А Николай Олимпиевич уже выучил эту реплику так, как ее напечатала
машинистка, с ошибкой. И сбить его было невозможно, так и говорил -
«к нас», это было безграмотно, но ужасно смешно. Уже перед самой пре
мьерой я попросил его сказать одну фразу и вдруг Николай Олимпиевич
спрашивает, кто написал фразу, Бабель или мы. Я ответил, что Бабель
и тогда Гриценко абсолютно серьезно отвечает мне, что такую фразу Ба
бель написать не мог.Тогда во мне взыграл обиженный автор и я ему ска
зал, что, если бы он читал Бабеля, то увидел бы, что там нет фамилии Вы
тягайченко. Он был удивлен и обескуражен, я же со свойственным моло
дости максимализмом посоветовал ему прочесть «Конармию». Гриценко
очень обиделся и два года мы с ним не разговаривали. Но потом он отошел
и мы помирились. Николай Олимпиевич был очень непосредственным,
он по-детски легко обижался, потом отходил, был он очень гостеприим
ным хозяином, всегда радовался, когда к нему приходили в гости. Но еще
раз повторюсь - артист он был уникальный. Я много встречался с ним
как с партнером на сцене. Мы поехали на гастроли в Грецию и играли там
три спектакля, где у Николая Олимпиевича были главные роли: «Идиот»,
«Живой труп» и «Принцесса Турандот». И зрители, которые ходили на все
наши спектакли никак не могли поверить, что князя Мышкина и Тарталью
играет один и тот же артист. Их убеждали, им говорили, но они никак
не хотели в это верить. О нем в Греции уже слагали мифы. Это был актер
мирового уровня. А когда мы через несколько лет вновь должны были
«Конармия». Сцена из спектакля
ехать туда на гастроли, то спектаклей, где Гриценко играл главные роли
в нашем репертуаре для Греции уже не было. Но Николай Олимпиевич
так хотел поехать, что попросил дирекцию взять его в массовку спектакля
«Антоний и Клеопатра» и дирекция согласилась. Но когда об этом узнал
греческий импрессарио Критас, то он категорически не захотел брать Ни
колая Олимпиевича в таком качестве. Он сказал, что в Греции до сих пор
ходят легенды о великом русском артисте и, если греческая публика уви
дит своего любимца в массовке, то разразится скандал. Он убедил дирек
цию театра не делать этого. Стали убеждать самого Гриценко. Он вначале
обиделся, но потом подумал и согласился не появляться в массовке перед
публикой Греции.
Я не рассказываю о его великих работах в кино. Сейчас все вспоминают
его гениальный эпизод в «Семнадцати мгновениях весны». Гриценко читал
его по листам, т.к. не мог запомнить такое количество текста, но сыграл
этого немецкого генерала так, что эта великая роль уже вошла в историю
кино и все помнят его огромные глаза все понявшего, задолго до трагиче
ского для всех немецких военных финала гитлеровской Германии.
Хочу сказать, что Николай Олимпиевич был еще в своей профессии
великим тружеником. На репетиции у Рубена Николаевича он мог пред
ложить пять вариантов характера своего персонажа и надо было только
выбирать. На глазах у всех он играл пять разных образов и Рубен Нико
лаевич говорил, что каждый образ хорош. Рубен Николаевич даже плакал
от радости общения с артистом.
Я играл вместе с Николаем Олимпиевичем спектакль «Память сердца»,
где у него была роль старого эстрадно-циркового артиста. Так он, практи
чески, сам придумал себе всю роль. Он играл одновременно на пяти му
зыкальных инструментах. Он научился играть на концертино, сзади у него
стучал барабан, потом он играл на кларнете и из глаз у него еще лились
струи слёз, как у клоунов в цирке. И еще он как-то пронзительно грустно
пел романс, заставляя зрителя смеяться сквозь слезы. Он играл человека,
который физически старел, оставаясь молодым душою и это действова
ло очень трогательно на зал. Это сочетание эксцентрики и лиризма было
у него бесподобно и зал смеялся и плакал вместе с его героем!
Говорят, что нет незаменимых. Есть незаменимые артисты и таким был
и остался в нашей памяти великий, могучий артист Николай Олимпиевич
Гриценко, великий артист Вахтанговского театра!
