Господи! Господи!
Он и не заметил, как в его руке оказался револьвер. Он подвел ствол к виску… Затем передумал и сунул его в рот… Потом снова уперся им в висок.
Господи! Господи! Прости меня! Но я так больше не могу…
Он закрыл глаза. Хочу пожелать всем жить по-человечески… – прошептал он и нажал на спусковой крючок.
На выстрел никто из находившихся на казарменном положении штабистов не прибежал. Видно, не услышали, а может, привыкшие ко всему на свете, не сочли нужным потревожиться.
Тело ротмистра обнаружили только утром, когда в приемной генерала появились с докладом первые офицеры. После нескольких следственных процедур штабс-капитан Шульженко объявил о том, что это самоубийство. Известие об этом быстро просочилось в город, и там начались суды-пересуды. Кто-то говорил о том, что все это произошло в пьяном угаре – дескать, пил ротмистр много, вот и случилась белая горячка. Другие винили в том хунхузов, которым он-де перешел дорогу. Якобы испугался человек и наложил на себя руки. Причиной называли даже сифилис, который он якобы приобрел вследствие своих беспорядочных связей с женщинами.
Гридасовы же восприняли трагедию по-своему.
– Это он из-за тебя застрелился, – однажды за обедом сказал Петруша сестре. Она побледнела. Мать, увидев, что та вот-вот упадет без чувств, пришла к ней на помощь.
– Прекрати, Петр! Сергей Федорович давно уже смирился со своим… – Она пыталась подобрать нужное слово.
– Ты хочешь сказать: со своим положением? – ухмыльнулся сын.
– Вот-вот… – кивнула головой мать.
– А я думаю, все обстоит иначе, – глубокомысленно заявил Владимир Иванович. – Ротмистр не стрелял в себя… Это было бы по меньшей мере глупо. Это была сильная личность… Вы посмотрите, что ему пришлось пережить на своем веку!.. Нет, я настаиваю на том, что это убийство.
Домашние с недоумением посмотрели на него.
– И кто же в таком случае убийца? – спросил Петр. – Может, скажешь, это господин Болохов? Ведь это только у него была причина избавиться от соперника…
– Я все поняла! – неожиданно воскликнула Лиза и выскочила из-за стола…
…На второй день после случившегося Болохова вызвал к себе генерал и поручил ему заняться похоронами. Как-никак это был ваш друг. Были выделены деньги, и через два дня, после отпевания в Свято-Николаевском соборе, Шатуров был похоронен на русском кладбище. Все вышло честь по чести. Был почетный эскорт из казаков, был военный оркестр, который отыграл «Боже, царя охрани…», а в завершение и прощальные винтовочные залпы, прозвучавшие над могилой покойника.
Однако не все прошло так гладко. Святые отцы поначалу отказывались отпевать самоубийцу – дескать, это не положено по церковным законам. Более того, таких, как он, и хоронить-то нельзя вместе со всеми – только за кладбищенской оградой. Строило большого труда, чтобы их уговорить. Мол, это же боевой офицер – ну как можно?.. Однако на кладбище ни одного священнослужителя уже не было.
Похоронили Сержа среди белоствольных березок, которые так были похожи на те, что росли на его родине и по которым он постоянно тосковал.
– Ну, вот тебе, Серега, и родина, – усмехнувшись, произнес, стоя у свежего могильного холмика, Шульженко. – Хотел к березкам – получай…
Болохова в эти дни было трудно узнать. Его так потрясла смерть Шатурова, что он тут же постарел на сто лет. Выглядел больным и раздавленным и ни с кем не хотел общаться. И если бы не обязанность распорядителя похорон, он, наверное, спрятался бы от людских глаз, а то и запил. А тут волей-неволей приходилось вращаться среди людей. Он сам ездил в похоронное бюро, сам разговаривал со священниками, самому же пришлось и отбирать для почетного эскорта казачков и просить командира пехотного полка, чтобы тот выделил ему отделение солдат для прощального салюта.
И все это он делал автоматически, полусознательно. Очнулся только тогда, когда увидел огромную толпу народа, которая пришла на кладбище проводить Сергея Федоровича в последний путь. «А вот ко мне столько людей не пришло бы», – подумал он. Интересно, можно ли по количеству провожающих судить о степени твоей значимости в этой жизни? Наверное, да, если вспомнить, сколь много людей пришло проститься с тем же Пушкиным. Да и у Гоголя на похоронах было не меньше народу. А вот у дворника дяди Юры, который подметал тротуар возле подъезда дома, где жил Болохов, на похоронах почти никого не было. Только председатель домкома и пара-тройка старушек. А ведь он столько добра делал людям. Выходит, жизнь и впрямь несправедлива. Одни даже после смерти получают все, а бывает, что и живому человеку ничего не достается в этой жизни, хотя он многого заслужил.
