39
Дворец науки
Если двигаться от площади Виктории дальше, по правую и левую руку от вас по-прежнему будут тянуться вереницы дворцов для народа. Пройдя километр, вы встретите еще одну гигантскую площадь – площадь Колосса, названную в честь главного классика белорусской литературы. Вообще-то, в Городе Солнца было два поэта-гиганта, Купала и Колас. Но первого Госбезопасность в 1943_м скинула с десятого этажа гостиницы «Москва» в столице Империи, поэтому первым стал Колас, а Купале поставили памятник в сквере напротив цирка. То, что такая огромная площадь названа в честь литератора, говорит о том, что в империи Счастья слово было важнее реальности. По центру ее возвышается памятник в честь служителя Каллиопы в окружении музы со скрипкой – Эвтерпы, и Ареса – Аполлона с винтовкой. Напротив находится филармония – Дворец Полигимнии. За спиною Колосса начинается улица, что ведет к храму Гермеса, гигантскому чреву Комаровского рынка. На площадь выходит Университет физкультуры – символ конструктивистской эпохи. Его шесть тяжелых квадратных колонн разделяют две улицы, под углом уходящих к востоку. Когда от площади вы двинетесь дальше, то вновь попадаете на территорию Мудрости. По левую руку от вас начнется гигантский ансамбль Дворца политехники. От проспекта уходят кварталы его факультетов, в которых готовили инженеров для работы в фабричных предместьях. Чуть дальше вас встретит полукруглая величественная колоннада Дворца науки. Напротив него Академия муз. Талантливых юношей здесь обучали создавать декорации для империи Счастья. Миновав еще несколько дворцов для народа, вы ступите на последнюю площадь Города Солнца. Это зона Любви. Как-то так получилось, что в империи Счастья Любовь была наименее важным из всех соправителей Метафизика, поэтому здесь нет особых дворцов. Справа от площади берут начало два парка: Челюскинцев и Ботанический сад. В центре возвышается памятник в честь Любви, служившей при Метафизике Сталине. Добрый старичок в очках – Калинин – любил всех, но ничего не мог сделать даже для собственной старушки-жены, которую Метафизик отправил в концлагерь.
Я не любил Город Солнца, зато любил его Эрос. В детстве я этого не осознавал, но когда подрос, понял, почему отец никогда не мог остановиться. Такого количества юных красавиц я не встречал ни в одном другом городе мира. Его улицы всегда были наполнены этим особым видом хрупких, но изящных цветов. Может, им благоприятствовала земля, усердно политая кровью. Это не были розы – вид популярный в «Плейбое». Они не походили на крепких, но быстро увядающих бутонов южных красавиц. Рубенс, с его любовью к пышным хризантемам, наверное, тоже не нашел бы здесь вдохновенья. Скорее это были цветы Бодлера – декадентские орхидеи на тонких изящных стеблях. Позже этот вид стал популярен у модельеров и начал представлять дома Версаче, Шанель, Валентино, Армани на дефиле в Милане и Париже. Но в Городе Солнца они обильно произрастали повсюду, цвели естественной жизнью, буднично шествовали по подиумам его улиц, наполняя Город тонким ароматом соблазна. Как и все цветы, орхидеи Города Солнца любили лето. Зимой они замыкались, прятались в пальто и шубки. Зато когда приходило лето, они распускались, заполняли улицы, дворы, парки и цвели среди ваз, аллей и фонтанов. Они дополняли декадентскую эстетику улиц сладкой эстетикой распутства. Без них Город был бы другим. В нем не хватало б цельности стиля. Полноты ощущения упадка с присущим ему языческим эросом, не обремененным пуританскими нормами воздержания. В стране Счастья не было разврата. Но все им занимались, только скрытно. Любовь с орхидеями была делом несложным. Они отдавались ей охотно из чувства. Это потом, когда в Город пришел капитализм, они начали оценивать вас через содержимое кошелька и выезжать в страны, где кошельки весили больше. А в то время они были, как цветы, открыты. Достаточно восхититься ими на улице, обаять – и они были ваши. Сорвать орхидею можно было везде – в магазине, театре, баре. Но вероятность встретить ее была значительно выше на улицах и скверах, примыкавших к проспекту. И, конечно же, на самом проспекте, куда, надев самые соблазнительные наряды, они стекались со всего Города и, без всякого дела дефилируя по нему, с удовольствием собирали похотливые взгляды прохожих. Когда-то конкуренцию им составляли гипсовые орхидеи – полуобнаженные Венеры, которые, с веслами в руках прятались в зарослях парков. Наверное, образ Венеры с веслом очень нравился Метафизику, поэтому они стояли во всех городах империи Счастья. Скульптор, который ее слепил, сделал это очень натуралистично. Венера с веслом полнилась плотью, проступавшей сквозь слои штукатурки или масляной краски. К сожалению, как и любая плоть, гипсовые Венеры были не долговечны. Помню, последняя из них еще стояла в парке Челюскинцев в конце семидесятых. Но потом исчезла и она.
