Анри-художник вдруг открыл, что старомодные подушки для булавок – вид искусства, достигший расцвета в девяностые годы прошлого века, а затем пришедший в упадок. Он воскресил это искусство и восхищался новыми средствами. Картину не надо кончать – ее можно менять, перемещая булавки. Анри готовил несколько таких вещей для персональной выставки, но, услыхав о вечере, сразу забросил начатую работу и задумал гигантскую подушку для Дока – сложное, волнующее полотно из зеленых, желтых и голубых булавок, в приглушенных тонах, под названием «Память о старом Уэльсе».
Друг Анри Эрик, образованный парикмахер, собирал первые издания писателей, не выпускавших в свет ни второго издания, ни второй книги. Он решил подарить Доку машину для обучения гребле, которая досталась ему после процесса о банкротстве одного клиента, за три года задолжавшего ему за бритье. Машина была в прекрасном состоянии. Никто ею не пользовался. Никто не пользуется машинами для обучения гребле.
Заговор разрастался, ходили друг к другу, советовались о подарках, напитках и о том, когда начинать и как бы кто чего не ляпнул Доку.
Док не помнил, когда он впервые заметил, что вокруг него что-то затевается. Когда он входил к Ли Чонгу, там смолкала беседа. Сначала ему показалось, что все к нему охладели. Когда человек десять спросили его, что он поделывает 27 октября, он страшно удивился, так как совершенно упустил из виду, что это якобы его день рожденья. Сперва он действительно интересовался показаниями гороскопа в связи с этой произвольной датой, но Мак к разговору не возвращался, и Док про него забыл.
Как-то вечером он остановился у одной гостиницы. Там держали бочковое пиво, которое Док любил, – и не слишком ледяное, но и не теплое. Он опрокинул первый стакан, собрался смаковать второй и тут услышал, как пьяный говорит буфетчику:
– Идешь на вечер?
– Какой еще вечер?
– Ну, – пьяный понизил голос, – знаешь Дока, из Консервного Ряда?
Буфетчик оглядел бар и снова упер взгляд в пьяного.
– Ну, – сказал пьяный, – ему устраивают колоссальное деньрожденье.
– Кто устраивает?
– Все.
Док призадумался. Этого пьяного он в жизни в глаза не видел.
Док испытал смешанные чувства. Его чрезвычайно тронуло, что ему хотят устроить вечер, и в то же время он содрогнулся, припомнив тот, который ему уже устроили.
Теперь все встало на свои места – вопрос Мака и молчанье, наступавшее, когда он входил. Он долго не спал в ту ночь. Все осмотрел, решая, какие вещи запереть. Он знал, что вечер недешево ему обойдется.
На другой день он тоже стал готовиться к вечеру. Лучшие пластинки отнес в заднюю комнату и спрятал. Бьющиеся предметы оборудования все до единого отнес туда же. Он все знал заранее – голодные гости еды не принесут. Выпьют все быстро, так всегда бывает. Док побрел в «Экономическую торговлю», где был тонкий и понимающий мясник. Вместе они обдумали угощенье. Док заказал пятнадцать фунтов мяса для бифштексов, десять фунтов помидоров, двенадцать головок салата, шесть батонов хлеба, большую банку арахисового масла и банку клубничного джема, пять галлонов вина и четыре кварты крепкого, хоть и не изысканного виски. Первого числа ему предстояло ругаться с банком. Еще три-четыре таких вечера, думал Док, и он вылетит в трубу.
А в Консервном Ряду подготовка шла полным ходом. Док угадал, про еду никто не подумал, но все – по пинте, по кварте – припасали выпивку. Коллекция подарков росла и росла, а если б завести список гостей, получилась бы перепись населения. В «Медвежьем флаге» без конца спорили, что надеть. Раз не надо работать, надевать форму – длинные вечерние платья – девушкам не хотелось. Решили надеть расхожие. Да, но легко сказать, Дора потребовала, чтобы не подводили постоянных клиентов и установили дежурства. Разделились на две смены. Спорили, кто пойдет в первую: первая смена увидит лицо Дока, когда ему поднесут роскошное одеяло. Оно висело в столовой на станке, почти готовое. Миссис Мэллоу пока отложила свой полог. Она вязала Доку шесть салфеточек под пивные стаканы. Первое возбуждение в Консервном Ряду улеглось, нагнеталась серьезность. В клетке возле Ночлежного Дворца скопилось пятнадцать котов, и по ночам их вой нервировал Милку.
Рано или поздно Фрэнки должен был узнать о вечере. Потому что Фрэнки скользил по улицам как облачко. Если сходилось несколько человек, он оказывался тут как тут. Его не замечали, на него не обращали внимания. Непонятно, прислушивался ли он к разговорам. Но Фрэнки прослышал о вечере и прослышал о подарках, и его распирало чувство мучительной полноты жизни, и боль, и томленье.
