диетические обеды. В театр потянулись пионеры и пенсионеры.
В праздничном, нарядном фойе висели фотографии официантов. У входа вместо афиш красовались художественно оформленные меню.
В антрактах между первым, вторым и третьим посетители могли пройтись в бывший буфет и перехватить кусочек спектакля.
Театр быстро приобрел собственное лицо и легко конкурировал с соседними ресторанами.
— Я счастлив!.. Я окрылен!.. — Мой друг благодарно тряс мне руки. — Спасибо тебе! Впервые за всю жизнь я ощутил свою полезность обществу.
— А как общество отнеслось к твоей реформе?
— Чудесно!.. Недавно появилась великолепная статья… Меня хвалят! Меня ставят в пример!
И он показал мне огромную рецензию в «Советской торговле» под названием «Вари, выдумывай, пробуй!».
Он еще раз перечитал это письмо — признание в любви. Честно говоря, пойти хотелось. Ниночка ему нравилась. Даже очень. Но, с другой стороны… Три месяца ухаживаний, в лучшем случае. Затем две или три недели подготовки к свадьбе, хождение по родственникам, свадебное путешествие… Потом — девять месяцев ожидания ребенка, стояние под окнами больницы, беганье по врачам, устройство в ясли, в детский садик, в школу… Дальше считать не хотелось.
Конечно, на свидание он не пошел. Но утром следующего дня положил на сберкнижку сэкономленные — по самым предварительным подсчетам — семь лет жизни.
В субботу он был приглашен в свою бывшую школу, на традиционный вечер встречи выпускников. Его очень тянуло повидать бывших одноклассников, похлопать их по плечам, расспросить о житье-бытье, похвастать своими успехами. Но он прикинул, во что это обойдется: час на сборы, двадцать минут на автобусе, речь директора; вызовы к доске, которые снова придумает старик математик… Часа полтора танцы в зале… Потом Валька Чащин опять потащит всех к себе на дачу — это, считай, ночь побоку, сплошные «А помнишь?»… В воскресенье Валька, конечно, никого не отпустит: купание в озере, ловля рыбы, уха из консервов — словом, еще один день коту под хвост…
Он не пошел. Отправил приветственную телеграмму. Зато на книжку были положены сбереженные сутки и восемь часов.
В понедельник в обеденный перерыв позвонила мама:
— Почему ты не приходишь? Я очень волнуюсь.
— Еще ведь не конец месяца!
Когда-то он бывал у нее каждую субботу. Они пили чай с вареньем из облепихи, и он жаловался маме на свое начальство. Мама рассказывала ему о пользе витаминов и перед уходом вручала баночку облепихи, которой ему хватало до следующей субботы.
Теперь он эти посещения отменил — и ежемесячно стал класть на книжку освободившиеся вечера. За год набегало пятьдесят два вечера, а в високосный год — пятьдесят три!.. В конце месяца, каждого тридцатого, он заезжал к маме и, не отпуская такси, интересовался ее самочувствием. Мама провожала его до машины и вручала уже четыре баночки варенья, которых ему хватало до следующего заезда. Конечно, такой визит забирал не меньше часа, но в конце концов у каждого человека есть свои привязанности: он уже не мог пить чай без облепихи.
Дома над тахтой у него висел плакат: «Экономьте время! Храните свои годы в сберкассе!» Он перестал ездить в санатории и дома отдыха, перестал ходить в гости, на юбилеи, на похороны… Завел копилку, в которую бросал каждую сохраненную секунду. Секунды складывались в минуты, минуты — в часы, а часы оседали на сберкнижке и превращались в дни недели, месяцы…
— Зачем ты экономишь? Почему сейчас не живешь? — спрашивали Друзья.
— Еще не имею права. Вот встану на ноги, будут имя, квартира, деньги — тогда я все эти годы и — эх, как погуляю!
И вот настал день, когда он сказал себе: все!
Были звание, положение, благополучие. А на книжке — накопленные десять лет, восемь месяцев и шесть с половиной дней. Все это огромное состояние теперь хотелось по-купечески растратить.
Он вышел на улицу впервые за много лет просто так, без дела. Его ослепило ярким летним солнцем, обрызгало теплым птичьим пением, ошеломило буйством цветущих каштанов. А навстречу шла Нина Петровна, та самая Ниночка, которая до сих пор почему-то не вышла замуж. Ниночка все еще была очень хороша, и у него сладко заныло сердце. Он молил лишь об одном: только бы не прошла мимо! Десять минут, хотя бы десять минут постоять, поговорить!.. Ниночка улыбнулась ему так же радостно и доверчиво, как когда-то. Он улыбнулся ей в ответ и хотел шагнуть навстречу, но вдруг почувствовал, что какая-то сила повернула его в другую сторону и повлекла, повлекла назад к знакомой сберкассе, где он тут же положил на книжку только что сэкономленные десять минут, из сэкономленных ранее десяти лет, восьми месяцев и шести с половиной дней…
Гришку я с детства знаю, еще во дворе вместе в жмурки играли. Он тогда уже все книжки читал и девчонкам про капитана Немо рассказывал. Я его сразу невзлюбил. Меня вообще очкарики раздражают. Дурноватые они какие-то, живут не по-людски. Гришка, например, шесть лет в докторском институте ишачил, а потом еще на Урале четыре года вкалывал научным сотрудником. В общем — десять лет цветущей молодости коту под хвост.
А я все эти годы жил полной жизнью, не отходя от дома. Я работу не искал, она меня сама находила. У нас в доме — сплошь интеллигенты.
А интеллигент — это кто? Это теоретик. В науках он еще туда-сюда, а в нормальной жизни — полнейший нуль. Он тебе в институте синхрофазотрон рассчитает, а в собственном счетчике пробки поменять не умеет. Вот они все ко мне и бегают: кому кран починить, кому перила на балконе покрасить, а кому и просто гвоздь забить. Сперва я в любое время откликался, а потом вокруг новые дома повырастали, интеллигенции поднакопилось, заказы косяком пошли — тогда я приемные часы назначил, с двух до пяти. И запись завел предварительную, на неделю вперед. Супруга моя, Катерина Никитична, список заранее составляет, как к министру какому или даже к экстрасенсу.
Просыпаюсь после обеденного передыха, чую — в прихожей шепчутся, ждут, значит. Долго ждут, а
