И это будет финал этой глупой истории. И финал моей жизни, той попытки игры в свободную Эми.
Я не справилась.
Но Диксон меня не отпускает.
Поднимает на руки, несет к кровати, раздевает, укрывает одеялом. Нависает надо мной. Смотрит.
— А где Керол?
Зачем я спросила? Ну вот зачем? Неужели правду от него дождусь? Нет же!
— В душе не ебу, — усмехается он. И смотрит. Странно так. Хотя мне, после произошедшего, все кажется странным.
— Я их оставил в паре километров отсюда. Захотят — придут.
— Но как же ты…
— Дура ты, Харрисон, — хрипит он, наклоняясь ко мне и целуя. В губы. Нежно.
Диксон — нежно.
Это надо пометить в календаре.
И меня опять захлестывает знакомой уже волной дрожи.
Вот как так? Он же так ничего и не объяснил мне, так ничего и не сказал…
Пришел, без слов трахнул у двери, уложил в постель…
И, судя по его действиям, собирается еще раз трахнуть… Так ничего и не объяснив… Какого, спрашивается, черта я так млею? Это же глупость. Это — полный бред и дикость…
Я это все думаю, конечно, но сопротивляться и не планирую.
Диксон ложится на меня, обнимает, и это уже без первоначального остервенения, жесткости, грубости.
Он другой, совершенно. И меня этот перепад настроения доводит до безумия буквально в секунду.
И Диксона тоже, наверно, потому что он сопит сильнее, сдавленно матерится, рвет с меня одеяло…
— Ну вот че это за нахер! Братуха! Это моя баба!
Хриплый развязный голос Мерла Диксона звучит настолько неожиданно, что Дерила буквально подбрасывает в воздухе, как кота.
Я торопливо ныряю под одеяло, успевая заценить диспозицию.
Мерл стоит, заложив большой палец крепкой ладони за пояс джинсов и демонстративно почесывая привернутым к протезу острием штыка щеку.
И смотрит на Дерила. Тоже злого и напряженного.
Недобро так.
Очень даже недобро.
И в этот момент мне, как маленькой, ужасно хочется спрятаться под одеяло.
9. Эми
— Твоя? Твоя?
Так, кажется Диксона заклинило… Я, конечно, очень хочу спрятаться, но кто же тогда объяснит взбешенному Дерилу ошибку?
— Дерил, я…
Мой невнятный писк вообще никому не интересен, братья начинают кружить по комнате, не отводя напряженных взглядов друг от друга.
— Моя. Тут все мое. Какого хера явился, братишка? — Мерл щерится, показательно расслабленно, оскал такой, что мне становится еще страшнее.
— Мерл, я…
— Блонди, прикрой ротик, — командует он, — сейчас Диксоны разговаривают.
— А ты меня не ждал, я смотрю? — хрипит Дерил, усмехаясь. И бросает на меня настолько злобный взгляд, что прямо продирает.
Эй, да не виновата я ни в чем!
И да, я тоже начинаю злиться!
— Ждал, сука! — неожиданно орет Мерл, — очень сильно я тебя ждал! Там. На крыше! Где меня этот шерифский ублюдок приковал! Да не дождался что-то! Рад был избавиться от меня, братишка? А?
— Ах, ты тупое чмо! Да я тебя искал! Я туда вернулся! Какого хера не дождался? — так же, срываясь, орет Дерил, и я вижу, насколько ему плохо от злых слов Мерла, как его корежит.
Это так остро чувствуется, так напряженно, что я опять пытаюсь что-то сказать, лишь бы прекратить кошмар.
Но меня опять не слышат.
Братья заняты выяснением отношений и взаимными претензиями.
— То есть мне надо было подставиться под пасти гнилых? А? Вот тогда бы я тебя точно дождался! — Мерл неожиданно делает рывок вперед с лезвием, Дерил ловко уходит, — я бы тебя дождался, сука! Только для того, чтоб в горло вцепиться! Тварь! Предатель! Сука!
Он с каждым словом, с каждым ругательством все точнее и точнее наносит удары, но Дерил уворачивается, подбираясь ближе и ближе. И, наконец, делает обманный рывок, оказывается совсем рядом и… И неожиданно облапливает по-медвежьи брата, обнимает его и держит.
Мерл еще какое-то время грязно матерится, но не вырывается.
А потом тоже обнимает.
А у меня, наблюдающей за этим, слезы на глазах.
