— и все шито-крыто. Улыбаюсь открыто, прохожу, сдерживаясь, траверз Елены и говорю книжно: «Анекдот — у кого-то я это читал — кирпич русской литературы. Хотите уроню?» Она смеется без стеснения, и тут я для камуфляжа спрашиваю.: «Писателя Конецкого знаете? Могу познакомить». Младшая буфетчица впервые самую чуть смутилась и удивленно спросила: «Он-то здесь при чем? Третий лишний…» Я глотнул патентованную таблетку и дал задний ход, не сообразив, что второй здесь тоже я. Как говорят молодые штурмана: выпал в осадок (новое для меня выражение). В Одессе бы еще схохмили так: сколько людей имеют дырку от бублика только потому, что <не вовремя считают до трех.
12.02. Еще не вечер. Почти легли в дрейф. Пришел третьим, молчу с ребятами — делюсь пережитым.
— Запиши это в шканечный журнал, — запанибратски приказывает старпом Туровников.
— Такой ляп для матерого матроса хуже хука и свинга, — сочувствует второй помощник Логазько. — Назови так новую книгу: «Третий лишний». А что? Неплохое название для излюбленного жанра: «Фактоиды», то есть смесь фактов с идиомами.
Дал радиограмму Виктору Шкловскому, попросил совета.
13.02. Снялись с дрейфа. Сильная бортовая качка. Получил письмо от Виктора Борисовича: «Большой писатель ширеет, как река, принимает опыт других, как притоки, и впадает в океан. Ты ширеешь, Вика…».
Это мне оливковым маслом по душе: пора впадать!
МЕСТО И ВРЕМЯ ДЕЙСТВИЯ
(Александр Проханов)
Сибирь. Сорок градусов. Суета в помещении нарастает. Напряжение в сети падает. Рука тянется к сплетению разноцветных проводов, словно к шипящему клубку змей. Сейчас они подчинятся единой трубной мелодии, станут проводниками человеческой воли или агрессивно зашипят, вспыхнут яростным бунтом. Тогда беда и мрак. А ведь готовое чудо прогресса уже тускло мерцает, топорщит свои конструкции, свежеустановленно волнует. Надо напоить его показным светом, надо зажечь вселенские звезды.
«Ну, решайся! — пульсирующе думает среди этой свистопляски генеральный светотехник Фонарев, выбритый, с белоснежными манжетами, в вольно застегнутом дорогом костюме. — Рули управления у нас, не зря же была брошена в тайгу вся новейшая валютная техника: «магирусы», «камацу», «катерпиллеры». Надо доказать, что теперь пригоден лишь этот искусственный, многократный метод. Конечно, кто-то опять погрязнет в сантиментах: первозданность, охрана природы… От кого охранять? От техники? Да спасать надо технику от враждебности к ней, от первобытных инстинктов. Вот и я сам, если глянуть внутрь себя серыми, с жестким блеском глазами, разве не попадал во власть диких рефлексий; нерешительности, размагниченности, безотчетного влечения? Все, отныне граница! Полный контроль. Работа — дом. Дом — работа. Это сплачивает, рождает прообраз коллектива. Вот два кумира — третьего не дано…»
Вдруг некстати вспомнилась Ира. Ясно увидел, как приходил к ней ещё недавно из тумана идей озябший, бодрый, с бутылкой вина. Обнимал у порога, порочно целовал, оставляя винный вкус на губах. Привычно оправдывался:
— Ох, сегодня едва отбился. Начальство из Москвы прилетело. Ну, знаешь, встреча, совещание, ушица…
Наполнял пространство вечным движением, звуком голоса, смехом, принесенной закуской, а рюмки — зыбким дрожанием вина.
«Вина. А было ли это увлечение такой уж большой виной? — глобально думал Фонарев. — Мы ввергнуты в бесконечность вселенной. И все-таки мы одни в пустыне звезд? Нет, не одни. Я слышу родные голоса. Кто это? Ну да, дети. «Тятя! Тятя!» Значит, пора! — надо решаться…»
Фонарев резко щелкнул тумблером, вспыхнула нарочито разноцветными огнями искусственная пьезохлортитановая елочка, и генеральный услышал привычный крик: «Ура!»
«Да, сотворена еще одна победа, недаром прожит, пробуравлен прошедший год», — устало думал Фонарев, щурясь будто бы от света.
Александр БОБРОВ — московский поэт и бард, автор восьми сборников лирических стихов и книги прозы. Много лет наряду с лирикой писал литературные пародии, эпиграммы, иронические и сатирические стихи. Большая часть из них звучала со сцены, по радио и в телевизионных передачах от «Добрый вечер, Москва!» до «Вокруг смеха». Многочисленные публикации на полосах сатиры и юмора «Литературной газеты», «Литературной России», журналов «Юность» и «Москва» составили книгу «Вообще и в частности». На выход этой книги откликнулся эпиграммой в «Крокодиле» Борис Брайнин:
Прочитали и даже смеялись.
Бей своих, чтоб чужие боялись!
В новой книжке иронические выпады направлены не только против коллег-литераторов, друзей по перу, но и против своих собственных слабостей и пороков: бей себя, родного, тоже…
Бобров — кандидат филологических наук, журналист, редактор и критик — находится в эпицентре современного литературного процесса, где кипят страсти, творятся странные и любопытные вещи. Все это просится в строки, ну а обыденная жизнь вообще все больше подкидывает материалов для обличений и горьких усмешек. Но чувство юмора спасает и тут, что доказывает сборник «Бей своих!..». Многие стихи и пародии, вошедшие в него, публиковались на страницах «Крокодила».
В довоенные 1930-е годы серия выходила не пойми как, на некоторых изданиях даже отсутствует год выпуска. Начиная с 1945 года, у книг появилась сквозная нумерация. Первый номер (сборник «Фронт смеется») вышел в апреле 1945 года, а последний 1132 — в декабре 1991 года (В. Вишневский «В отличие от себя»). В середине 1990-х годов была предпринята судорожная попытка возродить серию, вышло несколько книг мизерным тиражом, и, по-моему, за счет средств самих авторов, но инициатива быстро заглохла.
В период с 1945 по 1958 год приложение выходило нерегулярно — когда 10, а когда и 25 раз в год. С 1959 по 1970 год, в период, когда главным редактором «Крокодила» был Мануил Семёнов, «Библиотечка» как и сам журнал, появлялась в киосках «Союзпечати» 36 раз в году. А с 1971 по 1991 год периодичность была уменьшена до 24 выпусков в год.
Тираж этого издания был намного скромнее, чем у самого журнала и составлял в разные годы от 75 до 300 тысяч экземпляров. Объем книжечек был, как правило, 64 страницы (до 1971 года) или 48 страниц (начиная с 1971 года).
Техническими редакторами серии
