26
XX век начался для страны новым потопом. Беларусь становится театром военных действий Восточного фронта Первой мировой. Затем пришла Революция, Гражданская война, война советской России с Польшей. Подсчитать точное количество потерь невозможно. Только число людей, силой высланных в Сибирь, составило миллион человек. В тридцатые годы, убравшись в наряды страны Счастья, Империя продолжила вычищать эти земли от городов и народов. Ей не нужно было уже прикрываться попами и рассуждениями о высокой духовности ее миссии. Теперь она могла оживить «Капричос» Гойи, создать гигантские макабрические полотна, используя только два цвета: черный – земли и темно-бурый – застывающей крови. В тридцатых по обвинению в национализме Сталин вырезал почти всю белорусскую интеллигенцию. Из состава Союза писателей к началу сороковых годов в живых осталось всего двенадцать человек. Одновременно шли массовые убийства простых граждан – в 1937 году в Беларуси было расстреляно сто тысяч человек. Продолжалось переселение в Сибирь кулаков, националистов, религиозных сектантов «и прочих враждебных элементов». Число жертв этих лет огромно. Только в урочище Куропаты под Минском было истреблено от ста до двухсот пятидесяти тысяч человек. В сороковых годах эти земли накрыла последняя большая война. Она длилась четыре года и унесла жизнь еще каждого четвертого ее жителя.
Был ли счастлив я в обществе Счастья, не помню. Скорее всего, нет. Как и каждого маленького человека, меня окружали свои маленькие проблемы, страхи и неисполненные желания, которые, наверно, не давали ощутить себя до конца счастливым. Но то, что мы живем в самом счастливом обществе, я знал абсолютно точно. Это знали все дети Города Солнца. Я помню, как мы сочувствовали детям, живущим в страшном капиталистическом мире. Я помню веселые пионерские песни, которые доносились из нашей радиоточки солнечными весенними днями – а солнца весной в Городе Солнца всегда было много, – и тот странный фильм, который я увидел в какой-то тусклый зимний день. Я чем-то болел, поэтому не пошел в школу. Как и всем детям, мне нравилось болеть. У меня даже имелось любимое занятие: я устраивался в кресле у окна нашей теплой кухни и рассматривал путеводитель по Ленинграду. Это была книга с очень подробными аксонометрическими планами. Мне нравилось белыми зимними днями в полуболезненном состоянии гулять по этой аксонометрии среди воображаемых зимних, таврических, Михайловских и других ленинградских дворцов. В этот день по нашему черно-белому телевизору я увидел фильм о собаке, у которой умер хозяин – небольшую новеллу, показанную тогда, когда большинство людей было на работе. Обычно такие странные фильмы крутили в то время, когда их почти никто не мог увидеть. В ней не было какого-то замысловатого сюжета. Старый одинокий человек умирает, приходят врачи, какие-то незнакомые люди, они что-то делают. Пес за всем наблюдает. Он сидит у тела. Ночь. Горит лампа. На следующих кадрах пронзительный черно-белый зимний день. Небольшая траурная процессия направляется на кладбище. Пес идет по снегу за гробом. Старика закапывают. Люди расходятся. Пес остается один. Через какое-то время он возвращается домой, а дома больше нет. Дверь закрыта, и никто не откроет ее. Мне запомнилось странное ощущение от этого фильма. Болезненный пасмурный день за окном и грустная черно-белая сага о старике и собаке, которая жила в стране Счастья, но в один зимний день собачье счастье закончилось.
Немига. Зима
Немигу сносили долго. Сначала ее превратили в гигантскую декорацию, в которой съемочные группы со всего Союза снимали фильмы про войну. Опять здесь рвались снаряды, горели дома, ездили танки с красными звездами. Потом появились экскаваторы. Мне было жаль этих кварталов, от которых веяло человеческим теплом. Я долго не мог понять, зачем это делают, зачем приехали эти страшные машины и бьют большими многотонными бабами по стенам моего детства. Почему разрушают Немигу – этот маленький уютный мир, где стоял старый дом с умными шкафами, где находились ненавистные мне ночные ясли и булочные с запахом свежеиспеченного хлеба. Где в деревянных будках сидели старики-курды и за несколько копеек чистили обувь прохожим, где мамаши развешивали белье в обшарпанных двориках. Где бродили стекольщики, точильщики ножей, коты и собаки с умными глазами. Где стоял дурманящий аромат каминного дыма. Я не понимал, зачем они убивают Немигу, тело и душу Старого Города. Без нее Город исчезал, становился призрачным, дробился, рассыпался на мелкие осколки предместий. Многие потом говорили – это продолжение того, что Империя много лет совершала и раньше. Я думаю, это Город Солнца требовал расширения жизненного пространства. Пока жила Немига, он был в этом Городе не один. Немига – его давний соперник. Пока она была жива, он не мог по-настоящему уйти в мир сладких снов, ведь он – солнечный город Грез, а она – Бессонница, та, которая не спит. Она будила его, не давала заснуть. Она была бессонной ночью, а он – солнечным днем. Рано или поздно он должен был ее задушить. Хотя все, что появилось в 70-х годах на месте снесенных кварталов Немиги, уже не имело