— Хорошо: неоспоримо изящнопопая и даже в чем-то луноликая сестра моя, — примирительно ответствовал Хвет. — Так вот, мы должны выступать в шатре, и у нас должно быть крутое название. И еще — мы должны продавать билеты. Иначе мы не театр!
— А мы и не театр! И название у нас есть, — парировала Аврил, которой не терпелось уколоть брата. Она бы спорила сейчас даже, мокрая ли вода, если бы зашел разговор.
— Ха! «Прыгающая лягушка»! В том-то и дело! Нас воспринимают как горстку засранцев, воров и попрошаек. Гумбольдт, к тебе это относится в двойне… Вам не надоело? Вам всем не надоело?!
Хвет вскочил с табуретки и по очереди посмотрел на каждого. Кир разрисовывал афишу и трагизм сцены проигнорировал. Педант показал перепачканный сушеной черемухой язык.
— Я, в отличие от некоторых, не зря болтался в столице, что б ей пропасть в заднице этого Золотца-Скокка! Я был в настоящем театре.
— Ну? — недоверчиво спросил Бандон, словно речь шла как минимум о спальне королевы.
— Встань подальше со своей гирей, пожалуйста, — попросил его Кир, отодвигаясь.
— О, театр! Шарман! Пегас! Атлас! — Хвет продолжал впадать в экзальтацию. — Женщины в декольтах. Вы не представляете… Вся круть в одном месте! И вдруг я все понял! Понял, понимаете, в чем наша проблема, блин!
— Что ты, на хрен, понял?! Знаешь Хвет, ты меня просто бесишь! Шатер даже не в счет. Ты сам по себе хуже макаки. Прости, Педант.
— Я понял, — проигнорировав замечание, продолжил акробат, — что они такие же проныры, как мы, — ни на блошиное яйцо лучше! Просто у них есть билетная касса, занавес и всякие там фраки с кружевами. Я понял, что мы можем измениться! Это просто: будем как они — цивилизованными. Спасибо за словцо, дружище, что бы оно ни значило! И нас сразу начнут принимать всерьез, а не как… Я уже говорил, как именно. Гумбольдт — ты это вдвойне, я тоже уже сказал.
— Ну и что делать? Мало того, что спустил бабки на эту рвань, тебе еще фрак подать?! — Аврил взбеленилась не на шутку.
— Мы должны стать серьезными. Ты вот, Ав, учишь слова? Репетируешь? Ты же просто выходишь и несешь всякую ерунду.
— Хм?
— Согласен, кое-какие стишки ты знаешь наизусть.
— И выглядишь сногсшибательно, — подмаслил Кир.
— Хм?
— Но это же все не то. Как ты не понимаешь? К чему мы идем? А? Кто скажет, куда мы на хрен собрались?
— Я хотел пожрать, вообще-то. Но теперь у меня ни на прыщ аппетита, — мрачно ответил Гумбольдт.
— А! Я про другое, — махнул рукой Хвет. — Кто мы будем через пять лет? Так же слоняться по дорогам? Мы должны сыграть пьесу! Вот что. Ясно?
— И где мы ее возьмем? — здоровяк снова подкинул гирю перед носом у акробата.
— Бан, прошу тебя нижайше… Отвали, на хрен, вон за то дерево! Мне не по себе, когда железяка с конский окорок летает у меня перед рылом.
— Звини… Что до пьесы-то? Где их берут? — Бандон поставил гирю на землю, решив, по ходу, разобраться в драматическом искусстве, не сходя с места.
— Самое то написать свою. Это самое крутое. Но мы свою не потянем. Вот, — Хвет вытащил из-за пазухи жеваную тетрадь. — Спер там в прихожей, когда в театре бродил.
Все уставились на тетрадь, как на голову Медузы Горгоны.
— Трагическая история Ромула и Жанетты… А кто эти Жанетты?
— Это она, девица. Вся суть тут в том, что в конце все умерли. Потравились. Сечете?
— Прям так все? Чудовищно! — запротестовала Аврил.
— Ага! Чтоб какое чудище расчленить! — Бандон был рожден для трагических постановок.
— Говорю же! Публика тащится от всяких смертей. Тут об этом.
— Я не собираюсь травиться ни в какой пьесе. Дурная примета, Хвет, — запротестовал Бандон.
— Тебе и не придется. Ты будешь играть засранца, который за всеми гоняется с дубиной. Помирать станет Ав.
— Ща! Час от часу не легче! Сам помирай, а я потом спою песенку про кастратов. Народу нравится, — не согласилась на роль начинающая дива.
— Ты бы видела, как аплодировали той девке, что околела на сцене! Ее прям на руках вынесли.
— Еще бы! А как ты хотел — чтобы ее за ноги выволокли?
Кир не к месту хихикнул и получил звонкую затрещину.
