Немцы крепко начали наступление, выбив англичан и французов, и заняв фактически полстраны за каких-то три месяца. К счастью, дальше они не прошли. Париж еще держится. Как оказалось, ни Франция, ни Англия не были готовы к такой войне. Если бы немцы не торопились так поскорее занять Париж, растягивая фронт, то еще неизвестно смогли бы союзники остановить наступление. Для завершения операции по обходу Парижа и окружения французской армии у немцев просто не хватило сил. Их войска, пройдя с боями сотни километров, вымотались, а коммуникации растянулись. Нечем было прикрывать фланги и возникающие бреши. Резервов не было, маневрировать приходилось одними и теми же частями, гоняя их туда-сюда.
Германское командование пошло на роковой для себя маневр: повернуло войска на восток, не доходя до Парижа, пытаясь взять его в окружение, и надеясь на пассивность французов. И тем самым подставило свой правый фланг и тыл под удар. Ну а французы использовали этот момент для наступления по неприкрытому флангу и тылу германской армии. В результате немцы были отброшены на сотню километров назад. Иначе война могла бы уже закончиться. Для Франции по крайней мере точно. Наступательный потенциал немцев на западном фронте был вскоре исчерпан, и мы получили длительную позиционную войну. Война становилась затяжной.
Если бы только на нашем фронте складывались дела лучше. А то и мы терпим одно поражение за другим от немцев. Действия на южной границы с Австрией вначале складывались неблагоприятно. Мы отступали, впрочем как и в Восточной Пруссии от немцев. Но вскоре начав масштабное наступление, смогли довольно быстро и успешно его развить, взяв Львов и Галич, переведя сражения на территорию Австро-Венгерской империи. А ближе к осени началось общее отступление уже австрийской армии. Правда оно больше походило на бегство. Мы взяли Восточную Галицию, огромную территорию с преобладающим в ней православным населением. И это воспринималось не как оккупация, а как возвращение части исторической Руси. Можно было сказать, что здесь мы преуспели, фактически повергнув Австро-Венгрию на ее территории.
Если бы и с немцами было все так просто. Столкновения с ними заканчивались почти всегда в пользу германской армии. Так вскоре и была потеряна нами значительная часть Царства Польского. Фактически мы отступали, но так как территория была обширна, и не сказать бы что легкопроходимая, то дальнейшее продвижение немцев было остановлено. Плюс сказалась на них, то поражение от французов под Парижем. Германская армия нуждалась в резервах и подкреплении. Впрочем, и мы не могли воспользоваться этой заминкой немцев. Наше снабжение оставляло желать лучшего, показывая полную неподготовленность армии. И виноват, как всегда, оказался я.
А ведь перед войной все только и говорили о подъеме производства. Были и запасы продовольствия, и вооружения, боеприпасы. Вот только оказалось этого недостаточно. Германия оказалось более приспособленной, мгновенно подогнав свою экономику под нужды военной машины. А мы были как всегда неповоротливы. Нам не хватало всего. А особенно слаженности и умелого командования. Конечно, поражения в Восточной Пруссии и Польше были довольно болезненны и сопровождались большими потерями, да и морально командный дух был подавлен, но все же нам удалось нанести крупное поражение Австро-Венгрии и захватить значительные территории. Но я слышал только жалобы о нашей неспособности вести войну.
Все эти газетенки и «депутаты» только и верещали о скором провале и сдаче всех западных территорий. По их словам мы практически были раздавлены и разнесены в пух и прах. А ведь эти газеты были единственным источником информации для простых людей. Не знаю к счастью или нет, но большинство людей в нашей стране еще оставались неграмотными мужиками и бабами. Правда это приводило лишь к тому, что они верили всему на слово. А кто знает, что и кто им говорил.
Благом было для нас, что Японцы вступили в войну против Германии. Тем самым развязав нам руки на Востоке. Угрозы оттуда можно было не опасаться. Война на два фронта вымотала бы нас окончательно. Для тех кто знал и понимал, что война для нас к концу года складывалась вполне удачно, несмотря на все потери. В целом бои велись в отдаленных западных губерниях, не затрагивая напрямую центральных и важных для снабжения территорий. Ни о каком сокрушительном поражении речи не шло.
Правда ситуация началась ухудшаться с весны этого года. Тогда-то кризис и начался. К середине весны ситуация на фронте в Галиции, которую мы захватили, изменилась. Германцы расширили зону своих операций, перебросив на северную и центральную часть фронта в Австро-Венгрии свои войска. По сути мы уступали им чуть ли не два раза в своих силах на том участке. К тому же были полностью лишены тяжелой артиллерии, которая была жизненно необходима, как показала эта война. Нарастающая нехватка вооружения, снарядов и боеприпасов, и полное преобладание германцев, привело к тому, что наш фронт был прорван. Немцы ринулись в образовавшуюся брешь, подавляя по всему фронту своим преимуществом. Начался отход и сдача позиций. Весь фронт южнее Варшавы передвинулся на восток. Пришлось отдавать взятые в Австро-Венгрии территории и отходить полностью из Польшу на свою территорию. Нам удалось закрыть и выровнять фронт лишь ценой значительного отступления на свою территорию.
