Глава шестая
^ W'UOU ШБЬШЦЛ
В О И Н б ТоРжество национального эгоизма
А события на Балканах шли тем временем своим чере-
дом. зо июня 1876 года Сербия, обманутая Игнатьевым, объявила Турции войну. Продолжалась она, впрочем, недолго. Уже 17 октября войска Черняева были наголову разбиты под Дьюнишем. Турки шли на Белград. Князь Милан умолял прислать ему хоть две русские дивизии. Но Игнатьев ограничился лишь ультиматумом султану. И тут-то проклятая славянофилами Европа Россию поддержала. До такой степени, что Daily News в Лондоне писала: «Если перед нами альтернатива - предоставить Боснию, Герцеговину и Болгарию
9* Достоевский ФЖ Дневник писателя. Берлин. 1922. С. 486.
турецкому произволу или дать России овладеть ими, то пусть Россия берет иххебе - и бог с ней»97.
Оставшись в одиночестве, Турция уступила. Сербия была спасена. Но что делать дальше, никто не знал. Александр II, сопротивлявшийся войне с самого начала, сделал неожиданный ход, обратившись к посредничеству Лондона и предложив созвать европейскую конференцию. Беседуя с английским послом, царь заверил его, что правительство России нетолько не поощряет «лихорадочное возбуждение» в обществе, на которое жаловался посол, а, напротив, стремится «погасить его струей холодной воды». Во всяком случае он честным словом поручился, что никаких завоевательных планов у него нет: «России приписывают намерение покорить Индию и завладеть Константинополем. Есть ли что нелепее этих предположений? Первое из них совершенно неосуществимо, а что касается до второго, то я снова торжественно подтверждаю, что не имею ни этого желания, ни этого намерения»98.
Содержание беседы, да и сам факт обращения царя к посредничеству Лондона, а не Берлина, делают совершенно очевидным, что две точки зрения и две, условно говоря, партии боролись внутри императорской администрации, и лишь одна из них руководилась сценарием Бисмарка. Это противоречие еще не раз, как мы увидим, проявится в российской политике и приведет в конечном счете к тому, к чему и должно было привести: к конфронтации с Германией. Но пока что и высокопоставленные «патриоты» из Аничкова дворца, и славянофильская старая гвардия продолжали дружно, как по нотам, разыгрывать бисмарковскую музыку. И турки им по-прежнему подыгрывали. И все вместе они - лютые и непримиримые враги - звучали как один слаженный оркестр.
Англия предложила программу международной конференции. И царь, который, по замечанию французского историка, «искренне и честно стремился обеспечить успех последней попытки к примирению»99, принял лондонскую программу. Вот эту-то
История XIX века. Т. 7. С. 433.
ИР. Вып. 22. с. 31-32.
Константинопольскую конференцию турки и сорвали, неожиданно объявив, что султан «жалует империи конституцию», открывая «новую эру благоденствия для всех оттоманских народов». Иными словами, что отныне нет нужды ни в каких реформах. Европейские послы покинули Константинополь. Это означало войну. Сопротивление «партии мира» в Петербурге было сломлено.
Единственное, что теперь оставалось, - это обратиться за помощью к другу Бисмарку, который уже два десятилетия клялся в любви к России. В союзе с ним можно было не только без труда усмирить Турцию, но и взять, быть может, Константинополь. По меньшей мере, поскольку его слово было законом для Австрии, он мог, если бы захотел, запросто обеспечить её нейтралитет, без которого наступление русской армии за Дунай было немыслимо. Вот тут-то и показал старый друг в первый раз зубы. О непосредственном вмешательстве Германии в восточный конфликт и речи, оказалось, быть не могло. «В миссию Германской империи, - ответил он челобитчикам, - не входит предоставлять своих подданных другим державам и жертвовать их кровью и имуществом ради удовлетворения желаний наших соседей»100.Горчакову бы так ему ответить в 1870 году, когда он умолял Россию прикрыть тыл и фланги наступающей прусской армии! Мало того, Бисмарк наотрез отказался даже воздействовать на Австрию. Теперь, когда он загнал Россию в тупик и выйти из него без потери лица было уже невозможно, он не хотел помогать ей вообще.И сожалеть о прошлых ошибках было уже поздно. Россию с головой выдали «самому коварному врагу славянства». А тот, ясное дело, назначил за свой дружественный нейтралитет цену - Боснию и Герцеговину. И поставил жесткое условие: ни при каких обстоятельствах на Балканах не должно быть создано одно «сплошное» славянское государство. Так, не пролив ни капли крови, Австрия достигала всех своих целей и вдобавок приобретала еще изрядный кусок славянских Балкан.
