– Ой, у тебя, кажется, что-то выпало, – показала она пальцем.
Вук и бровью не повёл. Сунув руку за пазуху, он хмыкнул:
– М-да, карман порвался... Благодарю, госпожа, что заметила!
Он подобрал свои записи и переложил в другой карман, после чего они с Рамут как ни в чём не бывало завершили танец.
Попрощавшись с женихом, Рамут на подгибающихся ногах добралась до стола с напитками, схватила чарку и сделала большой глоток. Сердце колотилось, как у мелкой птахи, а пальцы тряслись. Заедая своё волнение сырным печеньем, которого на блюде была целая гора, Рамут жевала и глотала, но вкуса почти не чувствовала.
«Фух... Кажется, обошлось. Он ничего не заподозрил».
Сейчас бы трубочку бакко, чтоб стало совсем хорошо... Однако не успела она немного прийти в себя, как к ней подошла вынырнувшая из своего укрытия Темань, причём какая-то нервная и дёрганая. Вид у неё был крайне расстроенный, даже слезинки блестели в уголках глаз. Похоже, пока Рамут занималась изучением тетради, тут в её отсутствие что-то случилось.
– Дорогая, проводи меня до повозки, – плаксиво попросила матушкина супруга. – Я устала, еду домой. Достаточно я тут покрутилась, на статью хватит.
– Что такое, тётя Темань? – осторожно спросила Рамут.
С ними поравнялась матушка – угрюмая, бледная, со сведёнными бровями и стальным блеском в глазах.
– Темань, ради священных больших пальцев Махруд, прекрати. Это был всего лишь танец, а ты раздула из этого незнамо что!
– Танец, конечно, как бы не так! – горько скривилась та. – Она так и висела на тебе, а ты и рада, да?
Северга измученно возвела глаза к потолку, как бы говоря всем видом: «Ох, да пропади оно всё пропадом!»
– Радость моя, а не надо было меня покидать так надолго, – устало пошутила она.
– Ой, всё! – Темань махнула рукой и зашагала к выходу из зала.
Рамут хотела последовать за ней, но матушка придержала её за локоть.
– Не надо, детка, пусть едет. Разговаривать сейчас бесполезно. Сама успокоится.
– Да что стряслось-то? – снова спросила Рамут, хотя уже начинала догадываться, из-за чего сыр-бор.
– Да так... Дочурка нашего тысячного тут оказалась, – хмыкнула матушка. – Очень ей поплясать со мной хотелось... Ну, отказать было неудобно. Вот и всё.
– Это та, с ямочками? – двинула бровью Рамут, еле сдерживая смешок.
Семена улыбки проросли и на лице Северги.
– Самые красивые на свете ямочки – твои, милая, – с тенью усталой ласки молвила она, тыльной стороной пальцев тронув щёку дочери.
И всё-таки Рамут казалось, что подчёркнутая, шумная ревность Темани была призвана отвлечь внимание от чего-то другого, случившегося с нею вдали от посторонних глаз.
Они уехали с приёма вдвоём спустя час в заказанной с Извозного Двора повозке. Снова начинался дождь, а во тьме сомкнутых век Рамут всё плыли и плыли строчки, написанные мягким почерком. А ещё она жалела, что не вырвала себе на память свой портрет, обрамлённый цветочками и ленточками.
Дни летели, наполненные работой. Вскоре Рамут узнала неприятную новость: Реттгирд переводили в Берменавну на преподавательскую должность – руководителем отделения общей хирургии тамошней врачебной школы. Вроде бы и не обидно, должность довольно высокая и заметная, но нехорошее подозрение ёкнуло в груди у Рамут. Уж не доложили ли соглядатаи Вуку о том поцелуе? Наверняка они сообщали ему всё, что наблюдали.
– А ты не можешь отказаться? – спросила Рамут, когда они сидели после обеда в курительной комнате.
– Увы. – Реттгирд пыхнула трубкой, холодно щурясь сквозь клубы дыма, подняла палец к потолку. – Пришёл приказ аж из самого Верховного врачебного ведомства.
Все были весьма огорчены и озадачены этим обстоятельством. А главное, никто не мог понять, в связи с чем Реттгирд переводили. В приказе, правда, значилось чёрным по белому: «Для повышения качества подготовки врачей в городе Берменавне».
– Значит, тебя высоко ценят, – усмехнулась Ульвен. – Раз решили, что от твоего перевода качество подготовки там сразу подскочит до небес.
Реттгирд кисло поморщилась, затягиваясь дымом; похоже, она, как и Рамут, тоже не очень-то верила, что её отсылали ради того, чтобы будущие врачи Берменавны получили возможность выпуститься отличными мастерами своего дела. А в курительной комнате между тем шло обсуждение возможностей для работы и жизни в тамошних условиях: не Ингильтвена, конечно, но тоже крупный город, столица Западной Челмерии. Можно устроиться вполне неплохо, не бедствуя, а если уж на такую солидную должность, то и вовсе горевать нечего.
