Unknown - i e8c15ecf50a4a624

Доля истины здесь была, но в целом картина рисова­лась неправильная. В действительности правительство не собиралось уничтожать Думу с двумя болыпинствами, о чем свидетельствуют прежде всего итоги выборов. Та же либеральная пресса объясняла их результат как поражение правительства и победу «общественных сил», но на самом деле он и не мог быть иным при сохранении в неизменном виде третьеиюньского избирательного закона, рассчитанно­го на получение Думы именно с двумя болыпинствами. На­рушить это соотношение, не трогая самого закона, можно было лишь путем избрания в Думу 150—200 священников, от чего правительство решительно отказалось.

Среди правых были сторонники Думы с одним боль­шинством. Так, лидер националистов Балашов в своем письме Столыпину в марте 1911 г. советовал создать Думу с одним большинством путем слияния националистов с правыми октябристами, а в случае несговорчивости Думы «немедленно ее закрыть и приступить к пересмотру и тщательной переработке избирательного закона» [688].

То, что предлагал Балашов, отнюдь не было новостью. Меньшиков на страницах «Нового времени» предлагал это сделать десятки раз. Царю подавались на этот счет много­численные записки с разными вариантами нового избира­тельного закона, вплоть до проектов превращения Думы в законосовещательный орган. Но все эти предложения отвергались, так как царизм понимал, что существовать без Думы после революции 1905 г. он уже не может. Тот же Балашов считал абсолютно невозможным управление Россией без Думы, с помощью одной бюрократии.

Но Дума с одним правым большинством была бы не­нужной. Как указывал В. И. Ленин, «крики о право-нацио­налистическом большинстве были лишь торговлей с запро­сом». На самом деле, вопреки уверениям либералов, прави­тельству избирательная кампания «удалась», оно «добилось своего», так как «нуждается в обоих болыпинствах»[689], Смысл кампании против части октябристов состоял в том, что правительству, продолжавшему оставаться на позициях думского бонапартизма, так как иного выхода у него не было, необходимо было укрепить «свое», т. е. право-октяб­ристское, большинство, ослабленное к концу полномочий III Думы процессом «левения» буржуазии и раздорами й стане октябристов. Укрепить же его можно было, поддер­живая правых октябристов за счет «левых». В то же время поход против октябристов подтвердил, что в третьеиюнь- ской системе, делавшей ставку на помещиков и тузов бур­жуазии, «оказалась трещина». Несмотря на то, что нельзя было себе представить большей угодливости, чем угодли­вость октябристов, «глубоко родственная им по натуре старая власть» не смогла с ними ужиться [690].

Общие итоги выборов видны из таблицы, составленной В. И. Лениным [691].

Третья Дума

1903 г.

1912 г.

Четвертая

Дума

Правые

49

46

65

Националисты и умеренно­правые

95

102

120

Октябристы

148

120

93

Прогрессисты

25

36

48

Кадеты

53

52

59

Три национальные группы

26

27

21

·Трудовики

14

14

10

Социал-демократы

19

13

14

Беспартийные

—

27

7

Всего

429

437

442

Таблица прежде всего показывает, что в IV Думе оста­лись прежние два большинства: право:октябристское в 283 (65 + 120 + 98) и октябристско-кадетское в 226 голосов (98 + 48 + 59+21). Вместе с тем она свидетельствует о до­вольно заметных изменениях, происшедших внутри третье- июньской системы. Главным было то, что за пять лет произошло, с одной стороны, «громадное и неуклонное уменьшение у октябристов», а с другой — «громадное и не­уклонное повышение у прогрессистов» [692]. Первые по сравне­нию с 1908 г. потеряли 50 мандатов, или 34%, вторые, наобо­рот, увеличили свое представительство на 23 человека или на 92 %. Это не могло быть только результатом правительст­венной политики «делания выборов» хотя бы потому, что ок­тябристы в самой III Думе потеряли больше, чем во время выборов в IV Думу (28и 22человека), тогда как число про­грессистов в III Думе выросло на столько же, на сколько при последующих выборах (11 и 12 человек). Здесь имел место «процесс отмежевки правого, крепостнически-реак- ционного крыла контрреволюции от либерально-буржуаз­ного крыла той же контрреволюции», «процесс образования настоящих классовых партий» [693]. Граница этого межевания

все явственнее стала проходить между правыми и «левыми» октябристами, ибо прогрессисты, как указывал В. И. Ле­нин, «и по своему составу и по своей идеологии, это — по­месь октябристов с кадетами» [694].

