– Матушка, если ты хочешь пронзить его сердце, пронзи и моё. Свадьба состоится... Так надо, просто прими это, как приняла я. Это мой путь и моя судьба. Вук ничего плохого не сделал мне, ничем меня не обидел, поверь... Просто если ты убьёшь его, ты погубишь и то, ради чего я родилась на этой земле. Ты убьёшь МЕНЯ.
Эта речь отняла у неё все силы. На последнем слове огромное сердце-глыба вырвалось из груди и покатилось по чистому снегу...
Слабое, безвольное, как тряпочка, тело очутилось в постели. Душа едва держалась в нём лёгкой бабочкой, раскинувшей белоснежные крылья. Рамут пребывала на грани жизни и... другой, бестелесной жизни? – да, по ту сторону тоже была жизнь, вне сомнений. Сколько это длилось? Может быть, час, а может, и столетие. Не было озноба, осталась лишь блаженная слабость и лёгкость... И любовь. К матушке, к Вуку, к Солнцу и цветам на лугу, к носатой Эрльрид с приятельницей, к уехавшей Реттгирд, к Ульвен и её дочурке Ледрис. К тётушке Бене. А Дамрад ей было отчего-то жаль. Она увидела её мёртвую, застывшую каменным изваянием, окружённую женщинами-воинами с кошачьими глазами.
Душа-бабочка растворилась в теле, крылья стали руками, лежавшими поверх одеяла. Первая мысль судорожно сверкнула: Вук... Жив ли? Взгляду Рамут предстало близко склонившееся к ней лицо матушки – встревоженно-хмурое, со сведёнными бровями и суровыми, неизгладимыми складками у твёрдых губ. Каждую ресницу, каждую морщинку Рамут созерцала с любовью и хотела бы коснуться ласково, но слабая рука только дрогнула пальцами. Матушка чутко уловила это движение, сжала руку Рамут в своей и прильнула губами.
– Не пугай меня так, детка.
– Это же самое мы пытались сказать и тебе, госпожа Северга, – откуда-то возникла неугомонная Эрльрид. – Неприятные переживания и потрясения твоей дочери сейчас совершенно противопоказаны!
От неё Рамут узнала, что пребывала без сознания два часа; матушка, махнув рукой на службу, всё это время находилась рядом. К своему облегчению девушка нашла глазами Вука, живого и невредимого: тот сидел в кресле возле окна, а увидев, что невеста пришла в себя, тут же поднялся на ноги. Рамут улыбнулась ему и в ответ получила самую светлую и лучистую улыбку. Да, это по-прежнему был он – тот Вук, которого она хотела спасти от его страшного близнеца. От счастья, что они с матушкой не стали проливать кровь друг друга, Рамут впала в слезливость, которую, впрочем, быстро поборола.
– Я рад снова смотреть в твои очи, моя ладушка, – молвил Вук.
«Моя ладушка» – это звучало нежно и ласково: так шелестит весенний ветер, срывая белые лепестки с цветущих деревьев. А может быть, это звук тёплого летнего дождя в лесу? Все самые родные и прекрасные образы из Верхней Геницы плотной стеной обступали Рамут: свежее дыхание гор, плеск реки, шорох луговых трав – всё, что было дорого её сердцу, пробудилось от этих слов на чужом языке.
Дом зазвенел: прибыл десятник из матушкиного полка. Какое-то срочное дело требовало её безотлагательного участия, и все её уже обыскались.
– Прости, детка, служба, – вздохнула матушка, прильнув губами ко лбу Рамут. И добавила сурово и холодно, обращаясь к Вуку: – Прошу покинуть мой дом, ты и так достаточно злоупотребил нашим гостеприимством.
– Как прикажешь, госпожа, – поклонился тот.
– Матушка... Пусть он останется, – еле слышно прошептала Рамут. – Не гони его.
– Тебе нужен покой, – возразила Северга. – Зайдёт позже, а сейчас пускай выметается.
Да, дружелюбием к нему она не воспылала, но хотя бы больше не пыталась убить – и то хорошо. Вук склонился и с ласковым поцелуем шепнул:
– Твоя родительница права, милая. Отдыхай. Завтра я непременно зайду проведать тебя.
«Вот только кого я увижу завтра? – с горечью подумала девушка. – Тебя или твоего брата-близнеца?»
Вопреки опасениям врачей, хуже ей не стало. Напротив, знобить Рамут стало меньше благодаря жаропонижающим пилюлям, но вот слабость упорно оставалась. После необычайно резвого прыжка из окна, совершённого ею в сильнейшем порыве спасти Вука, она опять не могла ходить, а садилась лишь с посторонней помощью. Врачи дежурили у её постели по очереди, разговорчивые и весёлые Ульвен и Эрльрид умело развлекали её болтовнёй, чтением вслух и смешными историями, коих они знали великое множество.
– Благодарю вас, сестрицы, – с признательностью говорила она им. – Что бы я без вас делала!