отношения к Городу Солнца. Он мог завоевывать новые пространства только в тридцатых, сороковых, пятидесятых, когда в нем жила сила стиля и веры. В 70-х веры уже не было. Все, что появлялось как продолжение Города Солнца, становилось фальшивым, а потому бездарным. Позже я понял еще одну причину убийства. На самом имени Немига лежало заклятье кровавых берегов. Все, что связано с ней, неизбежно должно было погибнуть. С кровавых берегов Немиги началась история Минска. В 1067 году объединенные дружины киевского князя Изяслава, черниговского князя Святослава, переяславльского Всеволода разбили войска полоцкого князя Всеслава, взяли город, а всех жителей в отмщение вырезали. «На Немиге снопы стелют из голов, на току жизнь кладут, веют душу от тела. Немиги кровавые берега не добрым посевом были засеяны», – описывает это событие «Слово о полку Игореве». С того времени Бессонница стала подземной водой этой земли, рекой смерти, уносившей души погибших в бесчисленных войнах. Спустя восемь столетий Немига-река пересохла, ее заковали в трубы и пустили под землей. Но на поверхности остался Немига-город, который еще через сто лет ушел под землю вслед за рекой. На этом месте проложили широкую магистраль, и через пятнадцать лет здесь появилась станция метро Немига, примерно в том месте, где проходили кровавые берега. А еще через десять лет на этой станции произошло страшное жертвоприношение: подземная река забрала жизни пятидесяти трех человек. Все случилось летним воскресным днем, в котором поначалу не было ничего необычного. С самого утра в Городе стояла жара, воздух был влажный, как обычно перед грозой. Вечером Город облетела страшная весть. Никто еще не знал толком, что произошло, но все понимали: случилось что-то ужасное. В тот день на открытом поле рядом со станцией метро проходил концерт, на который собралось несколько тысяч человек, в основном студентов и школьников. Внезапно небо разверзлось стеной воды. Очевидцы рассказывали, это был не ливень, а именно стена – река, которая пала с неба как раз на то место, где находились когда-то кровавые берега Немиги. В других частях города в это время шел обычный небольшой дождик. Дети кинулись к станции метро, чтобы укрыться – сотни людей устремились к подземному переходу Немиги. Там, под землей, произошла страшная давка, в которой погибло пятьдесят три человека. Все случилось как почти тысячу лет назад: «На Немиге снопы стелют из голов, на току жизнь кладут, веют душу от тела. Немиги кровавые берега не добрым посевом были засеяны». Заклятье кровавых берегов дало о себе знать. Река пролилась и понесла детей умирать к своим берегам – под землей. Ведь уже много лет Немига – подземная река. Подземной реки кровавые берега, кровавые берега Бессонницы…
Немига под снегом
Из множества фильмов детства про войну мне запомнился «Часы остановились в полночь» – про убийство генерального комиссара Третьего рейха в Беларуси Вильгельма Кубе. Минское подполье приговорило его к смерти, но долго не могло к нему подобраться. Наконец сопротивлению удалось завербовать служанку в доме Кубе, которая и привела приговор в исполнение. В настроении этой картины было что-то очень искреннее и одновременно жестокое. В конце фильма главная героиня исполнила для немецких офицеров на вечеринке в доме гауляйтера трогательную белорусскую песню, а потом отправилась в спальню и подложила бомбу с часовым механизмом под матрас Кубе. Спустя много лет я узнал другую правду этого приговора. Убийство Вильгельма Кубе было спланировано в Москве, которая выслала в Минск специального агента для организации покушения. Кубе принадлежал к тем немногим высоким фигурам Третьего рейха, которых можно было назвать прагматиками. Он помогал вытаскивать из лагерей деятелей белорусской культуры, открывал белорусские школы и газеты. Если б в Минске сидел какой-нибудь зверь, как многие гауляйтеры других оккупированных территорий, то Империю это б устроило. Но человек, пытающийся завоевать симпатии местного населения, был для нее опасен. Планируя покушение, в Москве знали, что за него казнят несколько тысяч жителей города. Каждый партизан, который убивал немецкого солдата, понимал, что за это будет расстреляно от десяти до ста невинных людей. Число зависело от чина убитого. За покушение на Кубе в Минске казнили три тысячи человек. Таковы были правила этой искренней и жестокой игры. Одни приговаривали к смерти три тысячи и одного человека, другие приводили приговор в исполнение. Все, что было связано с последней войной, в стране Счастья сцементировалось правдой Империи. Другая правда вышла наружу, когда цемент дал глубокие трещины, и страна Грез стала пробуждаться от сна. Одна из прежних неприкасаемых правд гласила, что Минск во время войны уничтожили немцы. Но они взяли город без боя на шестой день войны, в результате этого захвата Минск почти не пострадал. Больше он потерпел от энкавэдистских поджогов. Когда же в 1944-м советская армия вернулась, Город уже лежал в руинах. Все четыре года, пока Минск находился в оккупации, его бомбила советская авиация. Обычно самолеты прилетали на праздники и привозили подарки от Сталина.