Возница спрыгнул со своего насеста и мгновенно перенесся к дверям особняка. Примерно через минуту на уверенный стук откликнулось клацанье засовов, и врата бесшумно отворились ровно на ладонь. В этом пространстве со стороны улицы тут же оказалось лицо, которое выглядело… скажем, если вы слишком долго останавливали на нем взгляд, то в голове начинало неприятно гудеть и в то же время появлялась твердая уверенность, что сейчас вы купите нечто настолько ненужное и долговечное, что удивляться этому будут даже ваши правнуки. Дворецкий перевел взгляд на косяк и с откровенной неприязнью спросил:
— Что угодно?..
Дверь в это время как-то сама собой приоткрылась шире, и он невольно встретился взглядом с лошадью. Та выдвинула нижнюю челюсть и презрительно заржала.
— Это уникальная и редкая возможность! Не больше одной минуты! — если бы голос мог состоять из сливок и восклицательных знаков, дворецкий уже стоял бы в них по колено. — Кроме того! — пришелец взмахнул записной книжкой, не давая сосредоточиться оппоненту. — Прекрасная идея для человека, заботящегося о своих близких! Я вижу, они вас буквально обожают! Посмотрите на эти расчеты! — в ход пошел засаленный листок с цифрами. — Только до десяти утра и только сегодня! Юбилей фирмы! Скидки и подарки к скидкам! Купи одну и получишь море призов в следующем месяце! Каждая вторая в подарочной упаковке!
Дворецкий пришел в ярость, но его руки сами собой ощупывали карманы в поисках денег.
— Э-э-э… Слушай, ты бы шел…
Последнее слово было сказано чудесному кожаному футляру с двумя створками. Незнакомец распахнул их разом и заговорщицким тоном произнес:
— Смотрите же! У кого еще есть такое?! И это немедленно станет вашим за медный грош и улыбку.
Старый слуга сам того не желая уставился на блестящие продолговатые штуки, которые для мужчин определенного возраста являются эквивалентом бриллиантов для женщин всех возрастов: в футляре в утренних лучах солнца сияли новенькие уложенные ровными рядами слесарные инструменты… и каждый был перехвачен узким коричневым ремешком… А универсальные плоскогубцы — двумя!
Воля покинула дворецкого, и когда желанный набор уже почти был в его руках, к нему волшебным образом добавилась коробка разнокалиберных сверл, которые, как известно, «всегда пригодятся» и без которых «просто невозможно ничего толком сделать». То, что сделать хоть что-то толком для большинства было невозможно даже с лучшими в мире сверлами, как-то отступило на второй план.
Однако затянувшийся шум не мог быть не замечен, и очень скоро в проеме показалась женщина в чепце, верхний ряд кружев которого доходил дворецкому до плеча. По тому, с какой легкостью дама освободила для себя пространство, было ясно: это могла быть только законная супруга, с которой тот прожил многие годы.
Ее наличие указывало на то, что приливная волна коммивояжерства достигла кухонных островов, и с минуты на минуту здесь будет весь штат особняка. Незнакомец переглянулся с лошадью и широко улыбнулся.
В результате описанной торговой экспансии Кир обогатился набором для черчения и коробкой засохшей ваксы. Оба приобретения были торжественно выложены на столе в конторе, предназначенные для одной-единственной цели — сразить наповал всякого, кто сюда заглянет.
* * *
Все помещения лакрично-паточного муравейника Громмов переходили одно в другое, так что, забравшись на угольный склад, вы могли запросто выбраться из пекарни, если обладали достаточными способностями к ориентированию. Дополнительно к общеизвестным, они вполне могли сообщаться тайными ходами, полными смертельных ловушек. Кир не однажды видел, как человек, шедший с пустыми руками в одну сторону, появлялся вдруг с другого конца двора, уже неся какие-то подозрительные свертки. А кое-кто заходил внутрь и уже никогда не попадался на глаза.
Контора кондитерской империи была устроена в небольшой окруженной тополями постройке с входом во второй этаж, куда со двора вела узкая кованая лестница. Ее задняя стена примыкала к мрачному сооружению, лишенному окон, из трубы которого периодически шел белесый пар, после чего вокруг еще долго стоял запах топленого молока.
