Мэри Пикфорд выступала в роли трогательного ребенка. А Дуглас был молодым американцем, воплощением спортивного духа, неутомимости и оптимизма. От фильма к фильму он уходил от обыденности, не меняя радикально черт своего героя. «Знак Зорро» унес его в выдуманную, испанизированную Америку. Фильм «Три мушкетера» (1921, сценарий написан Эдвардом Кноблоком совместно с Фэрбэнксом) перенес его в американизированную Францию XVII века. В картине от романа осталась лишь история с алмазными подвесками. Фильм был снят в хорошем темпе, с использованием тщательно изготовленных, красивых, но невыразительных декораций.
После крупного успеха «Знака Зорро» и «Трех мушкетеров» Дуглас некоторое время колебался, какой сюжет избрать для следующего фильма. В основном его привлекали «Господин Бокэр» (популярный роман, права на который он приобрел) и продолжение «Знака Зорро», с триумфом шедшего на экранах мира. И как-то вдруг остановил свой выбор на «Робине Гуде», для которого вначале выбрал название «Рыцарский дух». Он приобрел совместно с женой громадные студии Хэмптон (бульвар Санта Моника, 7100), и вскоре там уже высились огромные декорации средневекового замка и города Ноттингэм. Крепость имела 200 метров в длину, а ее внутренний зал, по-видимому, превосходил по размерам крытую часть Пенсильванского вокзала в Нью-Йорке. Эти умело спроектированные декорации выглядели очень правдиво и были возведены тремя лучшими строителями декораций кино того времени — Уилфридом Баклэндом, Эдвардом М. Лангли и Ирвином Дж. Мартином, — а также братом и сотрудником Дугласа — Робертом Фэрбэнксом.
Одновременно постоянные сотрудники Фэрбэнкса, Кеннет Дэйвенпорт и супруги Вудс, занимались подбором технических советников, в чью задачу входило воссоздание подлинной исторической атмосферы. Эпоха Ричарда Львиное Сердце очень популярна в Англии — грубые анахронизмы или недостаток вкуса могли закрыть перед Фэрбэнксом английский рынок.
Возведение замка еще не закончилось, а режиссер Алэн Дуэн уже снял первые кадры в шатре короля Ричарда Львиное Сердце. Робер Флоре писал («Синэ-магазин», 10 октября 1922 года, с. 121–122):
«Декорацию шатра разработали, исходя из принципов Гордона Крэга (Англия и США), Рейнхардта (Германия) и Роберта Джоунса (США). Это было подлинное нововведение в кино. <…>
3 апреля 1922 года, в 7 часов утра Дуглас Фэрбэнкс, облаченный в рыцарские доспехи, стоял на съемочной площадке и повторял первую сцену с Уоллесом Бири, игравшим короля. К 9 часам все было готово. Оркестр из двенадцати музыкантов заиграл бодрую мелодию. Оператор Артур Идесон и второй оператор Чарлз Ричардсон навели камеры. Алэн Дуэн передал через мегафон последние указания. Миссис Вудс, которой предстояло записывать последовательность эпизодов, открыла громадную, чистую еще тетрадь и приготовилась вписывать в нее все, что будет сниматься. Алэн Дуэн скомандовал:
— Свет! Музыка! Камеры!.. Мотор!
В этот день отсняли шесть дублей первой сцены «Робина Гуда».
В репортаже хорошо передана рабочая атмосфера в Голливуде тех времен: оркестр непременно наигрывал мелодию, задававшую ритм актерам и тон эпизодам; режиссер с мегафоном, напоминающим гигантскую клоунскую трубу; девушка — помощник режиссера[56], нововведение в Голливуде; две камеры — для одновременной съемки сцены и для получения двух негативов (второй — для экспорта или на случай аварии). Некоторые сцены снимались под разными углами для облегчения последующего монтажа и ускорения работы.
Для управления массовкой Алэн Дуэн использовал самый большой мегафон в истории немого кино — три метра в длину.
Работа над этим суперфильмом продолжалась четыре месяца, и первый монтажный вариант показали съемочной группе 10 августа 1922 года, то есть менее чем через месяц после съемки последних сцен.
Следует отметить превосходную операторскую работу Артура Идесона. Он умело скадрировал исключительную высоту декораций (к тому же еще увеличенную с помощью трюковой съемки) — внизу кадра толпились крохотных размеров люди, подавленные башнями и высоченными стенами. Журналист Альбер Бонно писал в «Синэ-магазин» (март 1923 года): «Великолепные съемки «Робина Гуда» отличаются невероятной глубиной и рельефностью. Новые приемы позволили насладиться умелыми и удачными световыми эффектами. В фильме мало крупных планов, он состоит в основном из общих планов, где используется самое различное освещение. Отбытие крестоносцев можно отнести к разряду кинематографических чудес. <…> Воины идут и исчезают вдали, но границу их исчезновения установить не удается».
