И угораздило же неизвестному созданию — или кому там еще? — поместить линзу прямо в лесу рядом с Уитби, да еще и так хорошо укрытую кустами малины и смолистыми деревьями, что хочешь ее найти — не найдешь. Слава богу, Хоуп выручила меня, а то так я никогда не вышел бы к Уитби и затерялся в окрестностях.
Вечерело.
Моей целью Малой обозначил некоего Карла Зингера, обладателя фигурки лягушки и проживавшего в семейном поместье Зингеров. Войти в доверие. Хотя я никак не мог понять, как именно я должен это делать, особенно учитывая то, что я о нем услышал. Тип был вором и убийцей, а это явно не предвещало доброго и покладистого собеседника. Но что поделать? Нужно было следовать указаниям.
И ведь самое главное: ни в коем случае не забирать фигурку лягушки. Подробностей он мне не рассказал, но я тут же почуял какой-то подвох. Больше полезной информации не последовало.
«Действуй по обстоятельствам», — лишь сказал Малой напоследок, а после недолгой паузы, когда я накинул на плечи рюкзак, добавил: — «Но и не предпринимай ничего неординарного».
В общем, я истолковал слова Малого, как «Будь, что будет!»
И вот, стою перед поместьем. Ворота приоткрыты, словно хозяин ждет гостей. Прохожу во внутренний двор. Подъездная дорога ведет до самого входа, который охраняют две статуи львов с разинутыми пастями. Солнечного света почти нет и их морды выглядят грозно, в оскале.
Поднимаюсь по ступеням. Страха нет, но присутствует неприятное чувство, что что-то не так. Что-то просто обязано произойти. Что-то очень страшное. Сам вечер не предвещает ничего хорошего. Застыл перед самой дверью с незнанием, что делать дальше.
Ну, постучу. Ну, выйдет Зингер. И что я ему должен сказать? Как мне нужно представиться? А как он поведет себя, если заподозрит что-то неладное?
— Чего замер? — звучит из наручного исина голос Хоуп. — Давай пошевеливай ножками, коль ревматизм не заработал.
Ехидничает.
— Малой тут твердит, что у тебя времени не так много.
— Лучше спроси его, что я должен ему сказать.
Тишина. Молчание. И все застывает в эфире, пока Хоуп не откликается вновь.
— Х его з, — отвечает она. — Делай что хочешь. И пошевеливайся давай.
Отключилась. Я знаю, что она все еще слышит меня, да и прекрасно видит, но на разговор принципиально не выходит. Все еще обижается, что мне сложно выговаривать это русское имя: «Наденька». Намного проще «Хоуп». Просто Хоуп.
Надежда. Ее мне не хватает. И ей я переполнен до краев.
Стучу. Сначала тихонько, боясь.
Никакой реакции. Тишина.
Стучу еще раз и значительно громче. Должен услышать. Просто обязан. Если, конечно, вообще решиться открыть.
Слышу шаги за массивной дверью, и становится не по себе. Внутри все замирает. Да даже дыхание. Превращается в ледяную глыбу, кристаллики которой болезненно оцарапывают легкие.
Никаких вопросов. Ничего. И дверь открывается. И передо мной появляется человек не самой приятной наружности, да еще и со шрамом почти во все лицо. Нет, конечно, шрам был только на одной стороне лица, но я был, словно не я, и даже этот шрам разросся на его лица, но лишь в моем воображении.
— Ты вообще кто?
Секунда. Другая. А я медлю с ответом. Смотрю прямо на него. И в его глазах что-то проясняется. Лицо смягчается и даже появляется какой-то намек на улыбку. Он что-то увидел во мне.
— Вы должно быть из Рубиновой Розы? Вас то я как раз и ждал.
В горле засел комок, что я даже ничего не могу сказать, если попытался бы. Киваю. Он улыбается и открывает дверь в полную ширь — пропускает внутрь.
— Проходите-проходите. Мне есть, что вам сообщить, — делает небольшую паузу, пока закрывает за мной дверь. — А еще, я надеюсь, мы сможем обсудить мое вступление в орден.
Еще раз киваю, хотя скорее машинально и не уверен, видел ли он или нет.
Он проводит меня в большую столовую с крупным дубовым столом человек на пятьдесят. Стол простирается, чуть ли не от одной стены до другой, но это лишь игра светотени. Освещение, кстати, тут очень плохое. Лишь несколько ламп, да камин в углу залы.
Мы идем вдоль стола до небольшого бара. А я тут же отмечаю, что вдоль стен на постаментах расположены террариумы с…
…лягушками.
Это квакание, разносящееся по всему залу, да еще и отражающееся от стен эхом, разрывает барабанные перепонки, и полностью забивают мысли этих шумом.
Зингер присаживается за барную стойку и рукой указывает на стул рядом с ним.
