Они ответили, что пока аргиш не проходил. Но это было давненько.
Шмидт укоризненно покачал головой.
– Не думал, что князец подведет. Хотя сомнения были. Даже обдумывал запасной вариант. Петр Михайлович заверил, что провизия в Крестовском будет ко времени. Там же экспедиция ждет.
Евлампий понимающе слушал Шмидта:
– Может, что-то помешало Матвею прибыть в Крестовское. Причин – уйма. Не всегда человек бывает виновен. У тундры свои выкрутасы. Даже летом. То дождь, то снег, то туман, то град. Может, купец провизию к Матвею не доставил. Но вы, Федор Богданович, не волнуйтесь. С голоду не пропадут. Там Соколо, Сурьманча с женами. Они мужики крепкие. И охотники – от Бога. У них и сухари, и сахар, и чай, и мука. Голодом не сидят. А Матвей, коль подрядился, будет к сроку!
