женился на дочери бывшего владельца «Прохоровской
мануфактуры», располагающей большими связями среди сотрудников
немецкого посольства в Москве и белой эмиграции.
В случае возвращения жене фабрик «Лекал» будет ими управлять и
займет соответствующее общественное положение.<…>
Со всеми вышеперечисленными руководителями групп и агентами
установлены пароли для связи.
КОБУЛОВ
ЦА ФСБ России, ф. К-1 ос, оп. 6, д. 84, л. 28-36.
Подлинник. Рукописный экземпляр исполнен Н.И. Эйтингоном.>>
Оставляю этот документ без комментариев.
Текст был впервые опубликован на портале Евг. Берковича (Заметки по
еврейской истории, 2007, №13).
3. «ЗНАЮТ ОБ ЭТОМ НЕМНОГИЕ»
Есть небольшая группа людей, которые знают, что датированное 28
февраля 1961 года письмо Марии Вениаминовны Юдиной ее
давнему другу, историку книги В.С. Люблинскому как-то раз
таинственным образом исчезло на полгода, а затем нашлось [1].
В этом письме, написанном Юдиной непосредственно после
встречи с моим отцом (отец показывал ей свой Реквием), есть
такие строки о нем [2]:
«Теперь должна Вам сообщить нечто величественное, трагическое,
радостное и до известной степени тайное. Слушайте: я написала
письмецо – «профессионально-деловое» по одному вопросу в
связи с Малером – Шуре Л[окшину], который его знает, как никто.
В ответ он написал мне, что очень просит меня повидаться с ним.
Я согласилась. Вчера он сыграл мне свой «Реквием» <…>
ШОСТАКОВИЧ ТЕПЕРЬ ПРОСТО БОГОТВОРИТ ЕГО. ЗНАЮТ
ОБ ЭТОМ НЕМНОГИЕ [выделено мной – А.Л.]. <…> Я рада, что
человек осуществил свою задачу, не зря живет на свете, что Я НЕ
ОШИБЛАСЬ, ВЕРЯ В НЕГО, И НЕ ОШИБЛАСЬ, ПОМОГАЯ
ЕМУ В ОБЫЧНОЙ ЖИЗНИ, И БЫЛА ЕМУ ДРУГОМ В
ТЯЖЕЛЫЕ ДНИ И ЧАСЫ [выделено мной – А.Л.]. Вот как. Не
сердитесь».
Упомянутая встреча произошла спустя пять лет после разрыва
отношений между моим отцом и М.В. Юдиной, случившегося из-
за распущенных не без помощи КГБ слухов о моем отце. Из
письма ясно, что Юдина поверила в непричастность моего отца к
арестам. И это при том, что технология клеветы, обнажившаяся в
последнее время, была моему отцу неизвестна. В письме, конечно,
обращает на себя внимание извиняющийся тон Юдиной – она
написала Локшину не записку, не письмо – а «письмецо», к тому
же не личное, а «профессионально-деловое». Это – стопроцентное
подтверждение тому, что и Юдина, и ее корреспондент
Люблинский были в курсе сплетни.
Интересно, что существовало еще одно письмо Юдиной
Люблинскому, где тоже шла речь о Локшине и о его Реквиеме.
Письмо это утрачено [3] .
А вот реакция адресата Юдиной – Люблинского – на полученные
им известия о моем отце сохранилась (письмо от 12 марта 1961 г.)
[4]:
«О Реквиеме [Локшина] Вы писали – И ЭТО ОЧЕНЬ
НЕОЖИДАННО И ДЛЯ МЕНЯ, НО ПРИТОМ И НЕПОНЯТНО
[выделено мной – А.Л.].»
Слова Люблинского представляются мне как раз очень понятной и
предсказуемой реакцией интеллигента: Локшина с трех сторон
обвиняют люди, прошедшие лагеря – о чем вообще может быть
разговор?
Но ведь Юдина и сама – тоже в свое время поверила в виновность
отца, их отношения были разорваны в 56 году. Что же заставило
Юдину написать моему отцу «профессионально-деловое»
письмецо и тем самым создать повод для встречи?
Думаю, что дело здесь не в Малере, а в Шостаковиче, который
а) будучи в это время первым секретарем Союза композиторов,
знал всех имевшихся в упомянутом Союзе стукачей;
б) в отличие от прочих интеллигентов понимал, что музыка и ее
сочинитель составляют одно целое.
Шостакович, как я полагаю, и убедил Юдину в невиновности
моего отца.
Москва, май 2010
[1] История эта напомнила мне необъяснимую пропажу (случившуюся
после смерти М.В. Юдиной) всех транскрипций для фортепиано
сочинений Брамса и Малера, которые делал для нее мой отец, и которые
она включала в свои концертные программы. (По свидетельству
Г.И. Семе-нова, «о транскрипциях Локшина Малера она [М.В. Юдина]
говорила, что их исполнения были одними из самых волнующих в ее
жизни». См.: «Вспоминая Юдину». – М.: Классика-XXI, 2008, с. 212).
