– Согласен, – ответил я. – Ехать нам часов девять. Если к полудню выдвинемся, к ночи будем на месте.
– Можем выехать пораньше.
– Дождемся грузчиков, я отправлю домой пианино, и сразу двинемся в путь.
– Хорошо. Я соберу вещи.
Глава тринадцатая
К шести мы вычистили больше половины комнаты. Закончили на маминой коллекции кукол – почти шесть полных коробок «Американ герлз» и аксессуаров к ним. Не знаю, когда они появились, но поскольку у нее были только сыновья, значит, покупала мать их специально для себя. Рейчел сказала, что заберет кукол, если они мне не нужны.
Мы устали и проголодались, поэтому я закрыл дом и повез Рейчел ужинать в итальянский ресторан, мимо которого проезжал несколько раз. Я рассудил, что ресторан должен быть неплохим – всегда полная парковка и в зале много народа.
Официантка провела нас к небольшому, освещенному свечами столику в углу зала. Я выдвинул стул для Рейчел, а сам сел напротив. Она казалась немного встревоженной.
– Ты в порядке? – спросил я.
– Все хорошо, – ответила она, но, открыв меню, помрачнела еще больше.
– Точно?
Она неубедительно кивнула.
– Тебе неловко быть со мной на людях?
Рейчел отложила меню.
– Нет. Напротив, я впервые еду куда-то с совершенно незнакомым мне человеком.
– Я не совершенно незнакомый человек.
Она усмехнулась.
– Разве?
– Чисто теоретически, разве мы знаем кого-нибудь в совершенстве?
Она засмеялась.
– Будешь рассказывать мне об экзистенциализме? У нас с тобой нет истории.
– Мы только что вместе прошли через десятилетия.
– Верно.
– И нам обоим нравится Джеймс Тейлор.
– Да. С этим не поспоришь.
– Что тогда тебя беспокоит?
– Если честно, здесь очень дорого. Может, пойдем в другое место?
– Нет, нет. Здесь хорошо.
– Разделим счет пополам.
– Я сам все оплачу, – возразил я.
– Я не могу пользоваться твоей добротой.
– Что-то новенькое.
– Что?
– Хоть кто-то не хочет мной воспользоваться.
Рейчел на секунду задумалась.
– Мне кажется, такими людьми, как ты, часто пользуются.
– Какими такими?
– Добрыми.
Я глубоко вздохнул.
– Да, ты действительно плохо меня знаешь.
Она улыбнулась, снова открыла меню, пробежала глазами.
– Ты когда-нибудь пробовал – не могу прочитать – ни-ок-ки?
– Ньокки. От итальянского слова nocchio, которое дословно переводится как «деревянный сук».
– Произносится сложно, а на вкус как?
– Обычно вкусно. Правда, в американских ресторанах их не всегда правильно готовят.
– Пожалуй, рискну. А ты что будешь?
– Я буду спагетти алле ванголе, то есть с моллюсками. Тебе рекомендую взять бокальчик «Кьянти».
– Хочешь произвести на меня впечатление?
Я положил меню.
– Хочу. Получается?
– Еще как. Я ведь простая провинциальная девчонка. Макаронная фабрика в Сент-Джордже – единственное в нашем городке, что имеет хоть какое-то отношение к Италии.
К нашему столику подошла официантка, принесла воду и хлеб. Мы сделали заказ.
– Расскажешь мне о себе?
– Что бы ты хотел узнать?
– Все. – И я не лукавил. Мне действительно хотелось знать об этой женщине все.
– Ладно. С чего начать?
– С начала, – ответил я. – Потом переходи к середине и закончи концом.
Рейчел улыбнулась.
– Как ты уже знаешь, живу я недалеко от Сент-Джорджа, в Айвинсе. Ты когда-нибудь слышал об Айвинсе?
– Нет.
– Маленький городишко. Родители переехали туда четверть века назад. Сейчас там красиво – красные горы, парк «Сноу каньон», а в то время жили лишь бедняки да фермеры. Мы были бедняками. Скорее всего, родители решили осесть именно там, потому что так было дешевле, да и место казалось уединенным.
Теперь все изменилось. В регионе крутятся огромные деньги, вокруг нас все развивается и растет. Мы привыкли жить в глуши, а теперь по соседству стоят богатые коттеджи. У них гаражи больше нашего дома. Стариков потихоньку вытеснили, на их место пришли новые люди.
