Удар был в спину: с иском выступили свои же европейцы, финская мамаша Сойле Лаутси, зачем-то переселившаяся из экологически чистой и прогрессивной Финляндии в отсталую Италию. Как настоящая мать, Сойле Лаутси не могла допустить, чтобы ее двое финских, экологически чистых детей ходили в школу, где в каждом классе на стене висит отсталый ближневосточный Джезу, да еще зафиксированный в шокирующей сцене насилия, вредной для неокрепшей финской психики.
Сойле Лаутси судилась восемь лет, пять из них — проходила все круги итальянского дантова суда, а последние три провела в Европейском суде по правам человека. И гражданина. Хотели единой Европы — получите и распишитесь в судебной повестке и в исполнительном листе. Потомки северных чухонских хуторян указывают, какой быть итальянской культуре.
В 2001 году Сойле Лаутси отправила своих детишек Датаико и Сами, 11 и 13 лет, в школу города Абано Терме в провинции Венето, в котором, судя по названию, находились во времена то ли Суллы, то ли Октавиана римские термы (а не финские, к примеру, сауны). Термы вместо саун тетя Сойле готова была терпеть, но не кресты, — и заявила в иске, что «их присутствие противоречит ее праву воспитывать детей согласно ее религиозным и философским убеждениям», то есть, к примеру, в духе Камю, Вольтера и Жака Деррида.
После того, как дирекция школы проявила стойкость древних христианских мучеников и крестов не сняла, Сойле пошла в суд провинции Венето. Но и там не нашла новых Диоклетианов и быстрых разумом Неронов. Тогда она обратилась в высший административный суд, тот передал дело в конституционный, а тот постановил, что это не вопрос основного закона, и вернул его в административный, который в 2006 году и отверг жалобу истицы, записав, что «распятие — часть итальянской истории и культуры и одновременно символ равенства, свободы и толерантности». Осталось взять посох и суму и отправиться в Страсбург. Только там нашлись люди, которые поверили, что итальянские Ироды избивают ее прогрессивных младенцев.
Младенцы же, Датаико и Сами, 11 и 13 лет, все это время учились в классах с распятиями. И вот они уже выросли — кстати, психически здоровыми и жизнерадостными, и не играли в маленьких великих инквизиторов. И вот уж давно закончили детки страшную школу с крестами на стенах, и уж ничто им не угрожает, а мама Сойле все продолжала свою судебную битву и победила. Интернационал из семи судей (фламандка, португалец, литовка, серб, венгр, турок и итальянец, правда почему-то по имени Владимиро Загребельски, но это все равно), написал, что «никак не может взять в толк («unable to grasp»), как символ, связанный с католицизмом, может служить плюрализму, который необходим для демократического общества».
Напрасно не может. Нежный, преображенный Возрождением итальянский Джезу Кристо — совсем не тот лютеранский надсмотрщик, о котором проповедовали диким финнам хмурые шведские солдаты. Пока Джотто, Мазаччо и Караваджо делали распятия все более чувственными, финны жили на хуторах, в избах, крытых соломой, и закусывали мох морошкой. «Благодаря растущему благосостоянию, — пишет финский историк Хенрик Мейнандер (Истории Финляндии. М.: Весь мир, 2000) — к концу XVIII в. население Або (теперь город Турку) почти удвоилось с 5 700 до 10 200 человек... Население Гельсингфорса (Хельсинки) резко увеличилось: в 1805 году оно составляло уже 3 600 человек». Поняли, Флоренция, Милан и Неаполь? Население увеличилось, и благодаря выросшему благосостоянию теперь Турку и Гельсингфорс решают, что вам вешать на стенах.
Христианство и атеизм итальянцев — легкие, южные, винные. Итальянцы могут одинаково легко верить и не верить с распятием и со звездой перед глазами. В школьных классах в Италии — распятия, а на гербе — красная пятиконечная звезда гарибальдийцев и прочих фармазонов. Папа Римский 60 лет не признавал итальянского государства: удалился в 1870 году после взятия Рима Гарибальди в добровольное затворничество и объявил себя «узником Ватикана». Итальянское государство и католическая церковь помирились только при Муссолини, в 1929 году. Так и живут в «звездатуре» креста.
Католичество итальянцев — в стране папы и великих соборов — домашнее, как у поповского сына, который вырос в храме, с детства таскал за хвост кошку в алтаре и играл с кадилом. Правда, у католических священников нет детей, поэтому все итальянцы в каком-то смысле поповские дети. Их христианство — естественное и ненапряженное, как хорошо сидящий итальянский костюм, о котором забываешь, когда носишь. Великий итальянский кинематограф XX века — сплошное самоопределение перед лицом этого распятия на стене: феллиниевские подростки, из духа противоречия мечтающие под взором распятого о филе феллиниевских толстух.
