— Не трогайте меня, я свой! Я всё сделал, что приказали ваши люди! Спросите майора СОИБ Теннисона! Я работаю на СОИБ! Мне поставлено задание избежать сопротивления! Лучше уничтожьте броневик, в котором му…
Басовито простучала пушка броневика, снаряды величиной с бутылку из-под кока-колы ударили в многострадальную стену. Вперемешку с кирпичной крошкой брызнули ошмётки мяса, голова исчезла, будто по волшебству — только на ещё тёплые трупы обильно брызнуло сизым, на выщербленных обломках стены повисли какие-то розовые клочья…
— Круто ты его, Ганс! Аж брызнуло! — потрепал бортстрелка по плечу унтер. — С меня поляна!..
Залитая кровью, заваленная растерзанными трупами и обломками площадь осталась позади. Покачиваясь на ухабах, «Брэдли» нёсся прочь из пропахшего кровью и тротилом посёлка на месте Сафонова. Его гнал ужас слепой, валящейся с неба смерти. Но стоило появиться врагам из плоти и крови, как ужас переплавился в ненависть.
Ярцефф уже понадеялся незамеченным, вернее, нераскрытым, вырваться из посёлка и затеряться в руинах до ночи. Но если не везёт, не везёт во всём. Проход по одной из улиц перекрывал бронетранспортёр, за которым шла, постреливая по развалинам, стрелковая цепь. Последним шагал огнемётчик, время от времени он вскидывал кургузую трубу реактивного огнемёта — и в ещё одном каменном мешке материализовывался ад. Визг, вопли и стоны заглушали рёв пламени, порой из огня выскакивали живые факелы, корчились — и затихали, прошитые очередями в упор: пулемёт бронетранспортёра и автоматы чистильщиков тоже не бездействовали.
В первый миг Дудоня инстинктивно притормозил, он глянул в триплекс и грязно выматерился. Из очередного огненного буйства, как подброшенный невидимой пружиной, выпрыгнул один из посельчан. Тощий, длинноногий и длиннорукий, с низколобой обезьяньей головой. Существо отчаянно, совсем по-человечески, кричало, шерсть лизало чадное багровое пламя, но на всех четырёх лапах оно мчалось через улицу, спеша скрыться в руинах.
Оно почти успело: первая автоматная очередь пронеслась за его спиной, лишь одна пуля зацепила одну из лап, выбив сноп искр из горящей шерсти, потекла, заливая огонь, густая чёрная кровь. Но скорости беглец не сбавил. Пружинисто оттолкнувшись остальными лапами, он подбросил поджарое тело метра на три в высоту, метя перепрыгнуть стену. Но не сумел, зацепился передними лапами за скользкий верх стены, когти царапали стену, пытаясь перекинуть тело на ту сторону. Наверное, и перекинул бы, если б не раздалось басовитое стаккато «крупнача» на броневике. И обильно хлынула чёрная кровь, брызнули на покрывшуюся выбоинами стену клочья мяса. Разбрасывая искры, существо опрокинулось на спину, разом ослабевшие лапы последний раз дёрнулись и широко раскинулись в грязи. Вместе с кровавыми пузырями из обгорелых губ вырвался последний хрип. К убитому подбежал рослый солдат — и без лишних сантиментов расплескал голову выстрелом в упор. Мотор взревел, бронетранспортёр покатил дальше, двинулись вперёд и стрелки охранения.
— Командир, можно я их, — сверкая налитыми кровью глазами, прохрипел Клеопатря. — Они и опомниться не успеют…
Неизвестно, что бы решил Ярцефф — но в этот момент ожила рация.
— Сообщите номер борта, номер части и имя командира! — скомандовали с бронетранспортёра. В голосе не было ни малейшей приязни, будто и не к собратьям по оружию, а к каким-нибудь дезертирам, обратился командир штурмовой группы. — Как оказались в зоне действия нашей группы?
«Проклятье, а ведь прав он! — подумал Мэтхен. — Они и правда считают нас дезертирами! Ярцефф сообразит?»
— Приказываю немедленно остановиться и покинуть машину на время проведения досмотра! — скомандовал голос из рации. — При попытке прорыва открываю огонь на поражение!
— Ну…б твою мать! — вырвалось у Ярцеффа. Удивительно, как быстро он освоил подкупольские ругательства. — Клеопатря! Е… по этому х…! Дудоня, полный вперёд!