Андреа… черт… Как бы я хотела тоже вот так к тебе прикоснуться. Обнять…
Я вспоминаю, как переживал Дерил, когда Мерл пропал, и мое отношение к нему в тот момент, нашу, как мне тогда казалось, взаимосвязь. У него пропал брат. У меня умерла сестра. Мы оба потеряли своих близких. Так страшно, так неожиданно.
И вот теперь, когда Мерл нашелся, я ужасно рада за Дерила. И плачу. Потому что мне такого не испытать.
Дерил все держит Мерла и даже, кажется, всхлипывает.
Мерл, выдохшись, только успокаивающе проводит рукой по спине брата, говорит, уже тише:
— Ну ладно, ну чего ты, принцесса, бля… На тебя твоя баба смотрит…
Дерил приходит в себя, коротко оглядывается на меня.
— Моя, значит?
— Ну конечно. Твоя. — Ржет Мерл, — я ее тут для тебя, утырка, стерег все это время, всяких дегенератов, которые под юбку норовили залезть, отгонял… А то, понимаешь, такое событие, братишка девственность потерял, наконец-то, но, само собой, по неопытности, бабу удержать не смог… Пришлось спасать ситуацию…
— Как узнал, что я здесь?
— Тоже мне, тайна, бл*, - фыркает Мерл, — нихера сложного. Давай, вытирай слюни, застегивай ширинку и побазарим чуток. А то, знаешь, как-то стремно даже махаться с тобой, когда ты того и гляди шланг засветишь…
Дерил торопливо приводит себя в порядок, я, спохватившись, делаю то же самое под одеялом.
— Вы, я смотрю, уже успели помириться разок, — Мерл оценивающе смотрит на мое красное лицо, — ну вот и лады. Раз тебе, сестренка, сперма на мозг теперь не давит, давай поясню за обстановку в городе. Блонди, сделай нам пожрать.
Я открываю рот, чтоб возмутиться такому шовинистическому отношению, но потом вспоминаю, что это Мерл Диксон, и понятие шовинизм ему незнакомо в принципе. Верней, ведет — то он себя, как законченный шовинист и нацист, но слова такого, похоже, не знает. И объяснять — только нервы тратить.
А потому просто встаю и молча иду в общую кухню, чтоб поставить чайник на плиту. Возвращаюсь, прихватываю паек, смотрю, как братья что-то тихо и серьезно обсуждают.
Дерил отрывается, чтоб проводить меня горячим взглядом, но Мерл щелкает у него пальцами перед носом.
— Братух, будет время еще, будет. Сперва дело.
На кухне вожусь с палкой сырокопченой колбасы, открываю банки с бобами в томате.
— Эй, Чикита, как дела? — мягкий баритон с развязными интонациями заставляет вздрогнуть.
Мексиканец, Мартинез, стоит у входа, привалившись к косяку и разглядывает меня. Нагло очень разглядывает. От его взгляда неприятно колет кожу, поэтому я решаю поскорее убраться под защиту Диксонов.
— Нормально.
— Я смотрю, ты активная девочка. Сначала один Диксон, потом, я так понял, его брат… Может и мне чего перепадет, а?
— Нет.
Конечно, мне ужасно хочется нахамить, но ситуация не та. Да и страшно почему-то. Очень он неприятный, мутный тип, этот Мартинез.
— Да лаааадно тебе, — тянет он и делает шаг ближе, зажимая меня в углу кухни, — я умею быть нежным. Особенно с такими мягкими беленькими чиками… Тебе понравится…
— Прекратите, или я позову Диксонов.
Ну а что делать? Времена феминисток и «я сама себя спасу» кончились, когда открыл глаза первый в этом мире ходячий.
— Да плевать мне на Диксонов! Тоже мне, Мерл — король города! Он завтра ляжет на ринге. А ты ляжешь под меня. Поняла, нина?
Он говорит негромко, но отчего-то так страшно. Что я невольно сильнее сжимаю открывашку. Хоть чем-то защититься. Как он может? Вот так безнаказанно? Неужели, и в самом деле, не боится?
— Пропустите меня!
Стараюсь говорить твердо, от близкого присутствия мексиканца становится реально плохо. От него пахнет потом и несвежей одеждой. Ужас какой!
— Ты думаешь, легла под Диксона — и все? — продолжает угрожать он, — думаешь, что здесь все просто так? Так вот, нина, все не просто так тут! И за все надо платить! И за теплое местечко под солнцем! И за сладкую девочку! Диксон, сука, это знает, но посмотрим еще, как он заговорит завтра, когда я его положу.