Христианство и атеизм финнов — тяжелые, зимние, похмельные. Финской мамаше не понять, как это распятие — не религиозная пропаганда.
Сам этот финский иск, последний писк европейской моды — осеннее обострение комплекса культурной неполноценности. Распятия тут у них в школах с XIII века висят. Вон, у нас в XIII веке и школ не было, и в XIV не было, и в XV, и ничего, обходимся, «Нокию» делаем не хуже вашей «Прады». И европейцы мы не хуже вашего. Папа у них тут! А у нас — полярная ночь и любимец детей Дед Мороз Йоулупукки. А вокруг йолкки и палкки, густой лес и зимний карельский мрак. А не колонны Бернини, к примеру. Учение Мракса всесильно, потому что за ним Европейский суд.
Где итальянские ветераны войны, которые скажут, что с этим распятием на стенах они ходили против Черчилля, против Гитлера, против Бисмарка и «красных бригад»? Против мафии и коморры. Против Содома и Гоморры — это само собой. Хотя в Италии за них со времен Наполеона не преследуют — в отличие от прогрессивной Финляндии, где не преследуют недавно. Где молодежная патриотическая организация Nostri? Чья это cosa, если не nostra?
Это первое решение Европейского суда по вопросу о религиозной символике в учебных заведениях. Вот у греков висят иконы, у испанцев что-нибудь тоже висит или стоит. В Англии во всех лучших школах дети поют в церковном хоре. «Отказаться, — говорила мне дама, которая занимается поставкой российских детей из хороших семей в английские школы, — так же немыслимо, как от игры в школьной команде. Так здесь принято». В Оксфорде и Кембридже в каждом колледже церковь. А названия-то у них какие: «Всех святых», Сhrist Church, Тrinity, Jesus, Сorpus Christi. Переименовать немедленно! К тому же, если у них соревнования по гребле или по боксу, это что: «Тело Христово» против «Троицы»?
И что школа? Не мешают ли кресты наслаждаться великой итальянской архитектурой? Архитектура — это ордер, карниз, фронтон, колонны и арки, конфликт горизонтального давления и вертикальных сил. Причем тут крест? Хотя он тоже горизонтальный и вертикальный. Снять, отделить, так сказать, архитектуру от церкви, мух от котлет, гений от злодейства.
Неприятно, когда на тебя вешают кресты и звезды по решению суда, правительства и недовольного тобой соседа. Но точно так же неприятно, когда их с тебя снимают по решению суда, правительства и соседа. Особенно когда ты находишься в своей стране, суд — в другой, а сосед приехал из третьей. Меня в другой стране всегда очаровывает то, что делает ее непохожей на нашу. Но, по мнению финской мамаши, в Италии все должно быть, как в Финляндии, а в единой Европе — все, как везде. Пойду смешаю итальянское вино с финской водкой и закушу дзаздики.
ПОЧЕМУ УБИВАЮТ В НОРВЕЖСКОМ СОЦИАЛЬНОМ РАЮ
Террорист должен быть бородатый и черный, как Осама бен Ладен. А он вдруг оказывается высоким голубоглазым блондином по имени Андерс Беринг Брейвик, и пытается превратить суд над собой в суд над обществом. Все идейные маньяки, от русских революционеров и немецких фашистов до современных работников молитвы и поста, ножа и топора, намаза и Рамадана, уверены, что смогут потрясти мир откровениями со скамьи подсудимых.
В России по традиции готовы выслушать бунтарей с сочувствием, кроме тех, что за всеобщий намаз (да и их теперь тоже — они же против Запада). У нас помешаны, с одной стороны, на справедливости, с другой — на успехе. Из-за этого получается, что мой успех — это хорошо, а чужой — несправедливо. По той же причине у нас уверены, что жгут машины, стреляют по толпе и взрывают госучреждения там, где правительство не обеспечило справедливости в виде одинакового успеха на всех. «А что вы хотели, когда большинство народа чувствует себя обделенным?»
И вот Норвегия — не страна, а мечта, зимняя сказка, светлый путь, песня Сольвейг: Ингрид и Пер Гюнту не на что жаловаться. Здесь трудно быть обделенным, надо очень постараться. За равный успех всех отвечает, как у нас и считается правильным, государство, вот счастье-то! И убийца Брейвик не был беден: житель приличного района, владелец экологической фермы, купил много дорогого оружия, мог позволить себе взорвать автомобиль.
