Март 1942-го стал черной страницей в истории ингерманландцев. Их, многие годы живших на этой земле, в товарных вагонах, как скот, отправляли в Сибирь. «То, что случилось с ингерманландскими финнами, можно определенно квалифицировать как геноцид», – считает Вадим Мусаев. По воспоминаниям одного из депортированных финнов: «Пришли военные и силой выгнали нас на улицу. До сих пор в глазах стоит дверь, заколоченная крест-накрест. По дороге через озеро было холодно, детей завернули в одеяло, молили, чтобы не умерли от холода… Хоронить не было возможности. Поражали горы трупов, которые складывали у станций…»
История народа стала «возвращаться» только спустя почти полвека после массовых репрессий, в конце 1980-х годов, когда дозволилось говорить о трагической судьбе ингерманландских финнов. В 1993 году российский парламент принял закон о реабилитации всех финнов бывшего СССР.
Начали возрождаться национальные культурные объединения и налаживаться церковная жизнь. Восстановились приходы в Колтушах, Куземкино, Токсово и Скворицах. В 1989 году в Колтушах, после многолетнего перерыва, отмечался один из главных праздников ингерманландских финнов – Юханнус (Иванов день). В празднике участвовало около пяти тысяч человек, в 1990-м в Дудергофе на подобное празднество собралось до восьми тысяч.
В 1991 году Юханнус отмечали в Токсово, а с 1992 по 1998-й – снова в Дудергофе, на горе Киргоф. Три года подряд, с 1999 по 2001-й, Юханнус проводили на берегу реки Ижоры, напротив Скворицкого прихода в Гатчинском районе. В 2002 году проводили в Токсово, а в 2003 году, 21 июня, в рамках празднования 300-летия Петербурга, ингерманландские финны провели свой праздник в городе – в Екатерингофском парке.
Большую роль в ингерманландском возрождении сыграло общество «Инкерин Лиитто» («Ингерманландский союз»), созданное в 1988 году. По переписи 1989 года, в Ленинграде насчитывалось пять с половиной тысяч финнов – тех горожан, у кого в паспорте указывалась национальность «финн». На 2003 год только в городской организации «Инкерин Лиитто» состояло 6500 человек, кроме того, существовали еще пригородные отделения – Пушкинское, Павловское, Колпинское, Стрельна-Петергоф-Ломоносов и Сестрорецк-Зеленогорск.
Лютеранская церковь в Токсово. Фото автора, 2005 год
Один из возрожденных ингерманландских евангелическо-лютеранских приходов расположен в Токсово, где восстановлена лютеранская Александровская кирха. Ее построили в 1887 году а деньги на сооружение собирали всем миром в течение 30 лет. Долгое время она являлась не только религиозным, но и национально-культурным центром токсовских ингерманландских финнов.
В 1936 году храм закрыли и устроили в нем Дом культуры, а потом кинотеатр. Орган увезли в Ленинград (до сих пор неизвестно, куда), а деревянные скамьи для богослужений, говорят, попали в театральное училище на Моховой. Старинный храм, обезображенный внутри, разделили перегородками. Отвоевать его верующим удалось только в начале 1990-х годов, к тому времени он стоял в разоренном виде – окна заложили кирпичом, большая часть здания пустовала, а в оставшихся под крышей помещениях устроили кабак.
Церковь восстанавливали два года, причем не только финны из Токсово, но и из Финляндии. На освящение кирхи в декабре 1994 года прибыло так много народа, что пришлось приглашать военную полевую кухню, она в тот день накормила две с половиной тысячи человек. Возрожденный храм, как и прежде, служит одним из центров религиозной и культурной жизни. Богослужения здесь проводятся на финском и русском языках, причем прийти сюда может любой – национальность значения не имеет. При кирхе действуют воскресная школа, дьяконический кружок и духовное собрание, проводятся органные концерты.
Островки Германии на русской земле
Своеобразный колорит Петербургской губернии на протяжении многих лет, остающейся и поныне местом мирного сосуществования представителей десятков народов и национальностей, придавали поселения немецких колонистов.
