Мы утратили всякое чувство близости друг к другу, и когда наш затравленный взгляд останавливается на ком-нибудь из товарищей, мы с трудом узнаем его. Мы были бесчувственными зверьми, вышедшими на охоту. А наша добыча была так беззащитна, словно сама хотела, чтобы мы достигли ее. Французы продолжали отступать, а мы стремительно их настигали. Один молодой лягушатник отстал. И мы настигли его. Он поднял руки, в одной из которых держал револьвер. Непонятно, что он хотел сделать — стрелять или сдаваться. Нам все равно — ударом лопаты ему рассекают лицо. Увидев это, другой француз пытается уйти от погони, но в его спину с хрустом вонзается штык. Он бежит дальше, а штык, покачиваясь, торчит из его спины. Третий бросает свою винтовку и присаживается на корточки, закрывая глаза руками.
Продолжая преследование, мы неожиданно натыкаемся на следующую линию вражеских позиции. За время зимней передышки, оборонительные редуты французов были увеличены, и составляли несколько линий, простирающихся на десятки километров вглубь фронта. Мы так плотно насели на отходящих французов, движимые жаждой убивать, что нам удается прибежать почти одновременно с ними. Потерь у нас немного. Какой-то пулемет подал было голос, но граната заставляет его замолчать.
Повсюду щелкают перерезающие проволоку кусачки. Еще один бросок, и шипящие осколки прокладывают нам путь в следующую, скрытую за поворотом траншею. Мы спотыкаемся о скользкие куски мяса, я падаю на чей-то вспоротый живот. Я видел людей, которые еще живы, хотя у них нет головы. Я видел солдат, которые бегут, хотя у них срезаны обе ступни. Один француз полз на руках, волоча за собой перебитые ноги. Я видел людей без губ, без нижней челюсти, без лица. Жизнь для них была кончена. И меня они не волновали. Только ярость.
Ярость берсерка все больше заполняла меня, и я уже не мог как следует контролировать свои действия, выполняя все на автомате. Это меня и пугало — потеря контроля. Когда я впервые использовал предмет, то практически сразу утратил над собой контроль. Но со временем я научился более менее продолжительное время контролировать ярость. Ненадолго, но все же. Поэтому я нахожу ближайшее укрытие, и снимаю предмет с шеи, пряча в карман. Какое облегчение.
Начавшееся утром наше наступление продолжалось весь день. И только ближе к ночи фронт стабилизировался и выровнялся. Французы отходили, а мы занимали их позиции. Я старался больше не лезть вперед, предоставляя это другим. Основное сопротивление было сломлено. Атака, контратака, удар, контрудар. И на сегодня все. Завтра возможно бой и продолжится.
Основные наши потери за счет новобранцев. За неделю до сегодняшнего наступления нам присылали пополнение. Это один из свежих полков, почти сплошь молодежь последних наборов. До отправки на фронт они не прошли почти никакой подготовки, им успели только преподать немного теории. Они, правда, знают, что такое ручная граната, но очень смутно представляют себе, как надо укрываться, а главное, не умеют присматриваться к местности. И сегодня почти все они полегли.
Хотя подкрепление нам совершенно необходимо, от новобранцев толку мало. Наоборот, с их приходом у нас скорее даже прибавилось работы. Попав в эту зону боев, они чувствуют себя беспомощными и гибнут как мухи. В современной позиционной войне, бой требует знаний и опыта, солдат должен разбираться в местности. Разумеется, наше молодое пополнение почти ничего не знает обо всех этих вещах. Оно тает на глазах. Новобранцы даже шрапнель от гранаты толком отличить не умеют, огонь косит их как траву. Они толпятся как бараны, вместо того, чтобы разбегаться в разные стороны, и даже после того как их ранило. На одного убитого бывалого солдата приходится пять — десять погибших новобранцев. Но мне было их не жаль. Никого из них. Кабан отнимал все больше и больше от меня человеческого, превращая в зверя без души, сожалений и колебаний.
Я возвращался в расположение своей роты, когда один из моих братьев по оружию, еще с той самой первой для меня битвы, окликнул меня и подозвал к себе.
— Курт, уже слышал новости?
— Да я же только вернулся с передовой. Откуда ж мне знать твои новости.
— Все отлеживался поди в каком-нибудь укрытии, пока шли бои, а Курт?
— Ладно уже, говори, что там у тебя? Чего ты такой радостный?
— Переводят всю нашу часть в Россию, на подкрепление тамошним. Говорят, дожать хотят русских, чтобы сосредоточится только на одном фронте, — Он аж светился от радости, а к нам в это время подходили и остальные. — А здесь после сегодняшнего рывка опять затишье будет. Да и сил столько не требуется пока что. Все равно не хватает, чтобы окончательно сломить французов и англичан. А так, скрутим русских и перебросим всех сюда.
