Газета готовилась стать шестнадцатистраничной, и пришедший в неё бывший главный редактор «Вечерней Москвы» Виталий Александрович Сырокомский, ставший первым заместителем главного редактора Чаковского, получил от последнего карт-бланш на изменение кадрового состава редакции.
«Вечёрка» Сырокомского была очень популярной. И, давая ему карт-бланш, Чаковский надеялся, что такой же Сырокомский сделает и «Литературку».
Он не ошибся: Сырокомский брал в газету очень сильных журналистов. Взял членом редколлегии по литературе Железникова, будущего автора «Чучела», с наказом: подбирать талантливых!
Так оказался завом отделом современной литературы Юрий Григорьевич Буртин.
Причём уже после того, как приказ о его назначении был подписан, открылось (Железников божился, что он об этом не знал), что Юра был автором разгромной и едкой рецензии в старой «Литературной газете» на какой-то роман Александра Борисовича Чуковского.
Я помню эту рецензию, выставлявшую Чаковского человеком, который берётся за проблемы, недостаточно в них вникая.
И хотя Чаковский любил публично повторять о себе: «Ну, какой я писатель?», всё-таки присутствие Буртина в газете да ещё на должности заведующего отделом современной литературы, его раздражало, что он и не скрывал, мелочно придираясь к каждому Юриному слову, сказанному на редколлегии, обсуждавшей журналы.
Не знаю, Буртин ли явился причиной очень быстрого ухода Железникова из редакции (мы проработали вместе меньше месяца), или то обстоятельство, что Володя собрался выгнать доставшегося ему по наследству другого своего заместителя по критике бездарного и одиозного гонителя прогрессивной литературы Михаила Синельникова, но однажды Чаковский наорал на Железникова и тот, очень чувствительный к такого рода вещам, немедленно подал заявление об уходе. Его уговаривал остаться Сырокомский, уговаривал наш, буртинский, отдел. Но он был непреклонен.
– И правильно сделал! – рубил работавший тогда у нас Золотусский. – Такие вещи спускать нельзя.
Такие вещи Чаковскому спускали многие. Тот часто срывался на крик и, по-моему, любил публично унижать людей, если они ему это позволяли. Однажды (много позже) он повысил голос, разговаривая со мной. «В таком тоне я разговаривать с вами не буду», – сказал я, и он тотчас же заговорил обычным голосом. Я не помню, чтобы он кричал на Сырокомского. Но на Кривицкого – неоднократно. Евгений Алексеевич перенёс даже публичное оскорбление Чаковского перед всем коллективом, когда тот, распалился на редакционной «летучке»: «Ну, какой к чёрту вы заместитель? Вас давно нужно гнать из редакции поганой метлой!» Однако не выгнал.
Чаковский не был злым человеком. Но покричать любил. Помню, как однажды он зашёлся в истерике, обличая секретариат, который, по его мнению, состоит из бездельников и некомпетентных людей. Но, откричавшись, он словно забыл о нерадивых работниках и добродушно посасывал сигару, выслушивая членов редколлегии и наши сообщения о новинках в журналах.
Над Буртиным постоянно висел дамоклов меч редакторского гнева. Был Юра человеком редкой чистоты и честности. И удивительной биографии.
Ленинградский педагогический институт, который он закончил, распределил его на работу в школу районного городка в Костромской области. Не сомневаюсь, что работал он добросовестно и был хорошим учителем, – Юра не умел что-нибудь делать плохо. Так что кандидатом в члены партии его приняли единогласно.
– Зачем ты туда пошёл? – удивился я.
– На волне XXII съезда, – ответил Буртин. – Казалось, что партия очищается и близка к покаянию. Ты же помнишь, что они говорили тогда о Сталине, Молотове, Кагановиче, Маленкове, Ворошилове?
Это я помнил. Хрущёв заставил рассказывать о преступлениях Сталина и его соратников всех своих приближённых. Даже Брежнева. Даже Суслова.
Так вот. Кандидатский стаж Буртина подходил к концу, когда собранию общественности районного городка доверили выдвигать кандидатов в депутаты Верховного Совета СССР.
Первым выступил знатный механизатор. Он предложил просить согласия баллотироваться в депутаты от их округа члена политбюро ЦК КПСС.
Следующий – работник местного управления сказал, что горячо поддерживает предыдущего оратора и со своей стороны предлагает кандидатуру ещё одного достойнейшего человека – первого секретаря обкома партии.