Однако этот процесс образования настоящих, «чистых» классовых партий остался незавершенным вплоть до конца существования царизма. Окончательному объединению как правых, так и либеральных партий и фракций в единые классовые партии мешала революционная обстановка в стране, углублявшая противоречия и в помещичьем и особенно в буржуазном лагере, заставлявшая расходиться партнеров в оценке положения и выборе средств для борь­бы с надвигавшейся революцией.

Усиление прогрессизма за счет октябристов отражало процесс «левения» буржуазии, являвшийся в свою очередь симптомом левения страны. На этом основании ликвидато­ры делали вывод об обострении противоречий третьеиюнь- ской системы и пророчили торжество умеренно-буржуаз­ного либерализма. Но суть дела состояла в том, что «леве- ние» буржуазии было прежде всего связано с поправением кадетов.

О крене кадётов вправо свидетельствовала их избира­тельная тактика и платформа при выборах в IV Думу. Фак­тически они строили всю избирательную кампанию на блоке с прогрессистами и на лозунге «конституции попро­ще». Очень долго внутри ЦК и фракции дебатировался вопрос о формальном избирательном блоке с прогрессиста­ми и выдвижении своих кандидатов под беспартийным флагом прогрессизма. Только страх окончательно потерять «демократическое» лицо заставил кадетов отказаться от этого шага. В то же время они в своей избирательной плат­форме, которую вырабатывали и обсуждали чрезвычайно долго и тщательно, полностью опустили аграрный вопрос. Милюков и другие кадетские лидеры были вынуждены признать, что у них нет ничего, с чем бы они могли обра­титься к крестьянству. В довершение всего платформа, из-за запрета властей, не была опубликована, а мысль об опубликовании явочным порядком была категорически отвергнута как несовместимая с принципами «конституци­онной», действующей исключительно на почве легальности партии.

Изменения внутри третьеиюньской системы, происшед­шие в результате выборов в IV Думу, самым непосред­ственным образом отразились на ее деятельности. В IV Ду­ме продолжали развиваться противоречия третьеиюньскога блока, расширяться и углубляться «трещина», которая воз­никла вследствие полного банкротства III Думы.

Паралич Думы. Бесплодие III Думы переросло у ее пре­емницы в настоящий законодательный паралич. В течение* первой сессии правительство вообще не внесло в Думу ни одного законопроекта, который можно было бы причислить к разряду значительных даже с точки зрения октябрист­ско-кадетских либералов. Более того, министр внутрен­них дел взял обратно законопроект о поселковом управ­лении, внесенный в III Думу. Одновременно Государ­ственный совет отклонил одобренный III Думой законо­проект о введении земства в Архангельской губернии,, мотивируя отсутствием там помещичьего землевладе­ния [695].

Вся помещичье-буржуазная пресса писала о царящей в Думе «скуке», апатии, охватившей ее, непосещении заседаний и т. п., сознании полной бесплодности всяких усилий по части «органического» законодательства. Ли­бералы, естественно, обвиняли во всем правительство и Государственный совет. Характеризуя думские настрое­ния, октябристский публицист в статье под названием «Без надежды» писал: «...Все партии обесцветились, все знамена полиняли, все ораторы твердят надоевшие зады. Ни тактики, ни работы у них нет, потому что нет плана* что делать, как вывести Россию из тупика,.. Они сидят в Думе, как в канцелярии. И жгучее чувство безнадеж­ности охватывает при взгляде на такую Думу» [696].

Вывести Думу из прострации попытались кадеты* вставшие, в отличие от прошлых лет, на путь довольно широкой законодательной инициативы. Они внесли свои законопроекты, среди которых было несколько «боевых».. При этом преследовалась двойная цель: подтолкнуть ок­тябристов в сторону «левого центра» и поднять, насколь­ко возможно, престиж Думы в глазах масс, который уже был близок к нулю. На первой сессии были внесены зако­нопроекты о неприкосновенности личности, о печати* свободе совести, союзах и собраниях, реформе Городового положения 1892 г. и, наконец, об изменении избиратель­ного закона по выборам в Думу. Судьба всех этих законо­проектов, разумеется, была весьма плачевной.?