В обед ненадолго приходила со службы матушка, чтобы искупать и переодеть Рамут. Никому другому она это дело не доверяла. А после её ухода, выждав четверть часа, являлся Вук, и каждого его появления Рамут ждала с холодком тревоги. Каждый раз, когда она слышала его поступь за дверью, сердце колола маленькая иголочка, а пальцы коченели: кто перед нею предстанет – Вук, который нарисовал её портрет в своей тетради, или его зловещий двойник? Но приходил всегда первый – Рамут сразу узнавала его по любящему взгляду и ясной улыбке. Наставало обеденное время, и он поил невесту тёплым мясным отваром и молоком. Одной рукой он поддерживал её в сидячем положении, а другой подносил ко рту девушки чашку. Ей нравилось, когда он, щекоча дыханием её ухо, нежно шептал:
– Ладушка моя...
О Реттгирд Рамут с ним не решалась заговорить, но он будто прочёл её мысли и сказал:
– Перевод твоей знакомой в Берменавну отыграть назад нельзя, увы. Но я постараюсь убедить её матушку отпустить младшую дочурку к старшей. Думаю, я смогу устроить воссоединение любящих сестёр. Пусть твоё сердце будет спокойно.
Рамут могла только уткнуться ему в плечо, а он с улыбкой шепнул:
– Ну, я заслужил прощение, моя прекрасная госпожа?
От этого церемонного обращения, «моя прекрасная госпожа», веяло холодком того, другого Вука, и Рамут знобко поёжилась. Однако смеющиеся глаза будущего супруга ласково искрились, и она поняла, что он шутит над той, тёмной и холодной частью себя.
– Если я прощён, поцелуй меня, ладушка.
И его губы оказались совсем близко – от Рамут не потребовалось сколько-нибудь заметного усилия, чтобы к ним дотянуться.
Он старался не встречаться с хозяйкой дома, но если Северга его заставала, не спешил спасаться бегством, и это спокойное достоинство в нём тоже очаровывало Рамут. Насчёт свадьбы матушка сказала так:
– Детка, пусть будет так, как хочешь ты. Тебе жить с ним, не мне. Но если до меня дойдёт хотя бы один слух, что он ведёт себя с тобою недостойно... Ты меня знаешь.
Рамут знала её даже слишком хорошо. А между тем до свадьбы оставалось совсем чуть-чуть, а слабость всё не проходила. Рамут уже могла понемногу вставать, но от долгого пребывания на ногах у неё начиналось головокружение, вплоть до обморока. Ударили первые заморозки, ещё не очень крепкие, но когда девушка приоткрывала окно, чтобы глотнуть воздуха, в холодном ветре, который касался её лица, чувствовался запах зимы – острый, суровый и чистый.
Матушка ушла на службу, а Рамут после завтрака пыталась разминаться, прогуливаясь по лестнице, когда дом оповестил о приходе высокой гостьи:
«Её Величество Владычица Дамрад!»
От ходьбы по ступенькам у Рамут выпрыгивало из груди сердце, а в глазах потемнело, и именно в этот злополучный миг Дамрад захотелось её застать...
– Дом, впусти, – еле выдохнула девушка, навалившись на перила всем весом, чтоб не упасть.
У неё было всего несколько мгновений, чтоб перевести дух, выпрямиться и спуститься: не пристало встречать Великую Госпожу в скрюченном положении, да ещё и стоя на лестнице выше её. Рамут успела, но это стоило ей огромных усилий: сердце дико стучало, колени подкашивались. Дамрад вошла не одна, её сопровождал Вук, а следом прислужники внесли нечто, висевшее на вешалке и завёрнутое в чехол из плотной ткани. Владычица, затянутая в строгий чиновничий кафтан, в чёрной шляпе с белыми перьями и зеркально сверкающих сапогах, остановилась и окинула оценивающим взглядом обстановку дома. Вук принял у неё плащ и повесил на услужливо подлетевшую вешалку. Рамут всматривалась в него, чтобы понять, который из Вуков перед ней сейчас, но в присутствии Дамрад жених держался непроницаемо.
– Здравствуй, милое дитя, – молвила Владычица, изгибая в сладкой улыбке свои высокомерные губы. – Вук доложил мне, что ты заболела, и свадебное торжество под угрозой срыва. Рада видеть, что ты на ногах.
Рамут стояла из последних сил, незаметно за спиной вцепившись в перила. Чтобы поклониться, ей пришлось их выпустить, и она тут же пошатнулась. Упасть ей не дал Вук, в мгновение ока очутившись рядом и подхватив девушку на руки. Теперь, когда Дамрад не видела его лица, он на миг отпустил чувства на волю, скинув холодную маску бесстрастия. Сердце Рамут тепло ёкнуло: её держали неравнодушные, ласковые руки любящего Вука, а не Вука – холодного чудовища.
– Да, похоже, рано я обрадовалась, – покачала Дамрад изящно причёсанной головой, озабоченно подходя к ним и заглядывая молодой навье в глаза. – Ты ещё совсем слаба, милая. Что же нам делать? Свадьба послезавтра, а ты на ногах не держишься!