Отец постоянно ворчит по этому поводу. Но больше всего его заводит то, что город превращается в какой-то анклав художников. «Образованные идиоты» – так он их называет. Я купила ему наклейку на бампер: «Я жил в Айвинсе задолго до того, как он стал таким крутым». Но он так и не приклеил ее на машину.
Я улыбнулся.
– У тебя есть братья или сестры?
– Нет. Я единственный ребенок. Родители уже в возрасте. Оба на пенсии, обоим под восемьдесят. Своих детей у них не было, поэтому они взяли меня, когда им было уже за сорок. Меня удочерили сразу после рождения. Родители не особо разговорчивые люди и все держали в тайне, поэтому до шестнадцати я и не знала, что мы неродные. Сомнения были, но я никогда не спрашивала.
– А почему сомневалась?
– Мы совсем не похожи. Особенно мои глаза…
– У тебя чудесные глаза, – вставил я.
Она застенчиво улыбнулась.
– Спасибо. Ты меня в краску вгоняешь. Но все равно спасибо.
– Пожалуйста.
Рейчел казалась немного смущенной.
– Так вот, мы совсем непохожи внешне, но это еще ничего, у меня совершенно другой характер. Не знаю, что сильнее: наследственность или воспитание, но что касается характера, то здесь я абсолютно другой человек. Во мне живет дух свободы, а они излишне религиозны. Мама вполне могла бы стать монашкой, а папа ведет аскетический образ жизни.
– Тебе, должно быть, нелегко было расти в такой семье.
– Я часто их разочаровываю. Видимо, отсюда и идет мой комплекс вины. Даже мое имя.
– Рейчел – очень даже красивое имя, – возразил я.
– Нет, просто это библейское имя. Оно означает «овца». Меня назвали в честь животного.
Я рассмеялся.
– Пусть и так, но имя-то чудесное.
– Спасибо. Они назвали меня так, потому что в Евангелии от Матфея есть строчка: «И поставит Господь овец по правую Свою сторону, а козлов – по левую».
– Козел – это я.
– Ну, если я и овца, то черная. Как-то лет в четырнадцать мы с подругами гуляли по торговому центру в Сент-Джордже, и один мужчина дал мне визитку, спросил, не хочу ли я попробовать себя в модельном бизнесе, сниматься для журналов и в рекламах. Как же я тогда была счастлива. Но когда мать увидела карточку, то просто взбесилась. Сказала, что я должна покаяться, что тщеславие от дьявола, а все модели попадают в ад.
– Может, в этом и есть доля правды, – сказал я.
Рейчел посмотрела на меня, не понимая: шучу я или серьезно.
– Шутка, – успокоил я ее. – Но мне доводилось встречаться с моделями…
Она заулыбалась.
– Ну, тогда ты знаешь наверняка.
Я засмеялся.
– Да уж, я еще тот эксперт. А когда ты узнала, что тебя удочерили?
– В шестнадцать. Как-то школьная подруга спросила, сколько мне было, когда меня удочерили. Я ответила, что никто меня не удочерял. А она посмотрела на меня как на чокнутую и спросила: «Правда? Ты в этом уверена?» Тем же вечером этот вопрос я задала родителям. Им и отвечать не пришлось. Все было написано на их лицах. Я спросила, почему они не рассказали мне раньше, а мать объяснила, что, мол, они ждали, пока я повзрослею, потому что боялись, что я неправильно все пойму, буду думать, что не нужна была родной матери.
– Поэтому ты стала искать биологических родителей?
– Не совсем. Я расспрашивала о них своих родителей, но удочерение было тайным, и даже они не знали, кем была моя мать. Сказали только, что это была незамужняя женщина, а отец так и вовсе не при делах. – Рейчел усмехнулась. – Какую-то роль он, конечно, тоже сыграл. Вряд ли я результат непорочного зачатия.
– Скорее всего, нет, – согласился я.
Я посмотрел на нее, мгновение помолчал, а потом спросил:
– Зачем ты ее ищешь?
– Хороший вопрос, – ответила она. – Не уверена, что смогу выразить это словами. Это как поиски себя. – Рейчел взглянула на меня. – А что с твоей матерью? Ты говорил, вы не были близки.
