Значит дело вовсе не в нарушении обещаний, не в „нарушении конституции44 — ибо смешно отрывать 14-ое марта 1911 года от 3-го июня 1907 года,— а в неисполнимости требований эпохи путем того, что октябристы и кадеты называют „конституцией44» [679].
Неисполнимость эта была обусловлена тем, что страна переживала не конституционный, а революционный кризис. Процитировав слова Громобоя из той же статьи о том, что для защиты «истины» «не требуется Коперников и Галилеев», В. И. Ленин с ироней замечает: «Иллюзия, г. Гро- мобой! Без „Коперников и Галилеев" не обойдется. У вас „не оправдалось", без этих не обойдется» [680]. Без революции не обойдется — таков итог второго «министерского» и «парламентского» кризисов.
После «парламентского» кризиса акции октябристов еще сильнее покатились вниз. На дополнительных выборах в Москве по второй курии кадет Н. В. Тесленко легко оставил за флагом октябристского кандидата, заместителя председателя ЦК Союза 17 октября профессора К. Линде- мана. А при выборах в IV Думу расплата настигла и самого Гучкова —он был забаллотирован первой московской курией.
На московском торгово-промышленном небосклоне всходила новая звезда — партия прогрессистов, окончательно оформившаяся уже после выборов в IV Думу (в ноябре 1912 г.), во главе с П. П. Рябушинским, Коноваловым и др. Создание партии прогрессистов было, несомненно, реакцией московской буржуазии на крах октябризма.
Однако надежды ее лидеров на то, что новая партия/ явится центром, который объединит весь либерально-буржуазный лагерь, присоединив к себе «левых» октябристов, с одной стороны, кадетов — с другой, не оправдались. Образование партии прогрессистов было шагом вперед на путях политической консолидации буржуазии. В то же время оно свидетельствовало о бессилии буржуазии создать свою единую «деловую» партию.
Спустя год после нового «министерского» кризиса вызванная Ленским расстрелом могучая волна революционного рабочего движения нанесла огромной силы удар всему зданию третьеиюньской монархии и подвела окончательный итог пятилетней деятельности III Думы. То, чего так боялись реакция и веховская контрреволюция, то, чем они пугали друг друга, наступило. «Ленский расстрел,— писал В. И. Ленин,— явился поводом к переходу революционного настроения масс в революционный подъем масс» [681]. Провалились как расчеты Столыпина на длительное «успокоение», так и надежды либералов на победу
ликвидаторства в рабочем движении. Истинные размеры и последствия понесенного помещичье-буржуазной контрреволюцией поражения лучше всего подтверждались выводами, которые были сделаны идейными вождями ее правого и левого флангов.
«Возможность таких событий после пятилетнего существования Третьей Думы,— уныло констатировала „Речь“,— служит лучшим показателем ее работ»[682]. В статье «Самозванная власть» Меньшиков делал очень показательные признания по поводу первомайской демонстрации 1912 г. в Петербурге. «Первое мая в Петербурге,— писал он,— прошло гораздо хуже, чем можно было бы желать». Несмотря на заранее принятые меры, «по чьей- то невидимой команде сотни тысяч рабочих прекратили работу и вышли на улицу». Особенный ужас у автора статьи вызвали высокая дисциплина и организованность стачки. «Именно дисциплинированность,— подчеркивал Меньшиков,— отличает политическое движение от полицейского беспорядка. Очевидно, рабочий пролетариат Петербурга уже сорганизован для некоторых совместных действий. Очевидно, он имеет над собой им признанную какую-то тайную власть, более влиятельную, чем официальное правительство». Общий вывод сводился к тому, что «революционные вожаки уже держат пролетариат в повиновении, в условиях постепенного накапливания сил и целесообразной их траты» [683]. То же констатировал и орган Струве: «вернулось дооктябрьское (1905 г. —А. А.) отношение к власти» [684].
Отныне, как это стало ясным для вождей либерализма, течение политической жизни России будет определяться силами, развязанными Ленской стачкой. «...События развертывались и подтвердили другую сторону формулы министра (А. А. Макарова.—А. А.): „так было, так будет“»,— писала «Речь»[685]. Ей вторила «Русская мысль»: уличные демонстрации в Петербурге были поддержаны массовыми забастовками. Рабочие отвечали Макарову той же фразой: «так было, так будет». «Надежды на органическое развитие,— писал веховец Булгаков,— становятся все слабее».