Газетенки тут же назвали причины наших неудач, помимо меня разумеется, — так называемый «снарядный голод». Как они заявили в один голос — успеху германского наступления способствовало то обстоятельство, что к лету кризис нашего военного снабжения достиг максимума. Отступление из Польши породило еще и топливный кризис. Ведь именно Царство Польское давало нам около четверти добычи каменного угля.
Но мы, невзирая на большие потери в территории и живой силе, полностью сохранили способность продолжать войну. Я докажу им, что сам смогу справиться с любым кризисом и выиграть эту войну. Я приму на себя все удары. Доверяй только себе. Рассчитывай только на себя.
Хотя если бы не война, я уже сдал бы позиции, уступив этим паразитам. Несмотря на все мои слова, сил терпеть все это уже не было. За что они так на меня? Они хотели власти, и я бы уступил им. Пусть попробуют на своей шкуре какого это. Они хотели Конституционной монархии, и я бы дал им ее. Хватить сражаться с ветром. Я давно бы уже отошел от власти, если бы не та огромная ответственность за страну, за народ, что лежала на мне. Я старался для них же. Делал все, а получал оскорбления и грязь. А уйти сейчас, в разгар войны, я просто не имел права. Я намеревался возглавить армию, показав силу. Вот только, что доказать и кому, я вознамерился? Успокоить самого себя. Показать себе, что я по праву занимаю престол самой огромной и могущественной империи современности. Показать на деле. Они все равно не поймут. Но я должен вернуть веру в самого себя. Что будет после войны, сказать не могу. Я находился на распутье. Все будет зависеть от итогов войны. Я возмущался недоверием к себе, и обещал скорейшей победы. Но перед самим собой был честен. Я не знал что делать, чтобы остановить все это, и успокоить волнения.
Глава четырнадцатая
Зверь внутри
Осень 1915 г.
Западный фронт
Все чаще поговаривают о новом наступлении. И снова нас отправляют на передовую. Война затягивалась. Никто из нас не думал, когда все это начиналось, что дело примет такой оборот. Нас готовили к войне, но то что я вижу здесь каждый день, это просто какое-то истребление. Сколько людей было искалечено прямо на моих глазах, я уже и не знаю. Сначала было страшно, смотря на все это. Но теперь мне уже безразлично абсолютно все. Все эти люди. Я приходил в ужас от того, кем становился здесь. Когда я впервые попал на фронт, то боялся убивать. Сейчас же мне было совершенно наплевать на это. Я солдат, настоящая машина для убийства. У нас есть враги, и мы должны истребить их. Всех до единого. Как быстро мы теряем человечность на войне. Зависит ли это от самого человека? Или это предмет влиял на меня? Да, все началось с этого предмета. Кабан позволял мне выжить в этой бойне, но лишал меня всего человеческого, превращая в ненасытного зверя, предназначение которого беспощадно убивать.
По пути на передовую мы проезжаем мимо разбитой снарядами школы. Вдоль ее фасада высокой двойной стеной сложены новенькие светлые неполированные гробы. Они еще пахнут смолой, сосновым деревом и лесом. Их здесь по крайней мере сотня. Сколько искалеченных жизней. Сколько семей потерявших своих сыновей на этой войне. И ради чего?
Вся линия фронта находится в скрытом движении. Ночью мы пытаемся выяснить обстановку. У нас сравнительно тихо, поэтому мы слышим, как за линией обороны противника всю ночь катятся железнодорожные составы, безостановочно, до самого рассвета. Французы не отходят, а, наоборот, подвозят войска, — войска, боеприпасы, орудия. Английская артиллерия получила подкрепления, это мы слышим сразу же. Кроме того, сюда перебросили изрядное количество этих французских игрушек, что стреляют снарядами с ударными взрывателями. Настроение у всех подавленное. Никто не желал здесь умирать. Фронт — это клетка, и тому, кто в нее попал, приходится, напрягая нервы, ждать, что с ним будет дальше. Мы сидим за решеткой, прутья которой — траектории снарядов. Мы живем в напряженном ожидании неведомого. Мы отданы во власть случая. Когда на меня летит снаряд, я могу пригнуться — и это все. Я не могу знать, куда он ударит, и никак не могу воздействовать на него.
