Павел сидел на веслах и сильно кашлял. Простудился он на охоте, когда их с Няркою застал град в тундре. До чума добрались вымокшие до нитки. После этого ломило суставы ног, будто их кто-то выворачивал. Натирали водкой. На время боль затихала, потом опять докучала. Он, закусив губы, садился на весла и греб наравне со всеми.
Через четверо суток добрались до Кокшарова, Афанасий только вернулся с летовья и радовался встрече со Шмидтом и Павлом.
Гости помылись в баньке по-черному. Потом жена Кокшарова набрала три мешочка сухого песка, нагрела на огне и положила один на грудь Павла, а оставшиеся – на колени. Больного укутала одеялом на гусином пуху да еще и накрыла тулупом. Павел лежал на топчане, ворочался от нестерпимо горячего песка, потом притерпелся, успокоился и уснул. Часа через три проснулся, истекая потом. Подошел хозяин, откинул влажное одеяло. Пот обильно покрывал лоб больного, пунцовые щеки и стекал по подбородку за ворот рубахи.
– Хорошо! Это лучше баньки! Песок хворь погнал из тела, – радовался Афанасий. – Раза три прогреешься – и ломоту как рукой снимет. Но дальше пешком тебе нельзя. Ноги должны отдохнуть после хвори. Молод еще. Мужиком не стал. Я тебя лодкой доставлю до Толстого Носа, там будешь ждать пароход. Доберешься до Енисейска и жди там брата.
– Я здесь должен дождаться брата. Он, наверное, и так волнуется. Месяц, как мы расстались, – ответил Павел.
– Павел Александрович! С вашей болезнью надо уезжать отсюда, чем быстрее, тем лучше. Скоро осень. Начнутся заморозки. Вам никак нельзя простывать. Брат ваш правым берегом дойдет до Дудинского. А дальше мы вместе пойдем на лодках. Афанасий, нам понадобятся две лодки: Павлу Александровичу – в Толстый Нос, а мне – до реки Соленой. Хочу посмотреть юрские пласты на Пелядке.
– Господин Шмидт! – как можно официальнее обратился Павел. – Все-таки мой брат – начальник экспедиции. И только он волен отправить меня пароходом в Енисейск. Я же вам говорю и ему скажу при встрече: никуда не поеду! Буду с вами до конца экспедиции. А болезнь, думаю, пересилю.
Афанасий Кокшаров похлопал больного:
– Молодец, Павел! Моей закваски! В любом деле иди до конца. Начнешь давать себе поблажки, считай, жизнь не сложится. А на Федора Богдановича не обижайся. Мы просто хотим оградить тебя от болезней. Такие болячки нельзя запускать. Впереди еще две тысячи верст. Почти все надо прошагать. И через ручьи, и через реки, и через горы, и через бурелом. Говорю потому, что знаю. Три года водил по зимнику обозы из Туруханска до Енисейска. Мне можешь верить!
Павел улыбнулся. Под одеялом подвигал ногами.
– О! Суставов не слышу. Боли почти нет. А вам, Афанасий, спасибо за совет. Буду следовать ему всю жизнь!
Через четыре дня ученый рассчитался с Кокшаровым за услуги.
– А вас, Федор Богданович, Высь чуть-чуть обобрал. Многовато взял. Ну я его проучу, коль не послушался моего совета.
Побывав на Пелядке, Шмидт прибыл в Дудинское, а братья Лопатины встретились в Толстом Носе, куда Афанасий Кокшаров отправил сначала младшего, а затем и старшего со своими товарищами. Илларион Александрович, возвращаясь с низовья, у Ладыгиных Яров рассчитался с Савелием Соколо и Сурьманчой. Братья Лопатины, Андреев, Савельев, казак Даурский и два проводника из Толстого Носа пошли на лодке вдоль правого берега Енисея, оставив метеоролога Феликса Павловича Мерло на станке до будущей навигации. Лодку тянули четыре собаки, а четыре отдыхали на корме. Проводник, шедший за собаками, умело управлял, давая команды: «поц» – вправо, «ста» – влево, «стой» – остановка.
«Скотина» довольно сносно тащила тяжелую лодку против течения, ловко преодолевая валуны, неглубокие ручьи, обходя небольшие косы. Лопатинцы останавливались, вели топографические съемки, обследовали береговые разломы, образцы камней. Ночевали иногда в избах на станках, иногда в лодке, уверенно продвигаясь вверх по Енисею.
Илларион Александрович Лопатин, не дождавшись в Дудинском возвращения Шмидта с Норильских гор, ушел на Игарку.
Глава 10
В середине августа Петр Михайлович готовился к возвращению в Дудинское. На двух баржах товары для тундровиков и часть заказа, пришедшая в Енисейск из Колывано-Воскресенского завода. В окружном городе рыбу сдал по хорошей цене, встретился с Кытмановым, справился о проектировщиках медеплавильной печи. Кытманов озабоченно чесал высокий лоб:
– Пока не нашел! Я пообещал, а дело это оказалось нелегким. В нашей губернии ни одного знатока медеплавильного дела. Писал прошение Томскому губернатору, чтобы тот помог. Он посоветовал обратиться в Барнаул или на Урал. Направил я письма в Колывань управляющему заводом и на Верхне-Тагильский завод. Ответа пока не получил.