– Это всё он, Вук, – высказала Рамут свои подозрения о причинах перевода, когда они с Реттгирд прогуливались в саду после курительного перерыва. – Уверена, что это он устроил каким-то образом.
Она рассказала о соглядатаях. Реттгирд усмехнулась:
– Это похоже на правду. Но, если честно, мне всё равно, где работать, лишь бы моя деятельность приносила пользу. Жаль только, что видеться с тобой не будет возможности...
Тоскливая струнка пела меж серых клочковатых туч, Рамут охватывала смутная горечь и зябкость. Сердце тупо ныло и глухо роптало досадой на Вука, где-то в глубине назревало негодование, от которого хотелось выть и кусаться. Хотелось стать зверем и бежать, бежать, не разбирая дороги... А потом вцепиться Вуку в загривок и хорошенько оттрепать его. Но Рамут даже не могла высказать ему причин своего гнева: как обнажать свою душу перед этим холодным чудовищем, раскрывая ему свои потаённые мысли и чувства?.. Брр... Рамут поёжилась и невольно закуталась в плащ поплотнее. Но вот странность: ненавидела она не того Вука, который нарисовал её портрет в своей тетради, а его брата-близнеца, в которого он превращался, чтобы служить Дамрад.
Выходя вечером под дождь, Рамут медлила ловить повозку. В ней трепетал и ныл комок чувств, отчаяние искало выход. Может, стать волчицей и побегать по городским крышам? Измотать мышцы, чтобы телесная усталость вытеснила душевное смятение и тоску. Впрочем... Увидев, как Реттгирд садилась в повозку, Рамут почувствовала другой безрассудный порыв.
– Погодите! – закричала она, бросаясь в пелену дождя.
Она успела вскочить в повозку на ходу: Реттгирд распахнула перед ней дверцу и протянула руку, помогая забраться. Рамут задорно встряхнулась, и Реттгирд засмеялась, заслоняясь от брызг с её волос. Она не спрашивала ни о чём.
Сероглазая навья-врач занимала пятикомнатное жильё в общинном доме. Всего таких роскошных апартаментов в нём было десять, а также двадцать жилищ попроще – трёх-, двух- и однокомнатных. Кроме отдельных столовых комнат имелся и общий обеденный зал, в котором соседи могли встречаться за дружеской чашечкой отвара. Встречая на лестнице знакомых, Реттгирд слегка кланялась, а Рамут бросало то в жар, то в холод. Безумство, которое она затеяла, щекотало ей сердце и заставляло колени слабеть, будто на краю пропасти.
Реттгирд гостеприимно предложила отужинать. Она жила в пяти комнатах одна – свободная холостячка. Судя по обстановке, жить она любила красиво и с удобством.
– Даже жильё мне в Берменавне уже приготовили, – усмехнулась она. – И обещали помочь с переправкой вещей. Быстро сработали, однако... Твой могущественный жених может похвастаться длинными руками.
Упоминание о Вуке – о зловещей, властной и холодной его части – заставило Рамут содрогнуться. Вечерняя усталость растворялась в чарке хлебной воды, а взгляд Реттгирд, пристально-грустный, жадный и ласковый, казалось, читал её мысли. Рамут вложила руку в её ладонь и закрыла глаза, ощущая щекотное тепло поцелуев на пальцах. Расстояние между ними сокращалось, и вот уже дыхание Реттгирд обожгло ей губы.
– Дорогая моя Рамут, я догадываюсь, для чего ты пошла со мной... Ты хочешь таким образом отомстить Вуку за слежку, ведь так? Сжать тебя в объятиях – высшее счастье для меня, но... Я не чувствую от тебя взаимности. Ты даже сама не знаешь, хочешь ли ты близости. Ты вздрагиваешь от поцелуев, от прикосновений, но это не похоже на желание, это похоже на страх.
– У меня этого ещё никогда не было, – и вправду начиная неукротимо дрожать, прошептала девушка. – Ни с кем... Наверно, поэтому я и волнуюсь...
– Священная печёнка Махруд! – тихо промолвила Реттгирд с тёплым восхищённым придыханием. – Так ты – невинная... Тогда я вдвойне недостойна такого дара. Я достойна лишь целовать подошвы твоих сапогов. Восхищаться тобой издалека – вот всё, что я могу себе позволить.
– Ты считаешь, что Вук достойнее? – сдавленно, сквозь ком в горле, пробормотала Рамут. – Впрочем, ты права, наверно. Не стоило мне всё это затевать... Прости, если обидела.
Она отошла к окну, невыносимо задыхаясь. Ещё никогда в жизни её так не колотило и не выжигало, точно нутро было набито раскалёнными углями. Пальцы же, напротив, заледенели, и Рамут стискивала их в кулаки, устремляя взгляд в окно на вечерний город и ничего не видя из-за пелены слёз перед глазами. Глупая затея... Реттгирд могла подумать, будто Рамут делает ей одолжение перед отъездом, снисходит до неё. Глупо, безобразно, но теперь уже ничего не поделаешь, не повернёшь время вспять.
