Бей своих!.. - Александр Александрович Бобров

Был я веселым, крылатым…

К прозе вернуться пора:

С очередным «дипломатом»

Я распрощался вчера.

Перед потерями стоек,

Но сожалею о том.

Магнитофон «Панасоник»,

С надписью Бокова том,

Ну и мои сочиненья

Кто-то прибрал, и привет!

Я у него, вне сомненья,

Самый любимый поэт.

Пол-России исходил я,

В край из края исходил,

Золотую середину

Я нигде не находил.

Находил золотую осень,

Находил золотую рожь,

Слышал столько прямых вопросов,

От которых бросало в дрожь:

Да иль нет? Отвечай, да скоро!

Как ни кинь — выйдет клин.

Нам во всем при таких просторах

Не найти середин.

Развеселым разговором

Перекручена струна.

Переборы, переборы.

Вот какая сторона!

Вот какая досада вышла —

Снова силы не рассчитал:

Тихо спел — ничего не слышно,

Громко — горло надорвал.

Так ведь б нашей стране бывает

С незапамятных пор:

Мало выпил — не согревает,

Много — так перебор.

Переборы не повторы,

Ни за кем не повторяй!

 Наши песни — переборы,

Переливы через край.

Через край все печали наши,

Если радость — так наповал.

Если малость приврал — не страшно,

Важно, чтобы не переврал.

Если в этом не прав — покаюсь,

Но ни шагу назад|

В крайнем случае эту крайность

В нашем краю простят!

Что в родном просторе?

Елки,

А еще тамбовский волк,

А еще на речке Смолке

Боброка засадный полк.

И от Тулы до Рязани,

От Карпат и до Тувы

Есть просторы для дерзаний,

Есть глубо-о-кие тылы.

Не познаешь их, товарищ,

Не пройдешь их без галош,

Их ничем не затоваришь,

Даже песней не зальешь.

Пока партнер его примерный

Фотографирует народ,

Кооператор «Петр I»

Красавиц на руки берет.

Улыбки, взвизги и ужимки,

Румянец скромности горит.

Зато потом

какие снимки —

Петродворцовый колорит!

И как-то даже неприятно,

Что остаемся в дураках

Все мы, которые бесплатно

Носили женщин на руках.

На новогоднем представленье

Слегка спасает опьяненье,

А так попробуй заглонуть

В таком объеме эту муть!

Глядишь на страшных, на красивых,

Ворчишь, а выключить не в силах.!

Но вот последняя лахудра

Выходит…

Слава богу, утро!

В оживленье говорливом

(Очередь — пустяк)

Мужики стоят за пивом:

Хорошо-то как!

Чех какой-нибудь у стойки

Не постиг бы нас:

Не знавал он перестройки,

Не встречал Указ.

Он считает: грязь и толпы

Унижают честь. Дорогой товарищ, что ты!

Слава богу — есть!

Эх, да вряд ли в целом свете

Кто-то нас поймет.

Запил пивом мысли эти

И понес в народ…

Скоро в вышине проснется крона.

Мусор жгут, и воздух чуть горчит.

На суку знакомая ворона

«Имярек!» нахраписто кричит.

Серость, ну чего ты разоралась?

Я и сам выдумывать горазд.

Но надежды сладостной хоть малость,

Мне сдается, имярек не даст…

Рим

был отравлен черной икрой,

Взятой с собой для продажи, —

Этой советско-туристской игрой —

Стыдно рассказывать даже.

Мелочь — две баночки! — ерунда,

Прибыль для официанта,

Но предложить и продать без стыда —

Нету такого таланта.

Эти две банки сумку прожгли,

Солнечный Рим омрачили.

Добрые люди и здесь помогли,

Душу мою облегчили.

Улица Кандиа. Стол и навес,

Четверо жителей римских.

Мы говорим переводчика без,

Без искажения в мыслях.

Жесты, улыбки, интерразговор —

 Яшин, Кутуньо и Карра.

Вспомнили песню. «Кантаре, синьор?»

И появилась гитара.

Римляне ставят вино — за игру,

Дружбу и город великий.

Я им дарю на прощанье икру

И ухожу, ясноликий…

В Тюмени зимней, вдалеке от дома,

Под серым небом бросилось в глаза:

Не тронута рябина у обкома,

Боярышник не склеван — чудеса!

Зимующих пернатых не хватает?

А может быть, уподобляясь нам,

Они тогда к обкому прилетают,

Когда в других местах

конец кормам…

Позабудется едва ли

Трепет памятного дня,

Как поэты обсуждали

Начинавшего меня.

Мы тогда уж не мечтали,

Что шагаем в коммунизм,

И меня не обличали —

Отмечали мой лиризм,

Не гражданственность, не смелость.

И желали наперед,

Чтобы пелось, как хотелось…

Евтушенко вдруг встает:

«Да рвани же ты рубаху!» —

Слышу в голосе металл.

Но, конечно, не со страху