В витрине ювелирной лавки Джекобса стояла вещь, прекраснейшая во всем белом свете. Ее выставили давно. Это были часы черного оникса с золотым циферблатом, но самая-то красота сияла у них наверху. Часы украшала бронзовая группа – святой Георгий, побивающий дракона. Дракон повержен навзничь и отчаянно когтит воздух, а грудь его пронзает копье святого Георгия. Святой во всей амуниции, с поднятым забралом, на откормленном толстозадом жеребце. Копьем он пригвождает дракона к земле. Но – что самое удивительное – у него острая бородка и он чуточку похож на Дока.
Фрэнки несколько раз в неделю ходил на улицу Альварадо – полюбоваться святым Георгием. Ему снились часы, снилось, что он трогает блестящую гладкую бронзу. Уже несколько месяцев думал он про эти часы, когда услыхал про вечер и подарки.
Фрэнки целый час простоял на мостовой, прежде чем войти в лавку.
– Чего тебе? – спросил мистер Джекобс. Он прикинул возможности Фрэнки и сделал вывод, что у него нет и семидесяти центов.
– Сколько это стоит? – спросил Фрэнки хрипло.
– Что?
– Это.
– Часы, что ли? Пятьдесят долларов, а со скульптурой – семьдесят пять.
Фрэнки ничего не ответил и вышел. Он спустился на берег, заполз под опрокинутую лодку и оттуда глядел на серую зыбь. Бронзовое сокровище запало ему в душу, так и стояло перед глазами. И мучительное желание накатило на Фрэнки. Надо заполучить прекрасную скульптуру. И от этой мысли взгляд у Фрэнки твердел.
День он провел под лодкой, а когда стемнело, вышел оттуда и вернулся на улицу Альварадо. Шли в кино, выходили, шли в «Золотой мак», а он все шагал взад-вперед по кварталу. Он не устал и не хотел спать, а красота святого Георгия огнем жгла ему сердце.
Прохожих становилось все меньше, наконец улицы опустели – уехали последние машины, и город погрузился в сон.
Полицейский долго приглядывался к Фрэнки.
– Ты что тут делаешь? – спросил он.
Фрэнки пустился бежать, обогнул угол и спрятался в сквере, за урной. В полтретьего он прокрался к двери Джекобса и дернул ручку. Дверь не поддавалась. Фрэнки вернулся в сквер, сел за урной и стал думать. На земле возле урны он увидел осколок бетона и подобрал.
Полицейский докладывал, что он услышал треск и бросился на шум. Оказалось, разбита витрина Джекобса. Он настиг и задержал убегавшего нарушителя. Непонятно, как это мальчишка ухитрился так далеко оттащить пятидесятифунтовые часы, а ведь чуть не удрал. Не угоди в тупик, поминай бы как звали.
На другой день начальник полиции вызвал Дока.
– Зайдите, пожалуйста. Мне надо с вами поговорить.
Ввели Фрэнки, чумазого, растрепанного. Глаза были красные, но рот плотно сжат. При виде Дока он даже слегка улыбнулся.
– Что случилось, Фрэнки? – спросил Док.
– Вот вчера ночью вломился к Джекобсу, – сказал начальник. – Украл одну вещь. Связались с матерью. Она говорит, знать ничего не знает, говорит, он все время у вас торчит.
– Фрэнки, ну зачем ты это сделал? – сказал Док. Тяжкий камень обреченности лег ему на сердце. – Может, отдадите его на поруки? – спросил Док.
– Нет, судья не отдаст, – сказал начальник. – Тут была психиатрическая экспертиза. Вы знаете, что с ним?
– Знаю, – сказал Док.
– А знаете, что может случиться после переходного возраста?
– Да, – сказал Док, – знаю. – А камень страшно давил ему на сердце.
– Врач считает, лучше его изолировать. Раньше мы не могли, ну, а после уголовщины оно легче.
Фрэнки слушал, и приветная улыбка гасла в его глазах.
– Что он украл? – спросил Док.
– Большие дорогие часы с бронзовой скульптурой.
– Я возмещу их стоимость.
– Что вы, мы же их вернули. Судья, наверно, и слушать не захочет. Но такое может повториться. Сами знаете.
– Да, – мягко сказал Док. – Знаю. Но может, у него была своя причина. Фрэнки, – сказал он, – зачем ты их взял?
Фрэнки долго на него смотрел.
– Я вас люблю, – сказал он.
Док выбежал, сел в машину и поехал собирать морских животных возле мыса Лобос.
В четыре часа 27 октября Док заспиртовал последнюю медузу, а было их страшно много. Он вымыл бутыль из-под формалина, почистил пинцет и снял перчатки. Он поднялся наверх, покормил крыс и сложил кое-какие любимые пластинки и микроскопы в задней комнате. Потом он ее запер. Бывало, воодушевленный гость желал поиграть с гремучей змеей. Предусмотрев все случайности, Док надеялся сделать вечер как можно менее летальным и притом не скучным.