Вячеслав Шалевич
***
Коля был очень требовательным к себе человеком. И не очень любил,
когда его хвалили. Помню, после премьеры «Маленьких трагедий»
я подошел к нему, чтобы сказать слова восторга, а он ко мне со встреч
ным вопросом: «Да ладно, а что плохо»? Вот этот вопрос «что плохо»
был главным в его актерской жизни. Он всегда знал, что можно сделать
лучше и стремился к этому. Мы были на гастролях в Варшаве. 1953 год.
Небольшая группа актеров делегирована на большой правительствен
ный концерт.
Оживленная беседа. Яша Смоленский читал на польском Маяковского,
а Гриценко играл «Жильца», тот самый рассказ, который он самостоя
тельно сделал еще в училище на втором курсе и так они с Покровским
и играли его всегда с огромным успехом. На этом концерте они тоже
играют рассказ с большим успехом. Правительственный концерт, по
том приглашают участников на банкет, там все правительство и, конечно,
красавец маршал Рокоссовский. Оживленная беседа, все особенно хвалят
Гриценко, молчит один Рокоссовский. Тогда Коля не выдерживает и спра
шивает, почему тот молчит, видимо ему не понравилось? Рокоссовский
говорит, что понравилось, но Коля уже завелся и требует честного от
вета, и тогда Константин Константинович ему говорит, что Чехов более
грустный автор, а у Гриценко он только смешной. Все! Этого хватило для
того, чтобы он больше не играл в концертах этот рассказ. Более года он
отказывался с ним где бы то ни было выступать. Его рвали на части, умо
ляли, просили, он всем говорил нет. А ведь это еще была возможность
Гастроли в Греции. 1964 г.
заработать. Его партнер рвал на себе волосы. Но вот прошло время и
Гриценко опять стал его играть. Это был все тот же смешной рассказ, но
что-то в нем появилось совсем другое. Этого нельзя было объяснить, но
это было совсем другое впечатление. Вот что такое Гриценко! И второй
случай я вспоминаю. Ереван, гастроли театра, поездка в Эчмиазин. При
ем у Каталикоса, все подходят, кланяются, кто-то, наиболее смелый, це
лует руку. А Николай Олимпиевич кидается к нему и сжимает его в объя
тьях. Надо знать наив и простодушие Гриценко, которые шли у него от
радости восприятия жизни. Вспоминаю и день нашего отлета в Москву.
Мы приезжаем на аэродром, у всех в руках багаж. У Николая Олимпие
вича в одной руке его знаменитый портфель, набитый драгоценными бу
тылками с коньяком, в другой - дешевая авоська, в которой несколько
свежих огурцов и огромный качан капусты. Николай Олимпиевич не был
особенно щедрым повседневно, но когда он хотел кого-то принять или
угостить, то доброта его не знала границ. Так вот, приземлились мы в Мо
скве, и Гриценко кричит, что все едут к нему домой. А он недавно получил
квартиру в Проточном переулке, она еще не была обставлена, мы приеха
ли, расселись на табуретках, он выложил весь свой запас коньяка и ра
достный, угощал всех до самого утра. Вот какой был Гриценко. И послед
нее воспоминание - гастроли в Греции, он играет сложнейшие и совер
шенно противоположные характеры: Протасова, Мышкина и Тарталью.
На эти спектакли даже приезжали поклонники театра из других стран.
А надо сказать, что, когда Рубен Николаевич восстановил «Принцессу
Турандот» и мы стали вывозить спектакль за границу, то решено было
текст масок произносить на языке той страны, куда мы едем на гастро
ли. Играем в Греции «Принцессу Турандот» и маски говорят по-гречески.
Николай Олимпиевич трудно запоминал текст на чужом языке и, чтобы
не забыть, написал весь свой текст на манжетах костюма Тартальи. Ман
жеты были записаны без единого пробела. Он во время спектакля все
время смотрел на них и говорил свои реплики. Зрители были счастливы,
веселились вместе с участниками спектакля и, вдруг, один манжет у него
«Принцесса Турандот».
Калаф - Василий Лановой, Тарталья - Николай Гриценко,