И тут слово попросил Буртин. Выступить ему дали, но потом об этом очень жалели. Потому что, поддержав, как водится, обоих предыдущих ораторов, он предложил ещё одну кандидатуру – поэта и главного редактора журнала «Новый мир» Александра Трифоновича Твардовского.
– Но Твардовский, – вскочил сидевший за столом президиума первый секретарь райкома, – кажется, уже выдвинут кандидатом в депутаты от другого округа?
– А член политбюро, к которому мы обратимся, – резонно ответил Юра, – выдвинут кандидатом в депутаты во многих округах.
Нет, предложение Буртина не прошло. Больше того, это предложение было названо провокационным уже на другом собрании – в школе, где коммунисты признали, что их коллега достоин строгого выговора, который ему тут же и вкатили. Но через некоторое время райком партии предложил партийному школьному собрания рассмотреть вопрос о том, достоин ли вообще Юрий Буртин высокого звания члена партии. Недостоин, – единогласно решило собрание. Бюро райкома с этим было полностью согласно: билет кандидата в члены партии у Буртина отобрали.
– На что ты надеялся, нарушая правила игры? – спросил я у него.
Юра взглянул на меня смеющимися из-под рыжих бровей глазами:
– Я хотел показать, что эти правила не признаю и по ним не играю.
Учителем его в школе оставили, но отношение к нему переменилось. Начальство долго не соглашалось дать ему характеристику для поступления в аспирантуру Института мировой литературы. Но в конце концов дало – сухую и кислую.
Тем не менее в аспирантуру его зачислили. Он пришёл в неё с фактически готовой диссертацией о поэзии Твардовского.
Но защитить ему её не позволили. Точнее, о защите и речи не шло, когда отчисляли его из аспирантуры.
Он снова нарушил правила игры. Не только не осудил, как все в институте, арестованных Синявского и Даниэля, но на заседании секторов ИМЛИ счёл своим долгом поблагодарить Андрея Донатовича Синявского, как человека, на чьи, в частности, материалы он опирался в своей диссертации.
Ему дана была на размышление неделя. Либо он отказывается от этой благодарности, либо на защите диссертации в ИМЛИ он может поставить крест. Юра и минуты не думал над тем, как он ответит на этот ультиматум.
Вот какой человек работал со мной в газете, вызывая почти ежедневное раздражение Чаковского и удерживаясь на своём месте благодаря тайной симпатии к нему Сырокомского.
В конце концов Буртина Чаковский всё-таки уволил. Точнее, добился, чтобы он ушёл сам, а Виталий Александрович Сырокомский уговаривал Юру не уходить, соблазняя его местом обозревателя в отделе, чья ставка ненамного меньше ставки заведующего. Но Буртин не согласился. Он был изнурён неравной борьбой с главным редактором, который в конце концов пошёл вкатывать ему выговор за выговором, явно подготавливая почву для его законного увольнения. Три выговора в течение месяца – и тебя уже никакой профсоюз защитить не сможет. Да и не такое было тогда время, чтобы профсоюз посмел бы защитить работника от произвола администрации.
Узнав о том, что Буртин остался без работы, Твардовский позвал его в свой «Новый мир», где Юра слегка пережил Александра Трифоновича, но потом ушёл редактором в издательство «Советская энциклопедия». В перестройку был соредактором с Игорем Клямкиным газеты «Демократическая Россия». Резко выступил против сохранения Ельциным номенклатуры. В результате в ельцинской команде места для Буртина не нашлось.
Тем более что Юрий Буртин не только не одобрил чеченскую войну 1994 года, но активно боролся против неё.
Одно время (вторая половина 90-х) Буртин сблизился с Явлинским, который считал Буртина своим учителем. Но бескомпромиссный Юра критиковал Явлинского за вялость и бездействие.
Назначение Путина и.о. президента и выборы в условиях войны Буртин квалифицировал как государственный переворот.
Скончался Юрий Григорьевич 19 октября 2000 года.
* * *
З сентября 1883 года скончался замечательный русский писатель Иван Сергеевич Тургенев. (Родился 9 ноября 1818 года).
В память о нём – его афоризм, который я очень люблю:
«Чрезмерная гордость – вывеска ничтожной души».
* * *
Я знал Алеся Адамовича еще, когда он в начале шестидесятых годов прошлого века преподавал в МГУ. Я уже там не учился, когда Адамовича отстранили от преподавания за отказ подписать письмо с осуждением А. Синявского и Ю. Даниэля. Помню, резанула глаза подпись С.М. Бонди под этим письмом: я его до этого уважал. И не увидел я подписи Г.Н. Поспелова. Он, как я потом узнал, отказался, так же, как и Адамович, но ему это сошло с рук.
