- Я не собираюсь быть твоим верховым животным. Всего лишь помочь преодолеть расстояние, которое на своих двоих ты будешь преодолевать довольно долго. Не забудь. Я сам предложил.
- Все-таки я с твоего позволения призову метлу. Спасибо за любезность, конечно, но если я оседлаю тебя, меня не будет покидать уверенность, что я сел кому-то на шею. Это унизительно прежде всего для меня.
Я призываю из сарая свое помело, черт его помнит, сколько лет оно там пылится на всякий случай, а кентавр неожиданно усмехается.
- Все хочешь делать сам, чтобы никогда ничем никому не быть обязанным?
- Это не худшее решение. Ну, полетели? И поскакали. При всем желании не могу предложить тебе прокатиться в ответ на твою любезность. Помело тебя не выдержит.
Он ничего не сказал в ответ, просто сорвался с места в галоп, так что нелегко стало поспевать за ним. Все-таки я давно не летал на метле. Последний раз, кажется семь лет назад. И то, это было всего лишь довольно вялое висение над квидичным полем. Да и метла неновая. Так, мысли вон. Мне бы за ним угнаться…
…Уф! Ну слава Мерлину, мы на месте. Теперь только не упасть с метлы, такого позора я не переживу.
- Ну как? Избавился от лишних мыслей?
Что? Так это все?..
- Ты поэтому так несся?
- Ты сам хотел забыть тревоги хоть на какое-то время. Садись. Люди не могут долго стоять.
Он указал на камень. После такого полета я предпочту последовать его совету. Здесь странно. Вряд ли это место можно назвать красивым. С другой стороны, в конце ноября вообще немного бывает красивых мест. Но меня окутывает странное чувство нежности. Да, пожалуй именно горьковатая печальная нежность владеет этим местом.
- Здесь хорошо.
- Ты не сможешь забыть здесь. Это не то место. Но ты ведь и не хочешь забывать. Ты никогда ничего не забываешь. Если помнишь боль, почему не запомнить также крепко и радость?
- Потому что теперь память о радости приносит куда большую боль.
- Здесь ты можешь вспоминать без боли. Поэтому я тебя сюда и привел. Вспоминай. Это будет справедливо.
- Справедливо?
- Да, по отношению к этому месту. Оно забирает твою боль, а взамен просит причастности к твоей радости.
- Оно заколдовано?
- Не больше чем любой другой участок земли. Просто сложилось так, что сюда довольно часто приходили такие, как ты. Кому казалось, что они утратили нечто дорогое, и воспоминание об утраченном сокровище становилось для них мукой. А земля милосердна. И она дарила своим детям покой. Так здесь поселилось именно это настроение. Вспоминай. Если бы не сезон, я предложил бы тебе лечь, но вы, люди, такие хрупкие существа…
Удивительно, но его присутствие ничего не решает. У меня такое чувство, что я один, а кентавр нечто вроде моего собственного внутреннего голоса. Во всяком случае, мне действительно хочется лечь. Почему бы и нет? Да, вот так. И раскинуть руки в стороны, словно для того, чтоб занять как можно больше места. Надо мной небо. Белесое низкое небо. И деревья в нем машут черными ветками будто отгоняют что-то. Странно, я вижу как плывут облака. Вообще-то это невозможно, потому что в облачной массе нет просвета. Но я все равно вижу, как она движется, густая будто взбитые сливки, которые пытаются осторожно вытряхнуть из миски на поверхность бисквитного коржа. В день рождения когда мне было десять я как обычно пришел к Бренде и застал её на кухне, где она как раз этим занималась.
- Что-то ты рано сегодня, Северус. Я ждала тебя на час позже. Ну раз так, сам виноват. Поможешь мне. На вот, оближи миску.
Помощь, называется. Это же удовольствие. Забраться на высокий табурет, пристроить на коленях фаянсовую белую миску и пальцем доставать со стенок сладкие сливки. Интересно, а чего это она с тортом затеялась? Сегодня какой-то праздник? Что-то он, Северус, не помнит. Ничего, спрашивать он не будет. Она сама скажет. Торт стал белым сверху донизу. Теперь она его украшает леденцовыми кленовыми и дубовыми листьями. А это он между прочим делал формочки. Еще месяц назад она вручила ему узкие полоски жести и попросила придать им форму небольших листьев. Он долго лазил по скверу, искал красивые маленькие листья, а потом осторожно изгибал жесть, поминутно прикладывая к образцам. Вот они ей зачем понадобились. А теперь она идет к кухонному шкафу и что-то оттуда достает.
- Сложи-ка пустую посуду в раковину, мальчик. И поставь чайник.
- Хорошо, Бренда.
Когда он обернулся, в торте горели десять свечек.
- С днем рождения, Северус.