I
Александр II мог теперь перефразировать то, что сказал он в 1871 году о депеше Горчакова: мы оказались больше австрийцами, чем сами австрийцы. Только сказать этого вслух он не посмел бы.
Соглашение с Австрией должно было оставаться секретом от славянофилов. Они бы никогда ему такого предательства не простили. Так или иначе, 12 апреля 1877 года Россия объявила войну Турции.
Глава шестая
ОТЫГОЭННЭЯ Торжество национального эгоизма
карта
Здесь не место описывать русско-турецкую войну, затянувшуюся почти на год. Исход ее был предрешен. Даже при крайнем напряжении сил турки могли выставить в поле не более 500 тысяч штыков, половину из них необученных. Им противостояла полуторамиллионная армия обученных русских солдат. Спланирована кампания, однако, была, как всегда, из рук вон плохо: три бездарных штурма Плевны, на подступах к которой положили целую армию. (В конечном счете Плевну взял правильной осадой герой Севастополя Эдуард Тотлебен.) Выручила отвага русских солдат, их героическая защита Шипки, спасшая судьбу кампании. Однако победоносная армия, спускавшаяся с Балкан, была в состоянии отчаянном. Как записывал офицер главной квартиры, «наше победное шествие совершается теперь войсками в рубищах, без сапог, почти без патронов, зарядов и артиллерии»101.
И все же результат был налицо: в который уже раз турецкая армия вдруг перестала существовать. Путь к вожделенному Константинополю казался открытым. 19 февраля 1878 года в пригороде Стамбула Са# Стефано генерал Игнатьев и турецкие уполномоченные подписали мирный договор. Увы, обе стороны продолжали работать по сценарию Бисмарка.
«Высокопоставленные сотрудники», разочарованные, как мы помним, франкофильством черногорцев и склонностью сербов к европейской гражданственности, возлагали теперь главную надежду на «забытое, забитое болгарское племя». Потому и спланировали в нарушение договора с Австрией новое болгарское царство величиною с половину Балкан - от Черного и Эгейского морей и до самой
Албании на Адриатическом. По размерам оно должно было равняться средневековой болгарской империи XIV века времен царя Симеона.
Великой Болгарии предстояло, естественно, быть оккупированной русскими войсками. А турки с энтузиазмом соглашались на все русские условия. Им было ясно: чем больше они уступят, тем вероятнее возмущение Европы - и международная конференция. Короче, именно то, чего добивался Бисмарк.
Расчет турок был, разумеется, точный. Австрия, усмотрев в Сан- Стефанском договоре явное нарушение секретной договоренности с Россией, объявила мобилизацию, грозя отрезать русскую армию от её базы в Валахии. Английский флот стал на якорь у Принцевых островов в виду Константинополя. Все теперь свелось к позиции Германии. И Бисмарк, совсем недавно заявлявший, что весь восточный вопрос «не стоит костей одного померанского гренадера», теперь вдруг сам напросился на посредничество между конфликтующими сторонами. Нет, он, конечно, не собирается «играть роль судьи и наставника Европы», но если державы пожелают встретиться в Берлине, он великодушно возьмет на себя роль миротворца, или, говоря его словами, «честного маклера». И естественно было в таких условиях, что, как писал глава турецкой делегации Каратеодори Паша, «князь Бисмарк полностью доминировал Берлинский конгресс»[81].
Между тем карта панславизма была в глазах творца новой европейской сверхдержавы отыграна. В славянофилах он больше не нуждался. «Горчаков и Шувалов, - замечает французский историк, - к великому своему изумлению уже не нашли у Бисмарка того расположения к России, на которое они рассчитывали: одно лишь холодное и суровое беспристрастие, ни малейшей поддержки ни в чем»[82].
Конгресс, открывшийся в июне 1878 года, разделил Болгарию, задуманную как главный инструмент российского влияния на Балканах, на три части, одним ударом лишив тем самым Россию всех
плодов победы. Горчаков, разумеется, протестовал. Но к еще большему его изумлению главными противниками России вдруг выступили сербы, ради которых война, собственно, и затевалась.
