Отступать им дальше было уже некуда, и лишь два варианта ясно выделялись перед их взором. Ускорить свою смерть, покончив с этим быстро и от рук своих товарищей. Или же надеется на какую-то мнимую милость со стороны римлян.
Иуда развязал это восстание, понадеявшись на таинственных покровителей с их силой. Но где они были сейчас, когда римляне подступали к нему так близко? Он никогда не был религиозным человеком, и скрываясь под маской праведника, оправдывал все свои преступления и террор.
Но возможно сейчас был тот момент, когда стоило обратиться к Богу. Ведь он нужен только тогда, когда человек находится на грани отчаянья. В такие моменты он перестает надеется на себя, и сдается на милость судьбе.
И судьба сама разрешила за Иуду его проблему — из туннелей послышались множественные приближающиеся шаги. Ворвавшиеся римляне примитивно хватали всех без разбору, вытаскивая их из этих пещер наружу к остальным захваченным.
Всех плененных отправляли в римский лагерь для подсчета, и последующей продажи на аукционе рабов. Кругом и всюду горделиво теснились римские солдаты, ухмылявшиеся глядя на всю эту процессию медленно плетущихся жалких людей, возомнивших себя воинами.
Многие просто беззлобно зубоскалились на пленных, а иные же озлобленные римляне посылали угрозы, издеваясь и насмехаясь над ними. Изредка они подгоняли этих пленных евреев грубыми пинками.
— Ну и хилые же еврейчики. Вы только посмотрите на них. Когда они будут висеть на крестах, то даже мухам поживиться-то будет нечем.
Изможденный Иуда Галилеянин медленно брел вместе со всеми остальными сквозь этот шум, стараясь ничем не выделятся и не вызывать агрессии со стороны победителей. И когда кто-то из них смрадно на него плюнул, он не высказал ничего в ответ.
Пустые надежды, искушения и попытки обрести свободу вылились в смерть и жестокое подавление, только усугубив нынешнее положение для евреев.
Квинтилий Вар еще не дошел до Иерусалима, но его молниеносный марш уже показал всем всю безнадежность сопротивления Риму. И сам Бог оставил свою страну, своих сыновей, и свою святую обитель — отныне Бог был в Италии.
Но в тот момент, когда всех пленных евреев сгоняли в римский лагерь, ночное небо внезапно осветилось ярчайшим ослепительным светом, сопровождающимся невыносимым шумом и грохотом. Будто сами небеса взрывались от каких-то невидимых снарядов, полыхая огнем.
Многие евреи тут же пали ниц перед этим неслыханным явлением, охваченные первобытным ужасом и страхом. Менее религиозные римляне неуверенно озирались, пытаясь хоть как-то сконтролировать пленных, но и сами уже поддавались своему страху.
Началась какая-то дикая суматоха — все куда-то бежали, пытаясь укрыться и ожидали что вот-вот и с небес на них обрушится нечто ужасное. Так как пленных евреев не связали друг с другом, то они получили возможность разбежаться в разные стороны, но многие по-прежнему оставались на земле, молясь своему незримому Богу.
Иуда, ослепленный вспышками этого яркого света, почувствовал как в его голову сзади врезалось что-то металлическое, слегка оглушая его. Теряя сознание от этого удара, он лишь ощутил как кто-то подхватил его, приподняв с земли.
И эта непонятная сила куда-то его стремительно уносила. Кругом были только расплывающиеся множественные лица людей, наполненных страхом, а затем он окончательно погрузился во мрак, ничего более не осознавая.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Заброшенный город
«В твоей жизни, все люди появляются, и все события происходят только потому, что ты их сам туда притянул. И то, что ты сделаешь с ними дальше, ты выбираешь сам».
Ричард Бах
В окрестностях Хеврона, Иудея, 2 год н. э. (Через три с половиной недели после Явления в пустыне)
Багровое солнце медленно опускалось за голые скальные пики, возвышающиеся над погружающимся в сон величием Иудейской пустыни. Закат неспешно догорал над горизонтом, плавно переходя из алого в темно-бордовый, и уходя на запад фиолетово-черным покрывалом с первыми дырочками ранних звезд. Солнце еще окончательно не упало за горизонт, но заброшенная деревушка уже погружалась в тревожный и глубокий ночной сон.
Дома грязно серыми кубиками выстроились на большом пустыре, появившемся вследствие вырубки векового леса в незапамятные времена. Старые и древние дома, покинутые неведомо сколько лет назад, разрушались самим временем, беспощадно рассыпаясь и превращаясь в руины развалин. Невооруженным глазом было видно, что здесь давно уже не обитает ни одно разумное живое существо. Таким вот нелюдимым местом и предстала эта деревушка перед тремя путниками, появившимся на ее горизонте.
Покинув резиденцию Анилея, Эфраим со своей младшей сестрой Сарой, и вынужденным другом Нахумом, направились на северо-восток от Хеврона, в сторону ущелий Иудейской пустыни.
По-крайней мере, это всё что на первых порах согласился рассказать им Нахум. И Эфраим был вынужден довериться ему, выполняя свою часть сделки в обмен на помощь Нахума в их освобождении.
Выдвинувшись из Хеврона еще на рассвете, они прошли пешком практически весь день, останавливаясь лишь на небольшие передышки и обеденный отдых. Воды с едой они захватили не так уж и много. Это из-за того, что Нахум уверил их, что к ночи они доберутся до его прибежища.
Сам же Нахум был на чем-то невозмутимо сосредоточен, обдумывая нечто у себя в голове. По началу он был очень молчалив и угрюм, не особо идя на контакт, отделываясь мелкими ответами без объяснений.
Свою фигурку змеи Нахум больше не использовал с того момента, как забрал Сару из бывшей комнаты Эфраима в казармах, переместив за пределы периметра и территории теперь уже покойного Анилея. Он коротко бросил в ответ на вопрос Эфраима почему он не может переместить их сразу в свое убежище, что использование фигурки требует значительных затрат сил от него. И поэтому он не собирается применять фигурку там, где можно обойтись и без этого.
Когда в комнате Эфраима той ночью Нахум показал ему фигурку, то в ночной темноте он и не успел толком разглядеть ее. Но в последствии при свете этого дня, Нахум еще раз продемонстрировал Эфраиму свой предмет. Это оказалась небольшая серебристая фигурка с изображением змеи, кусающей себя за хвост.
Эфраим в последнее время довольно сдержанно относился к своей теперь уже бывшей религии. И поэтому он не стал особо заострять внимание на том, что изображения живых существ были под запретом у большинства верующих иудеев. Нынешний Эфраим больше не относил себя к их числу.
На влажном и мокром от слез лице Сары застыла маска отчаяния и безнадеги, еще с ночи, когда им пришлось так внезапно покинуть дом. Ее большие глаза с надеждой и мольбой смотрели на Эфраима, сообщая больше, чем какие бы то ни было невысказанные и непроизнесенные слова.
Она была в полной зависимости от него, молчаливо и безропотно следуя за ним, куда бы он не направлялся. Ей наверное сложно было все это принять прямо сейчас — уж слишком стремительно развивалось события для нее.
Так и приходилось Эфраиму брести по этой пустынной земле в полном молчании, как со стороны своей сестры, так и со стороны Нахума, идущего немного впереди них обоих.
Ближе к наступлению сумерек они дико устали, а их бренные тела требовали настоящего отдыха и сна. Вступив наконец в пределы этой заброшенной деревушки, Нахум повел их куда-то вглубь путями, известными лишь ему одному.
В эту ночь, как впрочем и в другие подобные ей, на этих узких улочках брошенной деревушки было ужасно тихо и пустынно. И лишь печальные звуки их шагов, да слабый ночной ветер тревожили эту мертвую тишину.
Добравшись в конце концов до одного более менее еще не разрушенного домика с пригодной крышей, Нахум остановился, обратившись к своим спутникам.
— Этот дом на протяжении последнего года, или даже чуть больше, являлся моим прибежищем. Это довольно безопасное место, скрытое от посторонних глаз. И кроме меня в этом пустынном районе давно уже никто не проходил. Здесь мы укроемся и переночуем эту ночь.
— И всё же, ты не хочешь рассказать куда именно мы направляемся? Что дальше?
— Всему своё время, Эфраим. Немного передохнем и я расскажу тебе всё, что знаю сам.
— Я только хочу знать насколько это будет опасно. И для чего тебе вообще понадобился я.
— Я понимаю, что ты беспокоишься за свою бедную сестру. Но она могла бы и остаться здесь, в этом доме, до тех пор пока мы не вернемся обратно.
— Откуда вернемся, Нахум? И как долго это продлится? Ты ничего не можешь мне сказать. Тем более, что я просто не могу оставить ее одну здесь. Она уже достаточно пережила, и мне самому будет надежнее, когда она рядом и под моей защитой. Нет, я не оставлю ее.
