К тому же он осунулся, побледнел, у него совсем больной вид. Это все так больно. И я ничего не понимаю.
* * *
Подслушал разговор между мадам МакГонагалл и профессором Флитвиком. Запишу сюда все, что помню.
- Минерва, вы заметили, что происходит с Северусом?
- Он плохо выглядит. Должно быть устает. Он, конечно, железный, но все-таки восемь месяцев в Мунго…
- Мне он не кажется железным, Минерва. Во время войны - да. А вот сейчас…с ним что-то не так. Он по-моему жить не хочет.
- Ну, Северус никогда не был особенно жизнерадостным человеком. Я его со школы помню.
- Я тоже, Минерва. Но тогда он больше был привязан к жизни. И во время войны. А сейчас ему словно незачем. Он живет по привычке. Потому что для того чтоб умереть надо приложить усилия, а у него нет стимула к тому, чтоб их приложить.
- А ведь вы, пожалуй, правы, Филиус. И что-то произошло с мистером Мелори. Северус спросил о нем еще в Мунго. А теперь не смотрит в его сторону и огрызается даже если при нем просто упомянуть его имя.
- Странно. Мальчик так его любит. Он говорил мне, что Северус заменил ему отца, а теперь…
- Да, мне тоже показалось. И ведь их столько связывает, в конце концов именно мистер Мелори прятал у себя Северуса, когда он был вне закона. Он мог бы быть хотя бы благодарным.
- Это неправильно, Минерва. Во всем этом есть что-то неправильное. Северус словно все видит как-то не так. Он ничего не говорит, но взгляд у него довольно выразительный. Он стал с ужасом смотреть на Сибиллу и старается во время трапез отсесть от неё как можно дальше, а на меня периодически глядит с таким возмущением, словно я возвожу на него какой-то поклеп.
- Колдомедики говорят, он был проклят, и они не знают как. Каким заклятьем.
- Что ж, если это была черная магия, то только сам Северус в ней что-то понимает.
- Что будем делать, Филиус?
- Не знаю, Минерва. В наших силах только сообщить колдомедикам.
- Я расскажу им.
Если колдомедики уже тогда не знали, как проклят папа, то теперь тем более не разберутся. Это мое дело. Я знаю, как опасна темная магия, но будь я проклят, если позволю моему отцу зачахнуть от сознания собственной ненужности. Я-то прекрасно понимаю, что это такое. Во время войны он был незаменим, единственный шпион в стане Волдеморта. А сейчас он просто учитель зельеделия. Он не понимает, что он лучший в мире учитель зельеделия. И уж тем более не понимает, что он единственный на всем свете папа. Для меня, по крайней мере. Хорошо, что я их услышал, а-то долго бы гадал, что с папой творится. Не знал, что бывают такие проклятья.
* * *
- Ну что ж, мистер Снейп. Физическое здоровье у вас в норме, но вот ваше отношение к миру… То, что рассказали нам ваши коллеги, позволяет предположить, что ваше восприятие проклято каким-то замысловатым образом.
- Бред. Я чувствую себя как обычно. Ничего не изменилось.
- Вы не заметили, что ваши коллеги изменили свое отношение к вам?
Заметил, а как же. Ведут себя будто стадо кретинов. Собственно это и есть стадо кретинов, но до сего года они довольно удачно симулировали вменяемость. Так что по сути ничего не изменилось.
- Нет, все как обычно. Никаких изменений я не заметил.
- Что ж. Не смею задерживать, мистер Снейп.
- Долго мне к вам еще ходить? Я не вижу в этом нималейшего смысла. Сами видите, лечить меня не от чего.
- Вы смотрели на себя в зеркало, мистер Снейп?
- По-моему я нормально выбрит, вы не находите? Разумеется я вижу себя в зеркале ежеутренне.
- Вы бледны.
- Я никогда в жизни не отличался здоровым румянцем. На моих щеках красные пятна являются предупреждением, что если тот, кто их видит, немедленно не уберется вон, то в следующую секунду он будет размазан по стене тонким слоем. Очень тонким слоем. Надо сказать, довести меня до такого бешенства до сих пор удалось только Гарри Поттеру, и то всего один раз. Ну, так это же у нас все-таки практически супергерой.
- Что ж. Если почувствуете себя хуже, обращайтесь.
- Хуже чем обычно? Вряд ли вам будет польза с моего трупа. Смерть не лечится.
Смотри-ка, и колдомедика можно, оказывается, вывести.
- Вы сами себе противоречите, мистер Снейп!
- Нет, мистер Крукшанк. Просто мне всегда паршиво. И раньше и теперь. Это мое нормальное состояние, оно не лечится. Я привык к тому, что мне хочется убить кого-нибудь или сдохнуть самому. Это настолько привычное состояние, что оно даже опасности для общества не представляет, потому что я давно научился это контролировать и с этим жить. Как вы научились мгновенно принимать дежурное сочувственное выражение лица при виде очередного встревоженного родственника. И демонстрировать фальшивую доброжелательную жизнерадостность осточертевшим пациентам вроде меня. Даже тем, о которых вы знаете, что они откинут копыта через час, вы внушаете ложную надежду непонятно на что, вместо того, чтоб сказать правду и дать им время на подготовку. Прощайте.