Орхидеи Города Солнца также были подвержены увяданию, но, в отличие от гипсовых, на их месте всегда вырастали новые. Важнейшим из орхидейных мест Города был бульвар у Феликса, который тянулся от Дворца госбезопасности к амфитеатру Дворца физической культуры. Официально улица называлась Комсомольской, но в начале бульвара стоял бронзовый Цветок зла – памятник Феликсу Дзержинскому, человеку из предместий Города Солнца, который основал аппарат Госбезопасности, за что вошел в пантеон наиболее почитаемых бого-героев страны Счастья. Бронзовый бутон железного Феликса почему-то всегда манил не только орхидей Города Солнца, но и всякую непонятную публику, с которой их знаменитый земляк, будь он жив, расправился бы с огромным революционным сладострастием. К счастью, памятник Командору революции, руки которого, как говорили, были по локоть в крови, предусмотрительно обрезали по локоть. Из мраморного постамента торчала лишь грудь с головой, да и то всегда обильно засранная местными голубями. Зато вокруг Железного Командора располагалось множество питейных заведений. Позже к ним прибавились круглосуточные магазины, поэтому летом жизнь на бульваре у Феликса не стихала всю ночь, ненадолго замирая лишь перед рассветом. Но уже ранним утром на его скамейках снова появлялись какие-то подозрительные персонажи, которые с заблудившимися в рассвете немного подвядшими орхидеями пили пиво, купленное в ближайших гастрономах. В полукилометре от Дворца госбезопасности располагалось другое орхидейное место – улица Ленина. От улицы Маркса она разрасталась широким тенистым бульваром под старыми тополями, пересекала проспект и тянулась до Интернациональной. На бульваре стоял еще один бронзовый безрукий бутон. Правда, не Ленин. У Ильича всегда имелась хотя бы одна рука, чтобы указывать путь к коммунизму. То был памятник летчику, который геройски погиб, кажется, столкнувшись в воздухе с самолетом японского самурая. Центральную часть бульвара составляли два высоких, облицованных охристым камнем, симметричных дворца для народа. Между ними пролегала известная всему городу «стометровка», на которой жизнь не затихала даже в морозы. Начиналась она в павильоне популярной пивной, построенной большевиками на месте снесенного ими костела Святого Духа. Затем перебиралась в ресторан «Потсдам» – богемное заведение, известное в народе под названьем «Поддам». Потом перекатывалась через улицу в стекляшку «Пингвин», место, где собирались хиппи Города Солнца, а также заезжие пиплы из других городов Союза. Далее следовала в популярное орхидейное заведение, которое почему-то именовали «Помойка». Перепрыгивала через проспект в ресторан «Неман» – обитель командированных дядек в недорогих серых костюмах, с усохшими от стирок кургузыми штанами и дерматиновыми дипломатами в руках. Рядом находилась «Пиццерия», собиравшая всех – командированных, орхидей, волосатых пиплов, уголовников, богему и просто людей с автобусной остановки. Заканчивалась она в «Утюжке» – маленьком уютном кафе, где орхидеи были особенно свежи и прекрасны. Но главным питейным заведением бульвара на Ленина был сам бульвар. Его скамейки под тополями, которые в союзе со скамейками соседних дворов, где орудовали Яшка-король бутылок и внучка Ленина, и несколькими винно-водочными магазинами образовывали гигантский питейно-развлекательный комплекс. Среди орхидей бульвара на Ленина встречалась особая разновидность – герлы, цветы тусовки, орхидеи-хиппи, считавшиеся самыми продвинутыми орхидеями Города. Они увлекались дзеном, читали Сэлинджера, Борхеса, Воннегута, Гамсуна, Кобо Абэ и предпочитали алкоголю наркотики, которые тогда только начинали проникать в Город Солнца. В состав питейного комплекса входило еще одно место неподалеку от бульвара – «Дом масонов», приютившийся в развалинах Верхнего города. В этих кварталах якобы велась реставрация, но шла она медленно. Поэтому пустые коробки домов годами оставались беспризорными руинами, в которые обитатели бульвара отправлялись, если хотели курнуть или заняться любовью. «Дом масонов» стоял особняком на окраине. В XVIII веке здесь располагалась масонская ложа, позже запрещенная указом какого-то императора. Сразу за домом начинался крутой обрыв к реке, обильно заросший беспризорной сиренью. Если хотелось уединиться и вдохнуть воздух старого Минска, мы отправлялись к «Дому масонов». Говорили, что в этом заброшенном особняке водились привидения. Правда, я их здесь не встречал, но это место действительно обладало какой-то дивной энергией, пронизывающей тебя и герлу-орхидею, с которой ты целовался, стоя над пропастью в зарослях сирени.
