Клизма романтизма. Путеводитель по постсоветской архитектуре Петербурга - Александр Владимирович Семенов

ударом служит крытая коническим колпаком башня, напоминающая дозорную вышку тюремной охраны. Едва ли достичь такого мрачного сходства было целью архитекторов, но можно сказать наверняка, что впечатление неприступной твердыни, своеобразного ковчега безопасности, способного пережить любые житейские и политические бури, наверняка было частью маркетингового образа проекта.

А может быть, суровость фасадов – это всего лишь реакция на агрессивность внешней среды? Петербургский район Купчино имеет далеко не самую добрую репутацию. Само его название стало нарицательным и широко известно даже за пределами Петербурга. Но если это так, возникает главный вопрос: почему первый дом для нового городского истеблишмента решили строить именно здесь?

Архитектор Алексей Дюндин не принадлежит к центральному кругу современных зодчих Петербурга. Его имя редко мелькает на всевозможных выставках и биеннале, почти не появляется в профессиональной прессе, а упоминания в интернете сводятся исключительно к подписям авторства под отдельными объектами. Тем не менее на счету архитектора немало ярких построек. Если на нарядный дом на углу улицы Ленина и Пушкарского переулка еще можно не обратить внимания из-за более нарядных домов-соседей, то выразительные башни жилого комплекса «Империал» уж точно бросались в глаза каждому, кто хотя бы раз проезжал по Московскому проспекту южнее Обводного канала.

Но самым большим градостроительным значением среди всех построек автора обладает, пожалуй, жилой комплекс «Дом на проспекте Славы», доминирующий в ландшафте позднесоветской застройки Фрунзенского района и закрепляющий пересечение двух его основных планировочных коридоров – проспекта Славы и Бухарестской улицы. Для обеих магистралей его 26-этажная башня служит главным силуэтным акцентом на многие сотни метров вокруг.

Жилая часть здания поставлена на 2–3-этажный торгово-офисный пьедестал, острый угол которого позволил ему пополнить коллекцию лучших домов-утюгов Петербурга. Генезис этого острия можно вывести из желания сохранить диагональный проход, позволяющий пешеходам срезать угол при повороте со Славы на Бухарестскую, но реальное объяснение, по всей видимости, состоит в банальном стремлении архитектора увеличить градус художественной экспрессивности здания.

В рисунке фасадов чувствуется уверенная рука опытного зодчего-постмодерниста. Нехитрая на первый взгляд игра белого и оранжевого кирпича, привычные контрасты стеклянных и глухих объемов, набивший оскомину диалог «нового» и «традиционного» – из этого набора почти стандартных приемов складывается сложная, но вполне уравновешенная композиция, которая, несмотря на большую высоту, не воспринимается чрезмерно давящей, а при взгляде из парка Интернационалистов так и вовсе служит приятным отдохновением для глаз после бесчеловечных пластин ЖК «София».

Позиция интернет-комментаторов, однако, не всегда совпадает с мнением авторов путеводителя:

– Кошмарный дом. Автору проекта нужно стремиться не попасть на освидетельствование к психотерапевту. А фамилия-то у «зодчего» какая!

– Была б ещё хотя бы архитектура внятная, а то какое-то галлюцинирующее нагромождение разностилевых элементов на верхушке, как будто ребёнок конструктор лего собирал по мотивам нью-йоркских небоскрёбов…

Петербург, за которым в прошлые эпохи закрепились эпитеты «северная Венеция» и «северная Пальмира», в XXI веке отправился на поиски новых источников вдохновения. И все признаки указывают на то, что нынешний Петербург взял курс на образ «северного Дубая». Судите сами. Если самый высокий небоскреб Азии расположен в Дубае, то высочайшая башня Европы – «игла» Лахта-центра – построена в Петербурге. Знаменитым дубайским искусственным архипелагам, что насыпаны в Персидском заливе, Петербург отвечает страстью к намывным территориям в заливе Финском, причем некоторые из инвестиционных проектов, время от времени возникающих в общественном поле, и по масштабу, и по затейливости плана стремятся превзойти своих эмиратских предшественников. Добавим к этому братское углеводородное родство двух держав и происходящий из него обычай создавать новые архитектурные символы из штаб-квартир главных нефте- и газодобывающих компаний – и вуаля! – в погоне за собственной идентичностью Петербург в очередной раз заработал себе титул чего-то там северного.

Стоит ли удивляться тому факту, что на улицах Петербурга начала появляться архитектура, вдохновленная знойными дубайскими формами? Один из ярчайших примеров – жилой комплекс «Доминанта» на углу проспектов Славы и Космонавтов. Комплекс состоит из двух частей. Первая очередь, создававшаяся под коммерческим брендом «Южный форт», представляет собой подковообразное в плане здание высотой 22–25 этажей, и тема эмиратского побратимства в ней пока раскрывается слабо. Чем-то курортно-приморским отдают дуговые эркеры дворового фасада, но едва ли этот прием можно признать сознательной авторской метафорой, отсылающей к волнам Персидского залива. И лишь вторая очередь – четыре равновеликие башни, поставленные на двухэтажный пьедестал, – недвусмысленно заявляет о равнении на Ближний Восток: в рисунке фасадов этих башен узнается силуэт знаменитой гостиницы Бурдж-эль-Араб. Только если в Дубае идее паруса подчинена тектоника инженерного решения, то в Купчино парус со свойственной капрому комичностью образован приделанными на фасады декоративными элементами, за которыми скрываются простые параллелепипеды – идеальные тела в стереометрии рынка недвижимости.

Впрочем, проще и честнее было бы обойтись без таких натянутых сравнений. Не нужно быть специалистом по современной ближневосточной архитектуре, чтобы понять: тут и композиция совсем иная, и парус – кросскультурная универсалия, и вообще, в этой друзе сверкающих на солнце синих башен с равным мыслительным усилием можно узнать и фрагмент Манхэттена, и кусочек Ашхабада. И непонятно еще, в чем больше романтики.

Казалось бы, что может быть более удачным образом капиталистического мира в представлении постсоветского обывателя, чем небоскреб? В эпоху, когда главными атрибутами нового человека стали бигмак, пепси-кола и Uncle Ben’s, а гимном новой жизни, одновременно Интернационалом и Марсельезой, трубил «Американ бой», – в эпоху, когда массовая культура взяла курс на запад, что еще, как не стеклянно-стальной лес Манхэттена, могло стать манящим идеалом нового города? Однако в эру капиталистического романтизма самым высоким зданием Петербурга был… Петропавловский собор. Проекты глянцевых башен так и не смогли пробить лед петербургской градозащиты, который с каждым годом все крепче сковывал небо над городом. Мечта о том, чтобы и у нас стало «как у всех», была похоронена в конце 2000-х, когда «Газпром» был вынужден отказаться от планов по строительству небоскреба на Охтинском мысу.

Тем ценнее для истории петербургской архитектуры то единственное