- Это…это мне, что ли?
- А как ты думал? У тебя сегодня как-никак первый юбилей.
Месяц назад у меня был четвертый юбилей. Я даже не вспомнил о нем. У меня вообще было всего два нормальных дня рождения. Тот, в десять лет. И два года назад, когда я обнаружил подарок под дверью своей комнаты. Странно, но сейчас действительно не больно вспоминать. И я даже может быть перечитаю эту смешную книгу, когда вернусь в Хогвартс. Моя жизнь вообще небогата праздниками. Для этого надо наверное быть готовым подпустить к себе людей. Принять как данность, что я им не очень-то интересен, но иногда они готовы обратить на меня внимание. Я не знаю, надо ли мне это. Наверное все-таки нет. Мне не нужно, чтоб меня любили все. Я никогда этого не требовал. Мне всегда казалось, что я хочу совсем мало. Всего дишь семью. Все мои праздники, которые удавались так или иначе связаны для меня с семьей. В них была или Бренда, или дети. И все. А вообще странно, так мечтать о семье и при этом все, кто стал ею, не связаны со мной кровными узами. Ни от кого не зависеть. Никому не быть обязанным, так он сказал? Ну да, я не люблю этого чувства. Я и так слишком много должен. Я не просил, чтоб меня спасали, но раз уж я выжил…как, как еще я могу заплатить долги? Когда я наконец пойму, что моя жизнь принадлежит только мне? И моим детям. Странно, здесь я могу спокойно так их называть. Ушла боль от их предательства. Только надолго ли? Боюсь, что стоит мне уйти, даже может быть просто встать и ненависть вернется. Такая же горькая и так же неотделимая от любви к ним. Без неё хорошо. Почти так же хорошо, как в то время, когда я еще им верил.
- Она вернется?
- Кто?
- Ненависть.
- Это зависит от тебя. Или ты позволишь ей, или нет.
- Он обманул меня.
- Я не берусь судить о том, о чем не знаю. Но могу сказать, что не чувствую силы в твоих словах.
- Я по-твоему лгу?
Лежать на влажных слежавшихся листьях так хорошо. Я совсем не чувствую раздражения, хотя он вроде бы мне не верит.
- Нет. Это не ложь, скорее иллюзия. Ты замотан в иллюзии как муха, оставленная пауком про запас. Она рвется, но чем судорожнее её движения, тем сильнее она запутывается.
- Это совет?
- Нет, Северус. Я не даю советов. Я не из тех, что освобождают мух. Каждый должен прожить свою жизнь сам. Я только говорю тебе, что вижу. Я вижу вокруг тебя иллюзии. И еще пространство вокруг тебя изменяется.
- Как это?
- Трудно объяснить. Все, рядом с чем ты стоишь, начинает производить немного иное впечатление чем раньше. Люди этого не замечают. У них просто по-другому устроены глаза. Обычно, когда вокруг человека происходят такие изменения, это означает, что скоро изменится сам человек. Вы, люди, такие строптивые существа…вы долго сопротивляетесь переменам в себе, так что вокруг вас реальность вечно готова рассыпаться на куски. Я пока видел только одного человека, который почти не насилует реальность. Не идеал, но близко к тому.
- Кто же это?
- Твой сын, Северус.
Странно, и он туда же. Слава богу сейчас эти слова не вызывают ни бешенства ни боли от которой хочется вытащить сердце из груди и зашвырнуть подальше, чтоб оно болело где-нибудь в другом месте. Тем не менее надо быть последовательным:
- Он мне не сын, Фиренце.
- Это тебе тоже кажется.
- Мне не кажется. Его родили другие люди, он принадлежит другой семье.
- По вашим человеческим законам да, несомненно. Но кентавры видят иначе. Скажи, ты читал где-нибудь о том, как видят кентавры?
- Мне всегда казалось, что так же как люди.
- Ты ошибаешься, Северус. Глаза людей и кентавров похожи внешне, но совершенно по-разному устроены. Надо сказать, я первый раз видел то, что произошло между вами. У кентавров нет письменности, есть предания. В наших преданиях говорится, что раньше такое с людьми случалось чаще. Но век за веком люди теряли способность сближаться. Кентавры видели это и грустили, но ничего не могли поделать. Я не считаю своих сородичей более совершенными чем люди, и полагаю, что изоляция двух разумных народов ни к чему не приведет, но за всю свою долгую жизнь я всего один раз видел, как люди становятся родными. Для меня ведь это не какая-то глубокая психология, а всего лишь вопрос цветовосприятия.
- Цветовосприятия?
- Видишь ли, Северус, о том, что у тебя бледная кожа, черные глаза, волосы и мантия, неровные желтоватые зубы и тонкие губы я знаю чисто теоретически. Просто потому, что так тебя описывают люди.