Глава 22. Animus tenebrae, примитивная любовь и путь к солнцу
Папа не меняется. При одном только моем появлении скрипит зубами. Письмо от Мелани порвал не читая. А его внешний вид стал еще хуже чем раньше. Он совсем осунулся и похудел до угрожающего состояния. Я наново сварил зелье невидимости и теперь по ночам хожу в Запретную секцию. Самое паршивое, что изучать эту темную магию надо с азов, а то большинство книг и в руки-то просто так не возьмешь. Укусят, причем ядовитыми зубами. Или заорут, тоже не лучше. Пару раз меня чуть было Филч не поймал. Вот уж кто являет собой одно целое со своим именем. Аргус, он Аргус и есть. И кошка эта его облезлая. Иногда всякие христианские чувства к ней исчезают. Так бы и пнул. Прицельно, так чтоб вылетела точно в окно желательно этажа с шестого. Зараза.
Теперь все время спать хочется. Устроил себе койку в лаборатории и сплю там после уроков. Ночью приходится торчать в библиотеке. Ничего. Я это сделаю. Мне некому помочь, темную магию знает только папа, но я и сам справлюсь. Я им всем покажу. Отец даже в Мунго больше не ходит, они от него отступились. Как они могли! Наверняка он говорил им, что с ним все в порядке, но они же доктора! Неужели не видят, что ничего не в порядке?! Все плохо, он не такой, как на самом деле.
* * *
Я нашел её! « Malus Animus Concecraticon». Проклятья, налагаемые на душу. Оказывается, можно проклясть так, что человек убьет собственных детей в убеждении, что они замышляли против него дурное. Можно сделать так, что твой недруг будет казаться всем окружающим невменяемым безумцем, оставаясь совершенно нормальным. Это способно свести с ума. Многое можно, если, конечно, не думать о собственной душе, которая с каждым таким проклятьем будет ссыхаться, как старое яблоко забытое в углу хорошего погреба. Гниль не тронет его, но капля за каплей будут уходить сок и запах, пока не останется лишь горстка праха. Я нашел то, в чем нуждался. Проклятье Animus tenebrae, заставляющее душу слепнуть и видеть вокруг лишь ненависть, презрение, безобразие. Солнце не светит тому, кто проклят им. Люди ему не улыбаются, а если улыбаются, то ему улыбки кажутся презрительными или злобными ухмылками. Такой человек не видит ничего яркого или светлого, не чувствует тепла, ибо душа его слепа. И сердце его ожесточается или разбивается, смотря по человеку. Я уверен, что это оно, потому что когда я подлетал к папе, чтоб заслонить его от следующего удара, я слышал нечто похожее. Тогда не придал значения, да и слышал плохо, но теперь убежден - это оно. У отца не совсем классические симптомы, ему, к примеру, кажется, что к нему стали лучше относиться студенты с Гриффиндора. Я-то вижу, что это не так. У нас с ними по-прежнему спаренные занятия, так что все прозрачно, но он выходит из себя. Он, как мне кажется, видит обращенные к нему эмоции наоборот. И чем сильнее эмоции, тем больше разброс.
Самое сложное - это способ снять проклятье. В книге говорится, что тот, кого прокляли заклятьем слепой души, может быть исцелен лишь примитивной любовью. Ну, это я так понял, не так уж легко продираться сквозь латынь, даже после приема стоязыкого зелья.
Может, это просто надо как-то проявить приязнь более прямолинейно? Надо попробовать. Отосплюсь только, хоть чуть-чуть.
* * *
Что-то надо делать. Здесь невыносимо. Смотреть на него изо дня в день и беситься от смеси любви и ненависти. Я с ума сойду! Невозможно терпеть! Хочется выть и лезть на стену. И больнее всего то, что все всегда было враньем. Но воспоминания все равно приносят некоторое облегчение. Уж очень они достоверны. Так и хочется поверить. Стоит только закрыть глаза…
- Папочка, я тебя очень-очень люблю.
Детские руки вокруг моей шеи. Мягкие русые волосы касаются щеки. За окном зима. Тихо. Слышно даже как какой-то маггл идет мимо Бредли-хауз. Снег скрипит под его ногами.
- Папа. А ты меня любишь?
Стоп. Этого не было в сценарии. И шептали мне это в правое ухо, а не в левое. Дик?
Стоит передо мной за спинкой кресла. И губы расползаются в мерзкой идиотской ухмылке. Это для тебя шуточки?! Маленькая дрянь! Поттер хоть просто ненавидел, а ты… Да я не знаю имени тому, что ты сейчас сделал! Этому просто нет названия. Воистину, яблоко от яблони недалеко падает, только дитя упивающихся способно на такое изуверство. Правда, честно сказать, у Сергиуса на такое не хватило бы воображения. А вот злобы - да. Злобы хватило бы. Ничего, я тоже был «упивающимся» и злобы во мне еще достаточно, гнусное маленькое чудовище.