— Что обсуждаем, парни? — Громогласый здоровяк Фридрих, как всегда сразу в лоб. — Про Россию небось, а?
— Да все наши только об этом и говорят, — Вставил свою реплику и наш местный еврей Мартин. — Сгоняем туда и обратно. Говорят русские все отступают, а догнать их не могут. Территория огромная, да еще и лес сплошной, да болота. Ни дорог, ни прочих коммуникаций.
— Я уж думал, что русских давно разбили, а тут такая новость, — Фридрих продолжал гудеть чуть ли не в ухо. — Ну ничего, мы их быстро загоним в Сибирь, где им и место.
— Говорят, наша часть очень хорошо себя зарекомендовало себя, здесь. Потому и решили отправить нас, как самых опытных, — Снова заговорил мой друг, Штефан, обращаясь больше ко мне, чем к Фридриху и Мартину. — А ты что думаешь, Курт? Ты ведь ничего еще не сказал по этому поводу. Переварить все никак не можешь?
— Даже и не знаю что сказать-то. Я особо ничего не знаю о России. Знаю только что этим летом мы заставили их серьезно отступать вглубь страны. И еще у русских нехватка боеприпасов, и проблема со снабжением.
— Да этого и достаточно. Дадим им как следует прикурить, — Фридрих встал чуть ли не вплотную ко мне. — Все лучше чем здесь прозябать в ожидании. Оно действует мне на нервы.
— Думаю, ты единственный кому не нравится затишье между боями, — Штефан был прав. — Все только и думают чтобы оно не кончалось, а тебе действует на нервы.
— У нас война вообще-то, если вы не в курсе, парни.
— Думаю это не повод стремиться умирать.
— Да я разве говорит о том, что надо нарываться на смерть?
— Ладно, парни, вы продолжайте, а я пойду, — Что-либо сказать по поводу нашего нового назначения я пока не мог. — Мне надо передохнуть. Потом увидимся.
— Смотри как бы мы без тебя не уехали, пока отдыхаешь.
Предмет не действовал видимо на них так, как на меня. Не опустошал изнутри. Мы бились с ними вместе уже давно, и не раз шли на окопы бок о бок. И я применял своего кабана. Он ведь действовал своей силой не только на меня, но и на всех окружающих, заражая яростью и стремлением убивать. Но когда я снимал с себя предмет, они возвращались в норму, и считали что это всего лишь инстинкт выживания. Они просто безжалостно убивали, а потом снова становились людьми. В отличии от меня. Зверь начинал пробуждаться во мне по мельчайшему поводу. Даже когда я всего лишь злился. Поэтому-то я и перестал носить его постоянно, используя все реже. Все же он не раз спасал мне жизнь, и как знать, может именно благодаря ему многие люди еще живы. Правда многие благодаря ему уже мертвы. В том числе и от моей руки.
Глава пятнадцатая
Иллюзия убийства
Ночь с 16 на 17 декабря 1916 г.
Юсуповский дворец на Мойке, Петроград
Я не знал, бы ли сверчок виновен в пассивных пораженческих действиях России, или же это я сам привел к этому. А я старался не напрягать наши силы в этой войне. Все мои приготовления практически подходили к концу. Многие люди, как из высшего военного командования, так и из так называемой аристократии, скрыто поддерживали переворот. Что уж говорить о народных депутатах и рабочих. Но главное, конечно же, армия. Без нее нам не удастся провернуть все быстро и безболезненно, как я надеялся. Мне удалось убедить людей, от которых многое зависело в нашем плане, что Николай II не тот человек, что необходим в такой час России. Во многом он и сам помог мне в этом. И конечно же Распутин.
К сожалению, мои иллюзии в отличии от тех же иллюзорных масок, работают только в непосредственной близости от меня. По крайней мере не больше чем 200 км от меня. Это мой предел. Я не мог создать иллюзию того же Распутина, и отправить ее гулять по городу, пока сам выезжал из страны. Иллюзорную маску можно было наложить на любые небольшие предметы, и отправить жить своей жизнью. Никто бы узнал, что скрывается под маской, как далеко бы я не был. Но увы, маска в данном случае являлась лишь маскировкой, а мне нужна была полноценная иллюзия. Ну а так как я в последнее время часто покидал столицу, то мне нужен был кто-нибудь на подмену. «Распутин» не мог просто напросто исчезнуть, а затем появиться через месяц. И раз меня не было, а значит и иллюзии, а маска не могла заменить живого человека, то у меня не оставалось другого выбора, как выпустить настоящего Распутина.
