— «Послушайте, мною же посажено здесь каждое дерево». Но разве это убедительный аргумент для «реалистов»? А куда бы я не шел — в уборную, в сарай за углем, я обязательно останавливаюсь и полюбуюсь каждым — «вот это два года тому назад было совсем еще тоненьким». И мне бывает совестно перед каждым из них, если в засушливую погоду у меня не бывает сил из-за болезни полить их.
Всю жизнь как-то взволнованно-радостно я любил деревья, как родственные живые существа, так же как и зверей, и птиц.
Сердце…
…любит жизнь и ощущает общность
И родственную близость ко всему.
Как хорошо бывает жить на свете,
Когда средь нужных и полезных, дел,
Мы бережем, внимательные дети,
Сочувствие к цветам, орлу, воде
И нашу близость к голубой планете.
26.
(Газетные вырезки: «Дамоклов меч XX века» о «ядерном клубе»; «Опасности и надежды» Линдона Б. Джонсона — Н.Ч.).
12/II
Зачем понадобилось давать по телевизору сусальный, бодро-милитаристский фильм сталинской довоенной эпохи «Трактористы», с еще сравнительно молодой Орловой?
Тревожно.
Смотрел у соседей. И это искусство вполне понятно народу.
27.
8/ II
(Французские стихи, строфа из Anolre Chinier — Н.Ч.).
28.
12/ II
Из письма Виктору.
Сволочь есть везде и у нас она пасется в достаточном количестве, но мне поперек горла стоит ветхий Адам, потому что для меня совершенно ясно, что наше новое общество, рожденное великим творческим актом Ленина, может стать по-настоящему новым, глубоко человечным, зиждущимся (эту форму нельзя употреблять. Зиждется, зиждутся и все) на подлинном человеческом достоинстве, окончательно тогда, когда окончательно издохнет ветхий Адам, ибо для нашего общества требуется не только хороший, но и новый человек.
Удивительная вещь, между прочим, Виктор, это подлинно великое и новое в нашей жизни, как раз то, что меня так поражало и радовало, когда я приехал и в первые годы, когда были «свежи впечатления бытия» — теперь мне, рядовому советскому гражданину, уже начинает казаться само собой разумеющимся, обычным явлением нашей жизни. Это прежде всего, конечно, то, что культура стала достоянием широчайших народных масс. Никогда, ни при каком другом строе это явление не могло бы внедриться в жизнь с такой быстротой и широтой.
29.
4 марта.
Тяжелый и неприятный сон. Сложный и запутанный.
Чья-то смерть в Институте — какая-то девушка. Путанные приготовления. Появление Ильи Голенищева-Кутузова, собирался ужинать. Франция перемешена с Алма-Атой. У него мое кашне — Раино. Он говорит, нет, это его, новое и чистое, а у меня, говорю, грязное. Иду и нахожу у него в кармане пальто действительно такое же, аккуратно сложенное. Он перепутал. Спешу на работу, пешком, потом на велосипеде. Опаздываю. Вдруг замечаю, что я в одной рубашке, без штанов. Повторяющийся сюжет. (Сон советника Попова). Не по смыслу, а внешне, без штанов. По улице идут солдаты, в походной форме, пехота. Среди солдат, в строю, много женщин в солдатской форме. Тревожное ощущение войны.
Мрачное безмолвие; как отары в ворота бойни. Покорная угрюмость.
Потом голос диктора.
Какой-то извиняющийся, но констатирующий, что где-то из Прибалтики, неизвестно, как это вышло, выпущены атомные ракеты.
«Повеяло свежестью, от образовавшихся двух огромных озер».
— Видимо, все, что осталось от Европы.
И еще запутанная несусветная чушь.
Когда-то в шутку, в студенческие годы, Илья пообещал, если умрет первым, явится мне — в доказательство бессмертия. Илья был верующим, по крайней мере, в юности.
Шутки шутками, а Илья, видимо, очень тяжело болен и я не знаю, что с ним: «И.Н. очень давно и очень тяжело болен, т. ч. не может Вам ответить на письмо…».
Тревога войны во сне — возможно, результат, «ура-патриотического барабанного боя» по радио, по телевизору и т. д. в связи с тревожно напряженным международным положением в последнее время. Америка прет напролом, закусив удила, сломя голову, во Вьетнаме. События в Сирии (неясно), события в Гане (увы, очень ясно) — реакционная военщина бросает страну в объятия той же Америки и (…). Кровь, убийства, жертвы.