В рекламных сообщениях указывалось, что этот суперфильм обошелся в полтора миллиона долларов. Дуглас Фэрбэнкс мог раствориться в громадной толпе и в окружении гигантских декораций. Ведь ни в «Зорро», ни в «Трех мушкетерах» не было ни такого большого количества статистов, ни столь крупных декораций. Алэн Дуэн, снимавший Фэрбэнкса для «Трайэнгл-файн-артс» и дешевые вестерны и комедии для «Парамаунт», никогда не ставил фильмов такого размаха. Не считая «Нетерпимости» и «Сироток бури», весь опыт Голливуда в «съемках с размахом» ограничивался фильмом «Царица Савская» (режиссер Дж. Гордон Эдвардс, 1921), поскольку «Робин Гуд» намного превзошел первые «исторические» эссе Сесиля Б. де Милля — «Жанну д’Арк» и «Завоевателей» [57].
В фильме, где он играл главную роль, Дугласу Фэрбэнксу удалось выделиться из окружающих его людей и архитектурных сооружений. Фильм не устарел и тридцать лет спустя. Его роскошь и бахвальство немного угасли, но в картине не ощущается та несколько снисходительная холодность, которая проглядывает в «Трех мушкетерах» сегодня. Декорации не сдерживают энергии главного героя, наоборот, они помогают ему показать себя. Он ведет борьбу с тяжеловатым Ричардом Львиное Сердце (Уоллес Бири, его партнер по двум или трех фильмам), а особенно — с коварным принцем Жаном (Сэм де Грасс) и влюбляется в прекрасную принцессу Марианну (Энид Беннет). Этот Робин Гуд, с короткой бородкой и в шляпе с пером, весело переносится на. веревке с одного конца замка на другой, всегда поражает цель стрелой из лука, нападает со своими компаньонами из, Шервудского леса на всадников и берет их в плен, одним ударом скидывает с лестницы полсотни человек. Иногда эта эпопея наводит на мысль о новых «Приключениях барона де Крака». Но Дуглас не превратился в супермена, поскольку грубовато подсмеивался над собственным персонажем. В марте 1923 года Рене Клер писал:
«Средние века в фильме Фэрбэнкса изображены, на мой взгляд, не хуже, чем в исторических книгах. <…>
Забудьте факты, смотрите «Робина Гуда» словно балет, феерию. Пусть ваш взгляд хоть на секунду потеряет предвзятость. Любуйтесь совершенством движений и жестов — кинематограф возник для их записи. «Робин Гуд» — это движущийся лес хоругвей, скачки закованных в броню лошадей, танец свободных людей в лесу, преследования в громадном замке, прыжки через реки, леса, страны… Может, вы полагаете, что сама вековая легенда ближе к действительности? Она ни точнее, ни лиричнее.
Неправдоподобные ситуации, невероятные подвиги, к которым нас приучил Дуглас в предыдущих фильмах, здесь оправданы и прекрасно сочетаются с духом фильма».
Несомненно, этот «толстый» альбом великолепных картинок для подростков весьма далек от прекрасной легенды о благородном разбойнике, стоящем во главе мятежа крестьян против феодалов. Однако в фильме ощутим дух народной легенды, и он не впадает в ханжеские нравоучения — толстый монах, брат Такк (Уиллард Луис), симпатичный раблезианский персонаж, издевается вместе с друзьями бродягами над шерифом й знатью.
Фильм неоспоримо имел громадный успех во всем мире и во многом способствовал усилению владычества американского кино в программах многих стран, дав возможность Дугласу Фэрбэнксу приступить на следующий год к съемкам картины «Багдадский вор», действие которой переносило нас на Восток Тысячи и одной ночи. Фэрбэнкс объяснил, почему он решил снять новый фильм, в выражениях, которые свидетельствуют о том, что успехи вскружили ему голову («Синэ-магазин», 215 сентября 1924 года):
«Есть нечто фантастическое в тех соображениях, по которым я начал «Багдадского вора». Меня подтолкнули к работе невидимые силы. Это дань людской философии повседневности, признание тайных сил, опровергающих уродливость существования.
Человеческая душа, которая стремится к красоте, пытается возвыситься, находит выход в поистине детской любви к волшебным сказкам и фантазиям, [даже] если борьба за существование оттесняет красоту на задний план. <…>
«Багдадский вор» — история нашей мечты, того, что с нами происходит, когда мы забываем о фантазии. Мы идем к воплощению самых пылких желаний, мы ставим в замешательство своих врагов, мы летим от успеха к успеху и ждем вознаграждения — счастья».