— Есть, командир! — с наслаждением произнёс стрелок, нажимая на гашетку. Машина повела пушкой, будто рукой, длинная очередь веером ударила вдоль улицы, пара самых невезучих пехотинцев опрокинулись навзничь, как болонка от пинка, в дымном воздухе взмыли багряные фонтаны. Бронетранспортёр попытался стрелять, пулемёт зашёлся в злобном лае, теперь броня гудела под ударами крупнокалиберных пуль. Может быть, хоть две-три да нашли бы слабину, но в этот момент Клеопатря, наконец, поймал бронетранспортёр в прыгающий прицел. Загремел, покрываясь пробоинами, борт бронетранспортёра — двадцать пять миллиметров в упор противопульная броня удержать не могла, пулемёт оборвал свою песнь на полутакте, потом «коробочка» зачадила — но машина Ярцеффа уже протиснулась между ней и обшарпанной стеной и вплотную занялась пехотинцами. Мотор взревел, швыряя машину вперёд. Прямо на пехотинца, пытающегося бежать — но цепкая подкупольская грязь решила его судьбу: с воплем он скрылся под гусеницами, только скрипнула, сгибаясь дугой, штурмовая винтовка. Спина в камуфляжных разводах на миг оказалась в пляшущем прицеле — и Клеопатря удостоил врага короткой очереди. Войдя между лопаток, снаряд вышел из груди, рядом с оседающим трупом в грязь шлёпнулся ритмично дёргающийся комок мяса. Миг спустя и тело, и сердце исчезли под гусеницами, только плеснуло в заслужившую награды грязь красным.
Несколько пуль — уже не крупнокалиберных, обыкновенных «пять-пятьдесят шесть», щёлкнули по броне, взревел, выплёвывая очередную капсулу с огненной смесью, огнемёт. Огнемётчик поторопился — капсула ушла вверх, а упала, породив огненное озеро, метрах в пяти за кормой машины. Клеопатря прицелился — попавший в живот снаряд отшвырнул огнемётчика на обочину. Похоже, ещё один снаряд ударил по подсумку с запасными зарядами: ещё живого человека охватило огненное облако. Кевларовый панцырь не дал забарьерцу погибнуть сразу, а броневик лишь переехал, сплющив ступни, ноги. Человек дёрнулся, дико заорал — но маска шлема похоронила этот нечеловеческий крик. Затем наступила агония, и была она долгой и страшной. Не спас даже военный госпиталь со всеми чудесами медицины двадцать второго века — но об этом ни Ярцефф, ни остальные, уже не узнали.
Стоило стихнуть выстрелам — и броневик притормозил. Но прежде, чем Мэтхен успел понять, что происходит, Ярцефф скомандовал:
— А ну все из машины! Стволы и боеприпасы собрать! Или писей воевать собрались?! И быстро! Кто через минуту не вернётся, останется тут!
К упавшим солдатам побежали посельчане. Трупы переворачивали пинками, винтовки вырывали их окровавленных рук. Жаль только, повреждённые «скафандры» уже никуда не годились. С помощью фомки Мэтхен взломал дверь броневика. Ага, обрадовался он, выхватывая из кобуры безголового водителя старый пистолет. Проникший внутрь Жуха Свин тут же разжился таким же у стрелка. Выскочив из дымной мглы, они захлопнули дверь. Вовремя: похоже, огонь наконец добрался до боеукладки, и пули застучали по броне изнутри.
— Затарились? — оценил скорость Ярцефф. — По машинам! Бегом, бегом, мать вашу, пока этих обалдуев не хватились! — Дудоня, заводи!
Интерлюдия 2. Бароны и бараны
Его обступала тьма, темно было и на душе. Совершенно не задумываясь о том, что может заблудиться, и навсегда остаться в подземном царстве, Пак машинально шагал по гремящей под сапогами трубе. Ему не было дела до окружающего мира, а вот миру до него — было. Об этом Пак забыл — и был немедленно наказан.
…Удар был силён — будто обрушилась на голову бетонная плита, хотя на самом деле, скорее всего, то был обычный кирпич. Пак опрокинулся навзничь, он не потерял сознание, но на миг был ошарашен. Этим поспешили воспользоваться нападающие, сорвав с плеча пулемёт. Правда, оставался нож, но Пак упал неудачно, придавив ножны всем телом. Не дотянуться. В глаза ударил свет его же фонаря, и в этом свете Пак увидел прицелившееся промеж глаз чёрное дуло. «Только не это!» — успел подумать он. Только не ещё одна дырка в башке!
— Слышь, Чача, кажись, из наших он, не из «туристов».
— Бу-у-у-у! — проревел невидимый во мраке Чача. Научиться говорить он, совсем как Папаша Пуго, не озаботился. Да и на кой оно нужно, когда трубы обходить можно и молча, а к краникам и так пускают. — Гы-ы-ы-ы!
«Наши, уцелели!» — радостно подумал Пак. Увы, следующая реплика незнакомца не обрадовала:
— Как думаешь, Чач, тут кончим падлу, или к Вождю потащим?
Пак едва не ойкнул, но всё-таки смолчал. Вспомнился недоброй памяти Чокнутый Буба. Помнится, этот ублюдок тоже изображал из себя «всенародно избранного». Сейчас, наверное, он получил собственный, персональный краник, и сосёт пойло вёдрами — или «туристы» отблагодарили его по-другому? Скажем, пулей в башку, как только стал не нужен?
— Бу-у-у-у!!! — понять, одобряет Чача или нет, невозможно. Но второй собеседник, явно знавший Чачу не первый день, понял. Клацнув прикладом о пряжку ремня, он вздохнул:
