Нина опустила глаза, пряча невольный ужас, голос ее прозвучал тихо и испуганно, так, как и должен звучать голос несчастной овечки.
Она — несчастная овечка. Может, поверит?
— Я Нина, работаю на кухне…
Мужчина остановился прямо перед ней, покачался с пятки на носок, задумчиво разглядывая ее.
А затем резко дернул битой в ее сторону.
Тело действовало само, на автомате уходя с линии удара.
Нина включила голову, только уже отшатнувшись, и обругала себя мысленно всеми матерными словами, которые знала.
Овца тупорылая! Идиотка!
А мужчина, вслед за молниеносным движением биты, оказавшийся рядом с ней — близко, слишком близко! — приподнял двумя пальцами ее подбородок, заглянул в глаза.
Нина, поняв, что маска овечки трещит по швам, опадая к ногам, хмуро посмотрела на него.
Лицо его, красивое, мужественное, жестокое, было сейчас удивленным. Таким же удивленным, как и у Саймона до этого.
— На кухне, значит… — задумчиво пробормотал он, провел большим пальцем руки по ее губам, огладил скулу. — Ну-ну…
Затем отступил, так же резко и быстро, как и подходил до этого.
Развернулся и пошел прочь. Нина стояла у стены, пристально глядя ему в спину.
И дождалась.
В дверях он повернулся, ослепительно сверкнув улыбкой:
— Увидимся вечером, деееетка.
И ушел, насвистывая.
Нина перевела взгляд на застывших свидетелей сцены.
И тут же все задвигалось, как будто и не произошло ничего.
К Саймону подошли двое парней, под руки утащили его в лазарет.
На Нину никто не смотрел.
Девушка постояла еще немного у стены, словно в шоке.
Затем, медленно переставляя ноги, двинулась к своей комнате.
И, зайдя за угол, рванула со всех ног.
У нее совсем не было времени. Совсем.
В дальнем углу ангара она, сдвинув незаметную доску, достала небольшой плотный рюкзак.
Хорошо, что она предусмотрительная!
Как говорил ее инструктор, пусть будет. Даже если и не пригодится.
Пригодилось.
Машина в Александрию отъезжала через пять минут.
Неужели повезло наконец-то?
Ну, хоть в чем-то. Главное теперь, выбраться.
Она действовала быстро.
Все-таки, опыт не пропьешь. И реакции — тоже.
Везения бы хоть чуть-чуть…
И, словно ее где-то на небе услышали для разнообразия, повалило везение.
Она без проблем выбралась за ворота в грузовике.
Она удачно спрыгнула прямо на мягкую обочину.
Она не встретила ни одного стада на своем пути.
И она нашла этот дом.
Конечно, скоро придется уходить. Лучше вообще свалить из штата, вдруг Спасители все-таки ее ищут.
Нина улыбнулась каламбуру, сложившемуся в голове.
Спастись от Спасителей.
Да уж, смешно.
Она выпила горячего отвара из трав, что насобирала в лесу, легла на диванные подушки, стащенные на пол, укрылась пледом.
Она чуть-чуть поспит и пойдет дальше. Конечно, не стоило бы расслабляться, все-таки она еще так близко, но сил не было.
И, как всегда в последнее время, стоило закрыть глаза, как перед ней возникло его лицо.
Его темные, завораживающие глаза, его полные, четко очерченные губы.
Он положил теплые, сухие пальцы ей на щеку, успокаивающе погладил, прошептал:
— Спи, кошка, спи. Тебе надо отдохнуть.
— А ты мне приснишься? — сквозь сон спросила она, и, не в силах устоять, потерлась щекой о его ласкающую ладонь.
— Да, кошка, приснюсь.
Нина тихо вздохнула во сне. И улыбнулась.
Он не врал ей никогда.
***
— Эй, мисс, не стоит подходить так близко к клетке!
Нина с трудом оторвалась от разглядывания шикарного полосатого зверя, и недоуменно покосилась на несуразного мужика, в форме служащего зоопарка, что осмелился сделать ей замечание.
Он повернулась к клетке, демонстративно облокотившись на ограду, надеясь, что это недоразумение свалит.
Не хотелось реагировать.
В конце концов, она ходит сюда уже неделю, каждый раз сидит у клетки по полчаса, и никого это не ебало.
До сегодняшнего дня.
