И тем больнее было возвращение в реальность.
Потому что змея дождалась, когда сможет подобраться на максимально близкое расстояние, и вцепилась.
И такую дозу яда вкачала, что голову сразу снесло.
Как только не помер.
И Диксон не задумывается, что она, собственно, ничего не должна ему, что они ни о чем не договаривались.
Он думает только о своем потерянном рае, о своих вычеркнутых из жизни нескольких часах счастья. О своих, так и не сформировавшихся в голове надеждах. О том, что сука-судьба его, как всегда, любит.
Очень извращенно.
В груди щемит почему-то неожиданно больно.
Диксон тяжело дышит, рассматривает сбитые в кровь костяшки кулаков. И понимает, что не успокоился. Нихера не успокоился. Завелся только еще больше.
Хорошо хоть член утих и не высказывает пока своего ебучего мнения по ситуации.
Жадно глотая оставшуюся воду, и буровя прищуренным злым взглядом место, где пропала из виду прямая спина Доун, Диксон принимает решение.
Окончательное.
Он посмотрит не нее еще раз. Поговорит. Он пока не знает, о чем, и как сумеет сдержаться, чтоб не придушить гадину, что сначала обволокла его своими кольцами в мнимой ласке, а потом ужалила так подло.
Диксон просто знает, что, если не поставит окончательную, не важно, какую, точку, то яд, всасываясь в кровь, окончательно сведет его с ума.
Диксон понимает, что яд уже действует на мозг. Что он уже отравлен.
Ночью домик, маленький и хлипкий (ну надо же, старик-то просто гений!), не выдает присутствия людей ни единым звуком, ни единым отблеском.
Вполне возможно, что старикашка, со своей маньячестью, натыкал веселых приблуд по периметру.
Но Диксону не привыкать. Он и сам тот еще маньяк.
Внутри тихо, как в могиле.
Доун особо не распространялась, где именно они обитают, наверху или внизу, но Диксон, ставя себя на место хозяина, думает, что они явно внизу.
И что, будь он сам хозяином, то прокопал бы дополнительный укрепленный тоннель до опушки леса, например. Чтоб были пути отхода.
Диксон как раз обшаривает пол ветхой избенки, выглядящей совершенно заброшенной и внутри тоже, когда, ощущая упирающийся в бок ствол старого, но от этого не менее серьезного ружья, понимает, что хозяин-то куда больший маньяк, чем он думал.
Или, что Доун не утратила хватки, выставив часового на ночь.
— Руки, мальчик. И спокойно. Полбашки за раз снесу.
Голос совершенно не похож на старческий, он низкий и глубокий, без дребезжащих ноток.
Диксон, стараясь не делать резких движений, поворачивается. Да, это тот старик, что он засек тогда снаружи. Как его? Том? Да, Том.
— Садись, — кивает на пол Том, основательно усаживаясь на ветхий с виду табурет.
Ружье он держит так, что сразу понятно, пользоваться умеет. А тусклые в свете луны глаза не дают усомниться, что при любом, показавшемся неправильным, движении Дерила, полбашки у него исчезнет. Сразу, без предупреждения. Дедок старой закалки, помноженной на паранойю. Один раз предупредил — и хватит.
Это все Дерил просекает сразу, поэтому ведет себя тихо. Аккуратно.
— Ты кто?
— Дерил. Мне нужна Доун.
Старик молчит. Смотрит. Затем внезапно ослепляет острым лучом фонаря, заставляя жмуриться.
— Доун, значит…
Думает, не задавая больше вопросов, не строя из себя идиота, делающего вид, что первый раз слышит.
И Дерил интуитивно понимает, что давить нельзя. Угрожать нельзя. Только хуже будет. И покорно, удивляясь самому себе, ждет решения.
Уже готовый внутренне к тому, что старик сейчас выстрелит, или скажет убираться. Второе нереально. Не с этим параноиком. Значит, пристрелит и закопает неподалеку.
— Иди, — приказ настолько неожиданный, что Диксон, уже нарисовавший в мозгах мрачную картину своей могилы на заднем дворе этого курятника, даже вздрагивает, и переспрашивает глупо:
— Куда?
— Идиот. — Диагностирует Том. — Вон люк, внизу направо, и потом еще направо.