[2] Письмо это впервые было опубликовано А.М. Кузнецовым в журнале
«Звезда», №9, 1999, с.175-176.
[3] Юдина М.В. Переписка 1959–1961 гг. – М.: РОССПЭН , 2009, с. 490.
[4] См. там же.
Глава II. ЛОГИКА В НЕПРАВИЛЬНОМ МИРЕ
1. О ДОВЕРЧИВОСТИ
Моя цель – представить читателю небольшую коллекцию случаев
выдающейся доверчивости, разбросанных по мировой мемуарной
литературе. Ни на какую систематичность я при этом не
претендую.
1.1. Вот что писала Лидия Чуковская 27 сентября 1956 года в
своих «Записках об Анне Ахматовой»[1]:
<<Потом, накануне отъезда Анны Андреевны в Ленинград, я
встретилась с ней у Наташи Ильиной, и Анна Андреевна
рассказала нам о блестящем светском собрании на даче
[Пастернака]: до обеда Рихтер, после обеда – Юдина, потом читал
стихи хозяин.
– Недурно, – сказала я.
– А я там очень устала, – ответила Анна Андреевна. – Мне там
было неприятно, тяжко. Устала от непонятности его отношений с
женою: «мамочка, мамочка». Если бы эти нежности с Зиной
означали разрыв с той <…> так ведь нет же! и ничего не понять…
Устала и от богатства. Устала от того, что никак было не
догадаться: кто здесь сегодня стучит? [выделено мной – А.Л.] >>
Мрачный юмор Ахматовой удается вполне оценить, только
прочитав воспоминания Михаила Ардова [2]:
<<Мне вспоминается такая сценка. В нашей столовой довольно
много людей – Ахматова, мои родители, Лев Никулин с женой –
актрисой Малого театра Е.И. Рогожиной. Екатерина Ивановна
хотела что-то сказать о Наталии Иосифовне Ильиной, но при этом
забыла ее фамилию:
– Эта, ну как ее ?... Из Шанхая… Штабс-капитан Рыбников…
Реплика эта имела бурный успех, мы все знали и любили
одноименный рассказ. Как помним, купринский герой был
шпионом, приехавшим с Дальнего Востока, но и прибывшая из тех
же мест Ильина, по мнению некоторых людей, была секретным
сотрудником Лубянки. Среди тех, кто вполне разделял это мнение,
была Ахматова. <…> С того самого дня, когда Рогожина сравнила
Ильину с купринским героем, Штабс стало ее тайным прозвищем
и прочно вошло в лексикон Анны Андреевны. >>
На мой взгляд, из текста «Записок» видно, что Л.К. Чуков-ская ни
о чем ТАКОМ не подозревала. (См., например, ее запись от 19
декабря 1958 года.) И это – не мелкая деталь! Наталия Ильина –
известная писательница, важное действующее лицо в книге
Л.К. Чуковской. (Имеет ли сюда какое-то отношение описанный
В. Фромером [3] спор Анатолия Якобсона с Л.К. Чуковской, мне
неизвестно.)
1.2. Перейду к другому необычайному примеру. Это –
характеристика, данная молодым декабристом Вадковским
провокатору Шервуду-Верному [4]:
<<Вот как я понимаю этого человека [т.е. Шервуда-Верного]
теперь, когда я уже знаю его. По характеру он англичанин.
Непоколебимой воли, олицетворенная честь, он тверд в своих
словах и в своих намерениях. Холодный при первой встрече, в
интимном знакомстве он обнаруживает чувство редкой
сердечности и самопожертвования. Нет жертв, которых он не
согласился бы принести для достижения своих целей, нет
опасностей, которым он не решился бы подвергнуться для того,
чтобы успеть в исполнении намеченного… Все это я говорю вам
на основании опыта, путем которого я убедился в его
способностях и нравственной силе…Я знаю его уже целый год, и
это дает мне право сказать вам, что вы можете быть с ним так же
откровенны, как были бы со мной. Малейшее сомнение, которое
появилось бы у вас относительно него, нанесет ему
чувствительное оскорбление. Я говорю: появилось бы, потому что
у него достаточно такта, чтобы заметить это, как бы вы тщательно
ни скрывали…>>
1.3. Теперь пойдет речь о доверчивости людей необразованных.
Она выглядит несколько иначе. Следующий эпизод взят мной из
книги воспоминаний эсера П.М. Рутенберга [5]:
<<Трупы были направо и налево от меня. Около них большие и
малые алые пятна на белом снегу.
Рядом со мной, свернувшись, лежал Гапон. Я его толкнул. Из-под
большой священнической шубы высунулась голова с