— Может, вы желаете выпить?
Еще один кивок. Может хоть алкоголь поможет мне стать самим собой и вновь возобладать над застывшим разумом.
Карл разливает какой-то напиток янтарного цвета по двум бокалам и один подкатывает ко мне. Другой держит в руке, покручивая против часовой стрелки. Затем поднимает бокал и подносит к губам. Смачивает их, а сам о чем-то размышляет. А затем вытягивает руку и неприятно щурится.
— За приятную беседу и обоюдную победу.
Мне приходится поднять бокал и протянуть к нему. Звон стекла. И залпом выпиваю янтарную жидкость, обжигающую не только мое горло, но, кажется, всю голову. Сдерживаю слезы, которые вот-вот выступят и проглатываю. Огненный ком скатывается в желудок. Лучше бы и не пил. Что вообще это за гадость?
— Думаю пора приступать к переговорам, — довольно лыбится Зингер.
Я же молчу. А он чего-то ожидает. Затем делает тяжелый вздох и с легким смешком качает головой.
— Совсем забыл. Это же я пригласил вас, а не вы меня. То, что вам нужно, у меня.
Он достает из кармана брюк сверток и аккуратно разворачивает. В тусклом свете на его ладони поблескивает фигурка лягушки, словно застывшая ртуть. Кладет фигурку на стойку, но на таком расстоянии, что даже при желании, я не успею ее взять первым.
— Пришлось же попотеть, чтобы ее достать, — говорит он и делает еще один глоток из бокала. — Ведь именно она вам нужна?
— Да, — впервые произношу я.
Зингер продолжает лыбиться. Он доволен. И если бы на моем месте был именно тот человек, которого он так ожидал увидеть, добился бы успеха. Карл достал тот предмет, который требовался ордену Рубиновой Розы и, возможно, он был в выигрышном положении, будь я более осведомлен. Ну, и, конечно, будь вместо меня тот, кого он ждал.
Все обернулось совершенно иначе.
Я окинул залу взглядом.
— Гляжу, ты совсем помешался на лягушках, — произношу я расслабленно.
Алкоголь все же взял свое и достаточно быстро, чего я не ожидал. Что же именно он мне налил?
Меня пробирает смех. От которого Зингеру становится не по себе. Вот еще чуть-чуть и он все поймет, а я никак не могу остановить себя.
— В каком смысле, они стали частью моей жизни, — отвечает он серьезным голосом. А на лице уже нет веселых ноток. Он сосредоточен и даже кажется опасным. — Кто ты?
А я все никак не могу успокоиться. Продолжаю смеяться. Голова наливается свинцом. Перед глазами легкая дымка.
Да и что я должен ему ответить? Ответа нет. И не нужен он, на самом деле-то.
Зингер встает со своего стула.
— Выметайся отсюда!
Его голос переходит на крик. Слышатся агрессивные нотки. Он выходит из-за стойки и берет меня, прямо говоря, за шкирку, пытаясь стащить со стула.
— Но прежде, ты отдашь мне то, что есть у тебя.
Поднимает со стула и, вкладывая свои силы, отправляет в сторону стены. Он рассчитывал, что я упаду. А ведь он и вправду мне что-то подмешал. Но я не упал. Как-то глупо перебирал ногами, но в итоге не упал. Оборачиваюсь, а Зингер уже рядом со мной. Тянет ко мне свои руки, а в глазах алчные огоньки. Он улыбается, но уже не так, как раньше, злобно.
— Покажи своего зверя!
И моя рука сама собой лезет в карман и сжимает в кулак фигурку черепахи. Я ощущаю ее холод. Я часть нее, а она часть меня. Так было и так будет.
Зингер пытается ухватить меня, но его руки проходят сквозь меня, а после, видно не ожидая подобного, и весь он проваливается через меня, пытаясь восстановить равновесие. Но у него это не получилось.
Треск стекла. Настолько громкий, что закладывает уши. И это мерзкое квакание.
Ква! Ква! Ква!
Я мало что понимаю, но оборачиваюсь и вижу, что стало с Карлом Зингером. Он упал на один из своих террариумов, провалившись сквозь меня. Не ожидал, что это произойдет, и даже не вытянул руки перед собой. Просто рухнул, разбив стекло и высвободив своих лягушек. А сам, раскромсал свои руки в кровь и налетел глазом на острый штырь, пробивший его голову насквозь.
Рядом с моими ногами алела лужа крови. Я понимал это, но не мог что-либо сделать. Не знал, что нужно сделать. В голове был туман. Густой и почти непроницаемый.
Карл Зингер был мертв и умер он из-за меня. Хотя это можно считать и несчастным случаем, но именно я стал виновником этой смерти. Но во мне не было раскаяния за случившееся.