Диксон все еще не веря, обшаривает пальцами пол в указанном месте, находит еле заметную щель, поддающуюся под пальцами, откидывает совершенно бесшумно люк.
Перед тем, как спуститься, поворачивается к Тому, все еще сидящему на табуретке и неподвижным взглядом изучающему его:
— Почему пускаешь?
Том качает головой, потом еле заметно усмехается:
— Идиот. Дорогу не перепутай. Попадешь к дочке, отстрелю яйца.
Диксон спускается вниз.
Даже если это и ловушка, он пока ничего сделать не может. Том его живым не выпустит отсюда, это понятно. Но непонятно, вот совершенно непонятно, почему позволил пройти в убежище. Он вообще не похож на легковерного дурака. Значит, внизу скорее всего ловушка. Может в месте, куда сейчас направляется Диксон, прячутся парочка десятков ходячих.
Но делать нечего.
Он сам сюда залез. Винить некого. Надо выбираться.
Диксон идет по указанному маршруту по вполне комфортабельному убежищу.
Дверь комнаты открывается без скрипа.
Диксон застывает на пороге, оглядывая помещение.И понимая, что Том не обманул. Это комната Доун.
Здесь не темно. Свет ночника, мягкий и уютный.
Небольшая кровать в углу приковывает внимание. Доун спит, сбросив одеяло на пол. Одна. Волосы, как змеи, разметались по подушке, лицо усталое, со сдвинутыми бровями, кусает губы во сне.
Диксон разглядывая, непроизвольно получает привет от нижней головы. Не вовремя очень. Но так всегда, с этой бабой.
Ее мужика нет. Может, тоже дежурит? Или умотал куда-нибудь. Поэтому она так свободно и лазит по лесу, и ебется с другими.
Злость, опять неконтролируемая злость накатывает, ослепляя. Это яд этой гадюки действует.
Надо успокоиться, бля, надо успокоиться уже!
Диксон шумно выдыхает, и внезапно замечает в маленькой комнате еще одну деталь.
Небольшую кроватку.
Как раз возле ночника.
Детскую.
Ноги идти отказываются, приходится переставлять их гигантским усилием воли.
Диксон уже знает, кого он увидит, приблизившись.
Мальчик. Маленький мальчик. Года два примерно. Лежит на спине, раскинув руки, сжатые в кулачки. Посапывает.
Диксон смотрит оглушенно, в голове нет ни одной, вообще ни одной связной мысли. Ни одной эмоции.
Только отстраненно подмечает знакомые черты.
Нет, он не знает, как он выглядел в детстве.
К тому времени предки уже окончательно потеряли связь с реальностью, и фотографировать младшего сына считали ненужной блажью.
А вот Мерлу повезло больше. Пара его фоток сохранилась до пожара. И Дерил их помнит.
И потому сомнений в том, чей ребенок, у него нет. Фамильные черты Диксонов налицо. На лице.
Старик не совсем выжил из ума, пуская его. А Дерил и правда идиот.
Конченый, нереальный дебил.
А Доун - змея. Надо же, подобралась, обвила кольцами и ужалила. В самое сердце.
Вот только змеиный яд, расплываясь по венам, дарит долгожданное спокойствие. Блаженство.
И обещает новую жизнь.
Жажда жизни
Маленький кусочек истории. Он полностью закончен, продолжения конкретно этой истории не будет.
Второй сезон, после нападения стаи Ходячих на группу, убегает в лес София, дочь Керол, и группа разделяется и ходит по лесу в поисках ребенка. Андреа, буквально днем ранее потерявшая свою сестру Эми, в депрессии. Она идет по лесу с Дерилом, ищет Софию и натыкается на вымерший небольшой лагерь, где прямо на дереве висит дергающийся мертвец.
Андреа, скривившись, смотрела на висящего и с рычанием пытающегося дотянуться до нее мертвеца. Воняло от него мерзко. Хотя, пора бы уже начать привыкать к этому запаху. Он неистребим.
— Глянь, — Диксон подошел ближе, сплюнул, оглядывая дергающееся, хрипящее тело, — его укусили, и он решил не ждать конца, мудак.
— Почему мудак? — Андреа, наконец, отвернулась, отошла чуть в сторону, рассматривая маленький лагерь.