— Мисс, прошу вас, отойдите от клетки! — Вот же пристал! — У тигров очень длинные лапы, вы и не заметите, как Шива вас достанет!
Нина лизнула мороженое, делая вид, что не слышит. Мысленно уговаривая мужика свалить. Ну должен же у него быть инстинкт самосохранения!
— Мисс!
А вот это уже наглость!
Нина резко повернулась, сбрасывая с себя твердые пальцы, намереваясь жестко разъяснить надоеде, кто есть кто.
И кто сейчас полетит пересчитывать ступени жопой, а кто продолжит любоваться красоткой — тигрицей на том расстоянии, которое считает удобным.
Но рука смотрителя оказалась неожиданно крепкой, а взгляд завораживающе темным.
Завораживающе.
Нина ошеломленно уставилась в его глаза, гипнотизирующие ее черной пульсирующей радужкой, и не сразу смогла сделать вдох.
Далеко не сразу.
И, наверно, кислородное голодание сказалось на мозге, потому что дальше были провалы в памяти.
Вот она стоит напротив, смотрит. Не отрываясь, падая в манящую черноту.
Вот они уже в какой-то, пахнущей пылью, сеном, зверем, подсобке.
Она проводит руками по его плечам, задевает рассыпавшиеся по груди дреды, наклоняется, хищно втягивая дрожащими ноздрями его крепкий, мускусный запах.
Вот ее спина чувствительно обдирается о жесткую некрашеную стену помещения, когда он, не особо церемонясь, сажает ее на узкий стол и задирает тонкую летнюю юбку.
Замирает на секунду, опять внимательно и гипнотически заглядывая в глаза, давая понять, что итоговое решение все-таки за ней.
Нина тянется к нему сама, стремясь почувствовать вкус пухлых твердых губ, ощутить гладкость горячей темной кожи.
И мужчина срывается, набрасывается на нее, без заминки, без сомнений. Без ограничений.
Жадные руки сминают легкое платье, заворачивая его наверх, добираясь до тонких, незаметных практически трусиков, которые даже снимать не требуется, достаточно просто сдвинуть в сторону.
Широченные ладони ложатся на ягодицы, подтаскивая ближе, заставляя откинуться назад, опять касаясь грубой стены.
Он смотрит ей в глаза, опять смотрит, жадно и внимательно, когда делает резкий рывок внутрь. В нее.
И это отчего-то внезапно, так внезапно. И так… Невероятно.
Он сразу начинает двигаться, заставляя ее вскрикивать от каждого толчка, сжимать его бедрами, непрерывно и беспорядочно целовать губы, щеки, плечи мужчины. Он притягивает ее за бедра одной рукой, втискивая в себя максимально сильно, не давая свободы движения, а пальцы другой кладет ей в раскрытый в стоне рот, непонятно, то ли стремясь заглушить ее звуки, то ли, наоборот, вызвать еще более громкие и томные.
Нина с наслаждением облизывает его пальцы, с хлюпом втягивая их в рот, и глаза мужчины становятся просто невероятно, пугающе глубокими. Жесткими.
Он резко прижимается к ее губам в грубом, жестоком даже поцелуе, обхватив мокрыми от ее слюны пальцами за шею, сковывая ее, не давая отклониться, двинуться ни от него, ни навстречу.
Движения его становятся совсем дикими, глубокими, болезненными, и Нина, понимая, что он срывается уже в оргазм, следует за ним, ловя его последние всплески, накладывая его ощущения на свои, содрогаясь всем телом, распластываясь по нему, как кошка.
— Меня зовут Иезекиль, — чуть отдышавшись, шепчет он ей.
— Приятно познакомиться, Иезекиль, — с тихим смешком отвечает Нина, и, не удержавшись, опять проводит руками по его длинным, роскошным дредам.
Потом, уже поправляя одежду, лукаво спрашивает:
— Ну как, мне можно поближе познакомиться с той шикарной кошкой?
— Нет уж, — усмехается он, притягивая ее к себе, шепчет в ушко, — с хищными кошками в этом зоопарке могу гулять только я.
Он сдерживает слово.
Всегда сдерживает.
Не подпуская ее близко к клетке, но позволяя смотреть, как он играет с Шивой и кормит ее.
Не интересуясь у нее, кто она такая, но молча и умело зашивая пулевое, по дурости схваченное на последнем заказе.