— Аврил, она — звезда. И ты будешь! Ты же лучшая. А песенку про кастратов потом споешь, на поклонах. Зал ублюется от восторга.
Девушка задумалась. Вероятно, идея с ублевавшимся от восторга залом ее в целом устроила.
— То есть Аврил откинет лапы, споет про безъяйцых, а потом все пучком? Куча золота и все такое, да? — не унимался Бандон, любой полет мысли превращавший в перевернувшийся бутерброд.
— Примерно, Бан. Но это дело серьезное. Нужно где-то осесть, отринуть, так сказать, суету и хорошенько все отрепетировать, чтобы не опозориться.
— Зашибись! И куда мы теперь?
— Туда, блин! Вали уже, Бан, кидай гирю, а?
Глава 35. НА ПОРОГЕ ВЕСТИНГАРДА
— Где это мы? — ворчливо спросил Кир, выглядывая из-под капюшона.
Его лошадь впрягли во вторую повозку, найденную на обочине у дороги, значительно укрепив парк транспортных средств «Прыгающей лягушки». Аврил, Кир и Гумбольдт отсыпались в ней после «дежурства по кухне» на очередной стоянке.
Что ни говори, зрелище перед ними возникло примечательное, если не сказать странное. Даже понурая Кляча, обычно не поднимающая глаз выше собственных копыт, вскинула голову и, заржав, остановилась как вкопанная. Обнадеженные первым теплом слепни, вившиеся облаком над ее крупом, куда-то исчезли. И вообще вокруг было необыкновенно тихо — ни жужжания насекомых, ни птичьего базара, и даже трава на ветру шуршала, словно извиняясь за невозможность зеленеть спокойно, а солнце стало блеклым, словно пропущенным через серое стекло. На него спокойно можно было смотреть, не щурясь. Кое-кто из поэтов, перебравших спиртного накануне, нашел бы этот пейзаж загадочным (а после восстановительной рюмки еще и романтичным).
Согласимся, что жиденький туман, ползущий по спешащей прорезаться траве, придавал пейзажу некую поэтичность. Хотя туман — это штука, которую вы действительно ненавидите, если взаправду скитаетесь по весям, а не рассматриваете фото на стене.
Прямо перед мордой лошади чуть левее дороги возвышались остовы не менее полудюжины быков, лежащие рядами друг за другом. За ними прочно увяз здоровенный короб на широких колесах, какие в ходу в каменных карьерах. От него к бычьим скелетам тянулись толстые клепаные лямки. Видно было, что колеса заклинены у осей шипами.
— Кто-то бросил их здесь привязанными к повозке. Вот сволочь! — высказалась за всех Аврил, отворачиваясь от неприятного зрелища. — А это еще что?
Совсем близко, чуть не доходя до проселочной дороги, которой, по всему видно, пользовались очень и очень редко, так что ее было сложно отличить от заросшего дичиной луга, находилась другая — широкая и чистая, выложенная кирпичом. Оба этих пути шли перпендикулярно друг другу, едва не составляя громадную букву «Т», словно неведомый землемер постарался сохранить безопасный промежуток между ними, отделяющий одну от другой на три шага.
Желтая дорога местами терялась в складках холмов, а затем снова выныривала, ведя к огромному дому на самом большом из них, окруженном лесом, как бакенбардами.
Дом этот выглядел… как очень-очень большой дом, который зачем-то вымахали в лесной глуши. Сущее расточительство и зазнайство — вот что.
Кто-то назвал бы его мрачным, кто-то скорее стильным, а кто-то бы вообще сказал, что это замок свихнувшегося барона, если бы не открытый всем ветрам широкий двор и множество окон, никак не соответствовавших идеалу военного укрепления. Лучше всего сооружение подходило под определение «внушительный загородный дворец, несколько мрачноватый для фейерверка».
— Во всем кантоне не найдется народу заселить эту громадину, — присвистнул Кир, для которого Северный кантон был все же родной землей, хотя и не жаловавшей его радушием. — Даже никогда не слышал про это место. А я изучал историю всех знатных семей Севера.
— Тот есть ты какую-то книжку про них прочел? — спросила Аврил с самым невинным видом, не в силах упустить случай впрыснуть яду по кожу собеседнику. С некоторых пор Кир ее ужасно раздражал, что в случае с девицами весьма неоднозначно и нередко сопутствует симпатии.
— А как еще, по-твоему, учат такие вещи?
— Ну, например, рождаются в одном из таких домов… И сморщенный слуга-неврастеник рассказывает тебе про всякую знать, прижимая к заднице подушку, чтоб из нее песок на ковер не сыпался. Нет?
— Наверное… Я в деревне родился. Там у кого и сыпался песок из зада, так у тетушки Аврил, которая до сортира бы не дошла. Могу рассказать про нее массу интересного. Хочешь? Тебе понравится.
Аврил крутнулась, посмотрев через плечо:
— Из моего ничего не сыпется. Нет?
