Стараясь даже не думать, что где-то его может дожидаться семья, родители или дети, я приставила лезвие к его коже, и безжалостно провела надрез по запястью. Обведя его алой кровью тройку связующих символов, я запечатала свою жертву в начерченных на полу линиях, и спутанный незримыми узами, словно муха, запутавшаяся в липкой паутине, он не смог бы прервать, или испортить моего ритуала, даже если бы очнулся в самый неподходящий момент.
Подойдя к ковру, и опустившись рядом с ним на колени, я долгое время ни как не решалась его развернуть. Мне казалось, что один только вид бездыханного тела Диора может мгновенно лишить меня чувств, и с трудом набравшись решимости, я раскрыла тоненький ворс так медленно, и так аккуратно, словно бы разворачивала безумно дорогой и хрупкий подарок.
Не сдерживая застилающих глаза слез, я с трудом, но стараясь сделать это как можно бережней, перенесла своего возлюбленного в левую часть рисунка, зеркально отражающую другую его половину, и опустив тело в нужное схождение линий и символов, поправила непослушный, вьющийся локон упавший ему на лоб.
К счастью для меня, работая над этим обрядом, Зерхос не использовал самых сложных и запутанных формул высшей обрядовой и ритуальной магии, которые я вряд ли сумела бы запомнить, и никогда не решилась бы повторить. Используя в своей работе исключительно базовые, и понятные любому начинающему неофиту формулы, он взял за основу простейшие заклятия слияния, искажающего изменения, и несколько исцеляющих заговоров. Переплетя их между собой весьма причудливым образом, он добавил в ритуал переработанные до полной неузнаваемости схемы построения канальных потоков, воплощающие алгоритмы, и усилив все это несколькими закрепляющими и усиливающими эффект знаками рун, сумел создать из простейших заклятий, сложное и многоступенчатое заклинание. Все его составные и части, я давно уже успела вызубрить по отдельности, еще в далекие времена моего обучения, но даже зная каждое длинное словосочетание словно мантру, я приступала к обряду, с бешено бьющимся от волнения сердцем.
Стоило лишь первым, активирующим символы, словам сорваться с моих губ, и начать заполнять руны незримой магической силой, как узор на полу тут же, словно бы ожил, и вспенился густой тьмой. Разливаясь прямо по воздуху, она струилась у меня под ногами, словно смола или деготь, и сгустившиеся по углам тени, тут же начали разрастаться по стенам, пожирая собою весь свет.
Воздух вокруг заметно похолодел. Из моего рта, вместе с протяжной цепочкой заклятий, побежал белый пар, а на полу появилась корочка тонкого инея, обводящего собою каждый символ и линию.
Оживший узор заработал. По его чернеющим на полу линиям, от меченного к Диору, побежали золотистые ниточки драгоценной жизненной силы, и перекачивая ее словно воду, между двух, сообщающихся между собою сосудов, узор с каждым моим словом разгонял и усиливал этот поток все сильнее. Казавшиеся хрупкими и тоненькими, как воздушная, легкая и хрупкая паутина струны энергии, с каждой секундой начинали сиять все ярче, и струясь по полу словно живые, увеличивались прямо у меня на глазах, став похожими на проворных и юрких змей, быстро пересекающих открытую местность, чтобы скрыться в надежном убежище.
Головорез на полу застонал. Так и не прейдя в сознание, он скривился от боли, до крови прикусив нижнюю губу, и теряя свои собственные годы жизни словно песок, ускользающий сквозь раскрытые пальцы, он начал дергаться, пытаясь освободиться от удерживающих его надежных оков, бился как рыба, выброшенная на берег, и трясся как будто в приступе лихорадки.
На его стремительно побледневшей коже выступили отсутствовавшие прежде морщины, волосы начали обесцвечиваться, пучками вылезая со лба, под глазами появились глубокие тени, и старея так быстро, будто бы время для него понеслось вперед с утроенной скоростью, он высыхал прямо у меня на глазах, превращаясь в настоящую, высохшую за долгие столетия, тощую мумию.
Отвернувшись от этого, не самого приятного зрелища, я старалась не думать о причиняемых моей невольной жертве муках, и продолжая шептать протяжный напев, ни как не могла отделаться от терзающего меня раскаяния, сострадания и казавшейся такой противоестественной жалости.
Глядя лишь на Диора, я видела, как на его застывшее лицо вновь начинает возвращаться здоровый румянец, и с трудом смогла сдержать в себе радостный вопль, когда рука моего возлюбленного, едва заметно дернулась в сторону, шевельнув пальцами.
От нахлынувшего на меня счастья, в тот миг, я позабыла обо всем остальном, но слишком рано начав праздновать еще не состоявшуюся победу, тут же почувствовала, что что-то идет совершенно не так.