«Девять десятых русской жизни,— признал полгода спустя другой веховец, Изгоев,— течет вне фарватера Государственной Думы». «Добром это не кончится»,— вещал он, ссылаясь на слова Гучкова, который заявил, что считает внутреннее положение страны с точки зрения контрреволюции «безнадежным» [686].
Особую тревогу внушало кадетам явно обнаружившееся банкротство ликвидаторов, которое они связывали с крахом столыпинской «конституции». Тот же Изгоев был вынужден признать, что «Правда» полностью побивает ликвидаторскую газету «Луч» в смысле влияния в рабочем классе. В связи с этим он ставит главный вопрос: «Каково же ближайшее будущее „ликвидаторства44? Кто победит: большевики или ликвидаторы?» Ответ его был следующим: «В конечном счете победа будет зависеть не столько от сил и талантов борцов, сколько от условий общего политического развития России... Если напору реакции не будет положен предел, если конституционных сил России окажется недостаточно для мирного государственного преобразования, то большевизм несомненно будет победителем и загонит ликвидаторов в задний угол» [687].
Это писалось уже во времена IV Государственной думы, когда всем, в том числе и Изгоеву, было ясно, что надежд на «мирное государственное преобразование» нет никаких, что страна семимильными шагами идет к новой революции.
НАЧАЛО РАСПАДА
ТРЕТЬЕИЮНЬСКОЙ
СИСТЕМЫ
Выборы в IV Думу. Последний акт третьеиюньского фарса царизм разыграл уже с IV Думой. Начался он с избирательной кампании. На этот раз фальсификацпя выборов, основанная на полицейском произволе, сенатских «разъяснениях», кассировании результатов неугодных выборов, фантастических комбинациях с разделением предварительных избирательных съездов по местностям, национальностям и группам, приняла поразительные масштабы и формы.
Славу Крыжановского как «мага и волшебника» по части «делания» выборов в III Думу совершенно затмил его преемник товарищ министра внутренних дел Харузин. Он развернул свою деятельность в духе тех рекомендаций, которые изложил нижегородский губернатор Хвостов на заседании Совета министров совместно с губернаторами, посвященном подготовке к избирательной кампании. Рекомендации эти были таковы, ка'к свидетельствовал позже новый глава правительства, что, будучи произнесены вслух, вызвали неловкое молчание даже у коллег и единомышленников *.
Но дело не ограничилось только этим. Один весьма существенный и новый момент отличал деятельность прави-
В. Н. Коковцов. Из моего прошлого, т. II, стр. 110.
11 А. Я. Аврех
тельства. При выборах в III Думу оно оказало мощную поддержку не только правым, но и октябристам. В частности, выборы Гучкова обеспечивали, по прямому указанию Столыпина, московский градоначальник Рейнбот и известный черносотенный деятель протоиерей Восторгов, которым, помимо всего прочего, выделили для этой цели известную сумму казенных денег. Некоторые Правительственные чиновники даже выступали инициаторами создания местных отделов Союза 17 октября. Теперь же с покровительством октябристам было покончено. Более того, правительственная избирательная машина использовалась против «левых» октябристских кандидатов. По этому поводу вся либеральная пресса подняла неистовый шум, обвиняя правительство в том, что оно хочет получить исключительно право-националистическую Думу и не допускать в нее представителей «общества», т. е. октябристов и кадетов. В доказательство приводился еще один аргумент: невиданная дотоле мобилизация духовенства. Либеральная пресса уверяла читателей, что правительство намеревается послать в Думу не менее 150 священников, которые все как один будут действовать по команде обер-прокурора Сино-, да. Уже в ходе выборов и позже, когда обнаружилось, что выдвинутая версия несостоятельна, та же печать стала доказывать, что, из-за протестов дворян, с одной стороны, и Министерства внутренних дел — с другой, было решено послать в IV Думу столько же священников, сколько их имелось в III Думе, а голоса духовенства использовать для проведения нужных кандидатур из право-националистического лагеря.
Доля истины здесь была, но в целом картина рисовалась неправильная. В действительности правительство не собиралось уничтожать Думу с двумя болыпинствами, о чем свидетельствуют прежде всего итоги выборов. Та же либеральная пресса объясняла их результат как поражение правительства и победу «общественных сил», но на самом деле он и не мог быть иным при сохранении в неизменном виде третьеиюньского избирательного закона, рассчитанного на получение Думы именно с двумя болыпинствами. Нарушить это соотношение, не трогая самого закона, можно было лишь путем избрания в Думу 150—200 священников, от чего правительство решительно отказалось.
