что клиентура не поступит. Такое бывает. Редко, но бывает. Раз в квартал.
— Сегодня именно тог случай, — убеждаю я. — Метель. Мороз за двадцать. Пьяные разбрелись по домам.
— Поедемте с нами, по городу, — предлагает Шикунов. — Если никого не привезем, так и быть, заночуете у нас. Возьму грех на Душу.
Покорно лезу в кабину. По левую сторону от меня за рулем молоденький милиционер Прокопенко. По правую — лейтенант Шикунов Переключатель скоростей натужно трется о мое колено. Видавший виды милицейский фургон с трудом набирает скорость.
Я тревожно вглядываюсь сквозь метель в пустые улицы. Если подвернется какой-нибудь любитель поваляться в сугробе, тогда прощай теплая постель. Но сугробы стоят непомятые, как подушки на застеленной постели. Пьяных нет.
— Заворачивай к промкомбинату «Болт», — командует лейтенант шоферу.
Минут через пятнадцать мы подъезжаем к промкомбинату. Машина резко тормозит. Мои попутчики, словно сговорившись, выскакивают из кабины. Вылезаю и я. Шикунов стоит около какого-то парня. «Трезвый», — мелькает у меня. Прокопенко догоняет второго. Тот сопротивляется, сбивает милиционера с ног. Короткая борьба, и Прокопенко подводит к машине пьяного парня.
«Все погибло! — переживаю я. — Не мне, не мне достанется постель в гостеприимном вытрезвителе. Ее получит этот юный шалопай с лицом плута. Везет же людям!»
Обоих парней ведут в проходную. Для выяснения личности. Так как пьяный с неизвестной целью восседал на промкомбинатовских воротах. А трезвый бесцельно любовался его поведением.
Вахтер в проходной держится нейтрально. В глазах прострация. Никого не одобряет и не осуждает. Держится на расстоянии. Чтобы невзначай не зашибли. И для верности приговаривает:
— А я что? Мое дело — сторона.
Трезвого парня Шикунов отпускает, перенеся в блокнотик данные из его документов.
Пьяного, Александра Ловилова, токаря «Болта», доставляют в вытрезвитель.
_ Ну что, Сашка, будем раздеваться? — усевшись за стол, обращается Шикунов к токарю.
— Ни в жизнь, — говорит Сашка. — Тут не баня. И не медосмотр.
— Разденем насильно, — угрожает Прокопенко.
— А раздевайте, — куражится Сашка. — Даже приятно, когда тебя раздевают, как ребенка.
Его раздели и под ручки отвели в постель.
Он положил ноги на подушку и сладко уснул.
— Удивительно, — говорю я, от усталости опуская голову на пухлый журнал регистрации клиентов. — Какого-то пьянчужку привозят сюда в машине, заботливо укладывают в постель. А бедного командированного мытарят почем зря.
— Если бы не «Болт», — оправдывается Шикунов, — иной раз можно было бы и трезвого командированного приютить. А «Болт» только в январе дал пятьдесят одного клиента.
Я отрываю голову от журнала. Выхожу на улицу.
Метет.
В гостинице нет мест.
Буду откровенным: до этого дня я носил в рюкзаке лишь грязное белье в прачечную. Поэтому о коварстве свиной тушенки я ничего не знал. Оказывается, в рюкзаке она превращается в свинцовую и ведет основательный переучет позвонков туриста.
На выходе из метро мой приятель Стаська (он и заманил меня в поход) помог снять рюкзак. Мы с трудом дотащили его до пригородных касс.
Здесь нас поджидали остальные члены туристской группы.
— Предлагаю съесть всю тушенку сейчас, — сказал я руководителю группы Мише — Чтобы зря не таскаться с ней.
— В холодном виде? — спросил он, скорчив гримасу.
— Можно и в холодном, — ответил я.
— Интересное предложение, — сказал он. — Жаль, обсудить его некогда: объявлена посадка на электричку.
Стаська накинул на меня рюкзак. Я пригнулся к земле и, пропарывая головой воздух, двинулся вперед. Дважды терял из виду ориентир — Стаськины кеды — и натыкался на чьи-то животы. Стаське подбегал и разворачивал меня в нужном направлении.
— Что-то в желудке сделалось просторно, — пожаловался я, когда мы сошли с электрички. — Самое время перекусить.
— Угостите его конфеткой, — посоветовал Миша.
— Хотелось бы чего-нибудь более весомого, — затосковал я.
— Не свиной ли тушенки? — намекнул Миша.
— Неплохая мысль, — блаженно улыбнулся я.
— Остановку, как намечено, сделаем через час, — отрезал Миша.
И мы углубились в лес. Тушенка пересчитывала мне позвонки. Где-то в районе десятого позвонка я сложился пополам. Выглядеть стал более компактно, но обзор местности ухудшился. Стаська шел впереди, как поводырь. Время от времени он чем-нибудь восхищался.
То его изумляла пеночка.
— Какая неповторимая трель! — верещал он, разглядывая пеночку в бинокль. — А с виду невзрачный комочек из перьев.
— Взвалить бы на нее рюкзак, — ворчал я, — по-другому запела бы. А налегке каждый может горло драть.
Или же Стаське попадалась на глаза лягушка.
— Если присмотреться — элегантнее создание, — рассуждал он. — Прыгает, как балерина.
— Без тушенки, вот и прыгает, — задыхался я. — А взвали на нее одну баночку — и конец балету.
Местность оказалась пересеченной. Мы то взбирались на холмы, то спускались с них. При восхождении рюкзак тянул меня назад, при спуске — придавал ускорение, и я, царапаясь о ветки, стремительно падал на руки заботливого Стаськи.
Иногда попадались речки. С бревнами вместо мостов. Я перебирался ползком, а если повисал вниз головой, меня подтягивали к берегу вместе с бревном.
Рюкзак тяжелел. Вскоре я ковылял на четвереньках, напоминая одногорбого микроверблюда. Кончилось тем, что я распластался на земле.
— Немедленно выньте меня из-под мешка, — потребовал я от склонившихся надо мной туристов. — Я вернусь на станцию.
— Уже привал, — сказал Стаська и освободил меня от рюкзака.
Разожгли костер. Сварили лапшу, бросили в нее, к моей великой радости, тушенку. Протянули миску с дымящейся едой.
Я с остервенением набросился на ненавистные мне консервы. Съел одну миску, расправился со второй, с третьей…
По всему телу разлилось тепло. Я лег на траву и погрузился в сладкую дрему. Мстительное чувство к тушенке постепенно утихало…
Я лежал на софе и курил. Сверху послышался едва различимый стук.
Неужели они не понимают, подумал я, что их пол является с обратной стороны моим потолком? Стучат по своему полу, а одновременно бухают по моему потолку. Возмутительно! Нужно тоже постучать. А то подумают, будто я испугался.
Я взял швабру и предупредительно постучал в потолок. В ответ постучали несколько погромче. Я не остался в долгу.
Наверху остервенело заплясали.
Плясать на потолке я не мог. Раскрыл философский словарь, забрался на шкаф и продекламировал соседям статью «Всеобщая связь явлений».
Наверху раздался продолжительный звонок: соседи завели будильник.
Мне ничего не оставалось, как включить электробритву «Нева» и с помощью швабры приблизить ее к потолку.
Наверху забегали в поисках ответной меры. Наконец я услышал издевательское: «Тишина за Рогожской заставою…» Пластинку поставили..
Я тоже перешел