Весь дом неожиданно дрогнул, словно бы что-то тяжелое, на огромной скорости, врезалось в него, вырвавшись из недр земли, словно пушечное ядро. Пол у меня под ногами начал дрожать, словно в припадке, и заходившие ходуном стены, опрокинули с потолка последние остатки сохранившейся там старой посеревшей от времени известковой штукатурки. Рухнув вниз, и рассыпавшись прямо у меня под ногами, они чуть было не заставили меня сбиться на самой сложной, финальной стадии заклинания, и не имея права совершать ни единой ошибки, я с огромным трудом сумела не сбиться, зачитывать давно заученные слова, и чувствуя под собой все нарастающие подземные толчки, ни как не могла понять, что происходит.
Казавшийся полностью послушным и подконтрольным мне поток жизненных сил, внезапно искривился. Выгнувшись в разные стороны, он начал рваться из моей хватки словно вольный и строптивый необъезженный жеребец. Разрывая границы удерживающих его линий и символов, он пробивался за пределы проложенных для него магией, узких каналов, и игнорируя все основополагающие законы сохранения магической энергии, совершенно от этого не рассеивался.
Устремляясь к полу, словно притягиваемый к нему незримым магнитом, он проваливался прямо сквозь доски, утекая сквозь них, куда-то под землю, и сколь бы сильно я не старалась вернуть утерянный мной контроль, сколько бы усилий собственной воли не прилагала, что бы выровнять все линии и потоки, вернув их на место, мне так и не удалось добиться хоть сколько ни будь значительного результата.
С каждой утекающей в вечность секундой удерживать золотистое свечение в пределах узора, становилось сложнее. Его словно бы засасывала в себя открывшаяся в недрах земли огромная, свирепая воронка, и чувствуя себя жалкой букашкой, вздумавшей потягаться силами со стихией, я услышала как дом надо мной начинает трещать, грозя обрушиться мне прямо на голову. Полностью иссушив и покинув тело головореза, золотистая сила окончательно вырвалась на свободу, и умчалась от меня в неизвестность. Я не сумела удержать даже того, что уже успело согреть тело моего возлюбленного. Казалось, что все было потерянно, и единственный шанс был упущен, но внезапно, дугой выгнувшись на полу, тело Диора издало глухой, гортанный и пугающий хрип.
Не веря своим глазам, я смотрела, как он медленно поднимается с пола, выпрямляется, разминая затекшие мышцы, и как-то странно, словно зверь, принюхивается к окружающему его пространству.
- Диор! - Словно обезумив от радости и восторга, бросилась я в его сторону, и едва не повиснув у него прямо на шее, запоздало заметила сколь страшную и непоправимую ошибку смогла совершить. Восставшее из поглотивших пол теней создание, сложно было назвать человеком. В его полных кромешной тьмы глазах, не осталось уже ничего, от любимого мной человека, и с ужасом пятясь назад, я не могла отвести взгляда от созданного своими руками чудовища.
Глава 9.
Буртшулла, демон высших кругов.
Повелитель говорил, что его пламя куда жарче и злее того, что горело в ней раньше, он предупреждал, что ей будет больно, но Буртшулла, рожденная в ярости глубинной огненной бури, даже представить себе не могла, что родная для нее стихия может причинить ей столь невыносимые муки.
Второе рождение оказалось куда хуже смерти. Когда Глубинное, Первородное пламя хлынуло по ее жилам, неся с собой новую жизнь, тело ищейки выгнуло дугой от нестерпимой, невыносимой агонии, разом охватившей все тело. Буртшулла взвыла, вцепилась когтями единственной уцелевшей лапы в пол, и затряслась на полу, словно в припадке. Боль, пронзившая все ее существо, была такой дьявольски сильной, что ищейке казалось, будто новое пламя выжжет ее изнутри. Возрожденное тело не могло вместить в себя всю ярость и мощь нового пламени, оно рвалось на части от переполнявшей его силы. Буртшулла сгорала заживо, беспомощно пожираемая изнутри, последним и оттого еще более бесценным, даром ее Повелителя.
Яростный, Первородный огонь вырвался из раны, оставленной человеком в спине. Он ударил черным струящимся потоком из обрубка, оставшегося на месте отрубленной кисти и, неожиданно, начал обретать ее формы. В дикой горячке мучений Буртшулла совсем не заметила, как из темного пламени сложилась ладонь, и обрели плоть пальцы и когти. Ищейка в агонии даже не почувствовала, как вновь обрела утерянную конечность и лишь когда боль отступила, утихла и покинула ее измученное новым рождением тело, ищейка смогла отдышаться, пришла в себя и, попытавшись подняться, заметила этот нежданный подарок судьбы.