– Этим рейсом со мной в Дудинское идет штейгер из Колывани Федор Кузьмич Инютин. По приезде он займется расчетами и подготовкой к закладке штолен. Думаю, по светлой поре пробьем их и следующей осенью начнем добывать руду.
– Петр, почему не представил его мне? Хотел бы я посмотреть: что за птица этот штейгер?
– Мужик, как живчик! Без дела не стоит. Из алтайских крестьян. Чувствуется, мудрец! Хотя мудрость-то обычно не очень уживается с непоседливостью, – ответил Петр Михайлович. – Летом будущего года кровь из носа – нужна плавильня, чтобы к осени шестьдесят восьмого дать несколько плавок, Александр Петрович!
– Попытаюсь добыть чертежи. Плот к вам ушел. Дай Бог, чтобы нигде не разбило. В следующую навигацию еще кубов двести сплавим на хозяйственные постройки, – пообещал Кытманов. – Я вот Киприяну дал добро на компаньонство, а у самого спина покрывается холодным потом, как прикину расходы на эту затею. А будет ли отдача от той меди, даже Бог не знает.
Петр вытянул губы и слегка качнул головой.
– Брат говорил, пока медь и уголь считаем второстепенным делом. Главная по-прежнему торговля. Часть барышей уйдет на залежи, как ни крути, ни верти. А если медь пойдет? Мы – первые в губернии! После золота – это второй металл! И губернии, и России – прок. А нам – лишняя копейка.
– Ладно, Петр Михайлович, наше дело – рисковое. Доселе получалось, может, и с медью выгорит, – согласился Кытманов. – Вы занимайтесь там подготовительными работами. А чертежи и каменщики будут у вас первым пароходом в следующую навигацию. Так и передай Киприяну.
*
На пристани завершалась погрузка товаров. Шкипер Гаврила с Димкой Сотниковым считали подъезжавшие подводы. Кладовщик сдал им фактуры.
– Принимай, Дмитрий, товар! – показал на вереницу стоявших повозок. – Ни подмочки, ни битья нет! Все целехонькое!
– Мы верим, Денис Иванович! – похлопал кладовщика шкипер Гаврила. – Но сверять будем! Хоть и простой парохода в копейку!
– Сверяйте – ваше право! Сверкой доверие укрепляется, – согласился приказчик. – Эй, первая подвода! Подгоняй к трапу! Будем грузить!
Заскрипели ступеньки под ногами грузителей. Визжали колеса подъезжающих и отъезжающих телег, слышались крики ломовиков. Покатая к пристани дорога пылила под порывами ветра, слепила лошадей и погонщиков. Но подводы убывали. Вскоре шкипер скомандовал:
– Шабаш!
Колокола стоявшей на высоком угоре церкви звали к обедне.
Пароход шел с двумя баржами, минуя за ненадобностью лежащие по берегам станки. Запас дров на корме позволял идти без остановки. Часами на барже простаивал штейгер Инютин, любуясь красотами приенисейской тайги. Невысокий, хрупкий телом, с аккуратно подстриженной, чуть присыпанной сединой, бородкой, придающей лицу некую хитроватость. Сказать, что просто торчал на палубе, нельзя. Он ходил то на корму, то на нос, глядел на растекающуюся за бортом волну, на покрытые густым лесом берега, на песчаные отмели, на выглядывающие из-под тонкого слоя воды шиверы. Крутил головой, норовя найти ответы на возникающие вопросы. Еще в Енисейске его свел с Гаврилой Петр Сотников.
– Вот наш гость с Алтая, Федор Кузьмич Инютин. Гаврила Петрович, ты позаботься, чтобы он был сыт и не хандрил, пока идем по Енисею.
Шкипер Гаврила казался Голиафом рядом с Федором Кузьмичом. Покровительственно протянул руку:
– Шкипер Российского Императорского торгового флота Гаврила Петрович Смоленцев.
Федор Кузьмич Инютин снизу глянул на расхристанного Гаврилу и улыбнулся:
– А я просто штейгер. По-русски – горный мастер. Руду рою в горах.
– Что-то ты больно неказист для рударя. Там, чтобы кайлом махать, надо такую стать иметь.
– Силищу надо иметь, а стать, как у тебя, не всегда впрок идет. Когда открыто руду долбить ты подойдешь, а когда в штольне, с твоей громадой ничего не нарубишь. В штольне только такие, как я, руду разваливают. В горном деле, кроме силы, и ум нужен, и цепкий взгляд, и сноровка. В лоб руду не возьмешь! Надо взглядом трещину, прожилок или пластованность найти, – поучал Федор Кузьмич.