И вечный бой! Покой нам только снится.
Сквозь кровь и пыль,
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль…
И нет конца!..
Закат в крови! Из сердца кровь струится,
Плачь, сердце, плачь…
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!
В юности, уже в Белграде, эти стихи потрясали нас — меня Дуракова, Голенищева. Но потрясали, как и сама юность, как-то радостно и романтически. Не смотря на уже пережитое кораблекрушение.
«Погиб и кормщик, и пловец,
Лишь я, таинственный певец.
На берег выброшен войною…»
И нам хотелось «сушить ризы под скалою» и петь не старые, а новые гимны, а покой мы презирали, он был нам не нужен.
Не нам жалеть о гибнущем, покое —
Покоя мы не знали никогда!
Там, где случайно соберутся двое
Во имя брата — мы спешим туда.
И нам казалось:
Так мы стоим с раскрытою думою,
Приветствуя эпохи грозный, бег.
Лишь человеческою теплотою
Мы озаряем беспощадный век.
А теперь, в конце пути, с какой силой звучит это страшное пророчество Блока — (великий поэт, он всю жизнь был моим Вергилием, самым необходимым, самым сокровенным, потрясающим сердце до последних глубин) — в него вложилась вся жизнь:
… И вечный бой,
Покой нам только снится.
Сквозь кровь и пыль…
И нет конца! Закат в крови.
Из сердца кровь струится.
Плачь, сердце, плачь…
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!
Великий, гениальный поэт.
30.
«Если для Блока принятие Октябрьской революции было итогом его жизни, логически завершающим выводом из всего круга его многолетних мыслей, предчувствий, переживаний, — то для А. Белого это являлось следствием резкого и довольно внезапного перелома, произошедшего в его общественно-политических взглядах, поскольку он, конечно, не мог — при всей своей изолированности от освободительной борьбы народа — остаться равнодушным к ходу исторической жизни в России».
В.А. Орлов «Пути и судьбы»,
1963 г. «Советский писатель».
31.
«Когда она овдовела, в ней еще были приятности, пригодные для неприхотливого обихода, и к ней кое-кто засылали (?) своих…»
«Однодум», Н.Лесков.
32.
(Переписанное от руки стихотворение Е. Евтушенко «С.Есенину», со многими вопросами Ю.С. — Н.Ч.).
Валя привезла эти стихи из Москвы, где они ходят по рукам в рукописи, как стихи Евтушенко. Все эти рукописи — нечто вроде современной «потайной» литературы.
33.
«… и молитвенницами за затолокший их мир Божий…»
Лесков.
«…несметного количества слеглого сена…»
там же.
«в разлатом циновочном вояже.
В своей нищебродкой жизни»
Из письма Рае
…Сам я в своей жизни, когда дело касалось меня, правда, не умел взвешивать и рассуждать, призывая на помощь здравый смысл. К «здравому смыслу» у меня всегда было ироническое и презрительное отношение — я жил чувством и страстями.
Мы только-только были объявлены женихом и невестой с Ириной (у нас не было еще физической связи), когда выяснилось, что Ирина неизлечимо заболела острой и тяжелой формой диабета. Я помню, какое возмущение у меня вызвали слова Ник. Ник., когда он заявил мне, что я вправе, в виду несчастных обстоятельств, отказаться от намерения жениться на Ирине. В мои 29 лет заявление Ник. Ник. показалось мне диким и оскорбительным. Мы очень любили с Ириной друг друга, и неужели от того, что бесконечно дорогой и любимый человек неизлечимо заболел, я мог разлюбить и отказаться от него?
Оборачиваясь на свою жизнь, я часто думаю, что никогда не был по-настоящему «взрослым» человеком, я всю свою жизнь оставался безрассудным юношей. И до седых волос так и не смог приобрести «почтенности», положительной солидности, не смотря на пузо. Сожалел ли я об этом? Нет. Никогда, нет! Сожалею о другом — слишком мало успел сделать в своей жизни, слишком много и бессмысленно зря растрачивал драгоценное время, слишком много с детства мечтал и мало действовал, слишком часто кипел впустую, постоянно искал, сомневался, постоянно боролся с самим собой. Некоторые вещи не могу себе простить. Между прочим, то, что в 1936 году не уехал вместе с Алешей Эйснером в Испанию, в интернациональную бригаду (для этого нужно было оставить на произвол судьбы умирающую Ирину, но не только это меня удерживало, на Иру сваливать нечего).