Нижний этаж конторы занимал педантично составленный архив, деливший свое уединение с небольшим складом упаковки. Верхний же представлялся уменьшенной копией владений кондитера — клубок из коридоров, закутков и комнат, в каждой из которых стоял свой особый запах и держалась индивидуальная температура.
Киру достался пропитанный солнцем кабинет с детскую песочницу где-то посередине между большой общей залой, где располагалась бухгалтерия, и двумя длинными и узкими комнатами, под потолок забитыми чертежами и макетами оборудования из жести и крашеной фанеры. (Жители Кварты руководствовались простыми и ясными соображениями в организации труда. Вследствие этого «контора» в их представлении включала в себя все, что связано с превращением чистой бумаги во вдоль и поперек исписанную — от учета бочек с патокой до конструкции передвижной маслобойни.)
В кабинете располагались два маленьких стола, шкаф во всю стену, полный потертых папок, и газовый торшер, не подключенный к магистрали и неизвестно с какой целью туда внесенный. Торшер поражал размерами и стоял на самом проходе, так что войти и выйти можно было, только осторожно протиснувшись мимо него, стараясь по возможности не задеть массивную бронзовую опору. В противном случае жуткие плафоны в виде стеклянных лилий угрожающе качались над головой, одаряя облачком едкой пыли.
Кир выбрал тот стол, что стоял дальше от окна и ближе к двери, показавшийся ему более удобным. (Как только он сделал выбор, более удобным начал казаться тот, что стоял подле окна… Никаких сомнений не вызывает тот факт, что справедливо обратное, и как бы ты ни вертел, но другой стол покажется тебе лучше твоего, если, конечно, не стоит в залитом водой подвале.)
В обязанности юного «всепомощника» входило ведение книги учета документов, сверка кое-каких расчетов, отражающих пульсации кондитерского левиафана, и написание разносортных писем. В последнем занятии пригодился его дар политического мышления, так мало ценимый соплеменниками. Дар этот был весьма поощрен хозяином, и, отойдя от вопросов учета, юноша все более погружался в переписку с партнерами и беспокойными городскими службами, требовавшими от кондитерской согласно уложений, правил и законов то одно, то другое.
В этом деле весьма пригодились фразы «должен быть немедленно положен предел» и «ввиду очевидных несоответствий», позволяющие четко и весьма экономно задать тон письма. Почтенный Встрясс Громм настойчиво желал ввернуть туда иное ругательство из весьма развитого арсенала, но соглашался, что всегда возможно высказать его лично.
Что до воспоминаний о доме… Три Благополучных Пруда казались Киру теперь далекими, как лунные пятна, и располагавшимися где-то далеко позади, так что, думая о родной деревне, он ловил себя на необходимости оглянуться, в какую бы сторону ни смотрел. К тому же в конторе всегда было полно работы, пожирающей любое предоставленное ей время и притупляющей любые, не относящиеся к ней мысли.
Первые шесть недель Кир трудился в сладчайшем одиночестве, пока в один погожий июньский день…
* * *
Сентенция Громм, старшая дочь кондитера, только что завершившая обучение в столичном университете (том самом, что готовился к переезду), напиталась в ученой среде столь высоких материй, что по получении диплома объявила о своей безоговорочной интеллектуальной независимости, повергнув в шок женскую половину семейства.
Речь, произнесенная ею на торжественным ужине в честь окончания курса, многократно содержала слова «эмансипация», «развитие» и «замуж». Первое явно шло из разряда специй и было воспринято позитивно, второе списали на действие шампанского, а третье привело бы к энтузиазму сидевших за столом тетушек, если бы в сумме сказанное не сложилось в стенобитное орудие, выставленное на страх врагам, среди которых, по всему судя, безобидные тетушки стояли в первых рядах, были источником мирового заговора и подлежали срочной ликвидации.
Подводя в напряженной тишине итог своего демарша, Сентенция заявила, что намерена «профессионально развиваться», что с завтрашнего утра — и не позднее того — она приступит к работе в конторе фирмы, и что само семейное предприятие должно «соответствовать требованиям современности».
Отец, оторвавшийся от газеты лишь под конец оппозиционного семейным устоям спича и услышавший благодаря чисто родительской избирательности лишь то, что казалось ему разумным, бодро поддержал дочь и присвоил ей должность, название которой предлагалось изобрести ей самой, с окладом в стоимость гардероба и дополнительной обязанностью подшивать воротнички братьям.