После похорон людская толпа, разделившись на ручейки, медленно и скорбно возвращалась с кладбища. Их путь пролегал мимо сотен мраморных крестов, гранитных памятников и склепов. Разбежавшись по сторонам, ручьи эти в конце концов слились в одну многоводную реку, в которую превратилась главная кладбищенская аллея. В основном люди молчали, а если кто и говорил, то негромко. Такое было чувство, что все они только что похоронили своего родственника – столько тоски и безысходности было в их глазах! Впрочем, они и были родственниками, потому что в этот родственный клубок их связала одна беда.
У выхода пребывавшего в глубокой задумчивости Болохова кто-то окликнул. Он повертел головой и вдруг увидел в толпе Лизу. Рядом с ней были брат и оба ее родителя. Александру показалось, что они как-то странно посмотрели на него. Лиза сделала знак, чтобы он ее подождал у выхода.
Вроде бы он должен был обрадоваться этой встрече, но душа его отчего-то не испытала на сей раз прежнего трепета. Будто бы окаменела.
– Я знаю, это ты его убил! – даже не поздоровавшись, произнесла она. В ее глазах стояли слезы отчаяния. – Но зачем, Саша? Я же любила только тебя. И ты об этом прекрасно знал.
Болохов едва не потерял дар речи – настолько его поразили эти слова.
– Лиза, я не убивал его! – умоляюще посмотрел он на девушку. – Чем угодно могу поклясться… Я сам потрясен. Несмотря ни на что, я тепло относился к этому человеку. Во всяком случае, я не был ему врагом. Знаешь, что он мне однажды сказал? «В этой битве чувств я признаю себя проигравшим. Так что я уступаю Лизу тебе». Тогда зачем мне надо было его убивать?
Но Лиза не верила ему.
– Я вначале сомневалась, но господин Карсавин открыл мне глаза, сказав, что это ты убил ротмистра. И в самом деле, только у тебя была причина его убить, – сказала она. – Больше, насколько я знаю, у него не было врагов.
Болохов был в отчаянии.
– Да какая причина! О чем ты говоришь? Я же говорю, Серж давно смирился с тем, что ты выбрала меня.
– Может, и смирился… – проговорила Лиза. – Но дело не в этом. Сергею Федоровичу стало известно о тебе все…
– Знаю, тот же Карсавин постарался!.. Лиза… – начал, было он, но тут же осекся, увидев, с каким презрением девушка посмотрела на него.
– Не говори мне больше ничего… Я все поняла, – сказала она и по ее щекам потекли слезы.
Болохов не знал, что ему делать. В этот момент он услышал за спиной голос Марии Павловны.
– Лиза, пошли домой! – строго сказала она. Александр обернулся и попытался что-то ей сказать, но та с таким укором глянула на него, что у него тут же онемел язык. Впрочем, и у мужской половины Гридасовых он не нашел поддержки. Те демонстративно отвернулись, показывая нежелание видеть его.
Болохов все понял. «Ну что ж, Карсавин, можешь радоваться, – мысленно обратился он к Борису. – Ты все просчитал, и теперь у меня одна дорога – домой. Меня ничто уже здесь не держит – тогда что мне остается?..»
«Хотя нет, есть еще одно дельце», – вспомнив о беглых художниках, подумал он. Покончив с ним, Борис тут же займется ими. Значит, ему надо помешать…
– Все, прощай, Саша, – неожиданно произнесла Лиза, и в ее голосе было столько боли, что у Болохова сжалось сердце.
– Лиза, постой… – попытался он остановить ее. – Скажи, что я должен сделать, чтобы доказать свою невиновность?.. Может, мне тоже застрелиться? Ведь я же не смогу без тебя, ты слышишь?.. Ну что ты молчишь?.. Хорошо, я скажу… – Он перевел дыхание. – Знай, все это подстроено самим Карсавиным… Да-да, не удивляйся! Он такой же агент советской разведки, как и я. Но он оказался подлым клеветником и провокатором. Чтобы выслужиться перед начальством, он оговорил меня, и теперь меня ждет в лучшем случае тюрьма… Но Карсавин на этом не успокоился. Сейчас он делает все, чтобы вынудить меня вернуться в Москву. Вот и тебя он специально настраивает против меня, знает, что, потеряв тебя, мне ничего не останется, как вернуться домой. Но об этом даже не хочется думать…
– Лиза! – снова послышался голос Марии Павловны. – Ты скоро? Мы тебя ждем…
– Я не верю тебе, – вдруг услышал он. – Не верю!