Появились они в эпоху царствования Екатерины Великой, та в начале 1760-х годов пригласила своими манифестами иностранцев различных сословий селиться в России, обещая за это всяческие льготы, в том числе свободу вероисповедания, свободу от податей и служб на срок от 10 до 30 лет и т.д. Однако из всех европейских народов откликнулись в основном только немцы, ибо большинство европейских монархов приняли меры против эмиграции своих подданных в Россию, а в тех странах, откуда выезжать разрешалось, и так жили неплохо. Только немцы, и то лишь из юго-западной части Германии, стали переселяться в Россию.
Прибывающие немцы образовывали свои поселения – колонии, а звать их стали колонистами. Жили они замкнуто, хранили национальные устои и традиции, любым способом сопротивляясь ассимиляции. Ярче всего немецкие поселения в России проявились в Крыму, в Новороссии, в Поволжье и у нас – в Петербургской губернии. Общее число немцев, прибывших в Россию к концу XVIII века, составило около 50 тысяч человек.
Первой и одной из самых крупных колоний под Петербургом стала Ново-Саратовка, основанная в 1765 году переселенцами из Бранденбурга и Вюртемберга. Первоначально предполагалось, что они проследуют в район Саратова, и Петербург для них представлял что-то вроде «перевалочной базы». До Саратова они не доехали, однако свое поселение под Петербургом назвали Ново-Саратовкой. По-немецки колонисты называли свое поселение «die Sechsziger Colonie», а финны говорили о ней «Kolonistil Nevanrannala», то есть «колонисты на невском берегу».
Вскоре количество колоний в губернии достигло уже не меньше десятка, они появились как в непосредственной близости к Петербургу, так и на отдаленной территории губернии. Девяносто два семейства колонистов поселили в окрестностях Ямбурга, они основали там три колонии – Луцкую, Порховскую и Франкфуртскую. До конца 1810-х годов на карте Петербургской губернии возникали колонии, заселявшиеся переселенцами, только что прибывшими из Германии. Затем образование колоний происходило за счет расселения выходцев из существующих колоний на новые земли, так что к началу XX века на территории губернии находилось не менее тридцати немецких поселений.
В религиозном отношении немецкие колонии представляли шесть общин (приходов) Евангелическо-лютеранской церкви России. Немцы-колонисты – не единственные прихожане этих общин (кроме них – эстонцы, латыши и шведы), но в четырех из общин они составляли большинство – в Ново-Саратовской, Стрельнинской, Петергофской и Ямбургской.
Немецкие колонии являлись особым миром – замкнутым и обособленным. Внешний их облик хранил некоторые черты Германии и резко отличался от русского окружения: широкие улицы, обсаженные деревьями в два ряда, сады, иногда кусты роз в цветнике. Колонисты свято хранили свои национальные и религиозные традиции, поэтому их поселения выглядели своеобразными немецкими уголками на российской земле. Между собой колонисты говорили по-немецки, женились и выходили замуж только за немцев из других колоний. Но в отношениях колонистов с жителями близлежащих мест никогда не возникали межнациональные конфликты.
Быт колонистов отличался присущей немцам строгостью и аккуратностью. «Колонист тщательно выбрит, одежда у него немецкого покроя, а колонистки являются в город, на рынок, в неизбежных чепчиках, – писал в 1903 году знаток петербургского быта журналист Бахтиаров. – Фасон чепчика, вывезенного некогда из своего отечества, колонистка строго сохраняет и передает из поколения в поколение…»
Занимались колонисты сельским хозяйством, ведя его с немецкой педантичностью и тщательностью. Их поселения славились прекрасным картофелем и прочими овощами, молочными продуктами. Занимались колонисты садоводством, а также разводили клубнику. На протяжении XIX и XX веков, вплоть до Первой мировой войны, современники уважительно отзывались о немецких колонистах Петербургской губернии, подчеркивали их трудолюбие и выносливость, отмечали образцовую чистоту и порядок на мощеных улицах. Недаром Ново-Саратовка производила впечатление небольшого уездного города.
Вот как описывал обозреватель дачных окрестностей Петербурга В.К. Симанский немецкую колонию Овцыно, она так же, как и Ново-Саратовка, располагалась вдоль Невы: «Уже по наружности колонии, по крепким и уютным домам, по аккуратно содержимым дворам и хозяйственным пристройкам можно заметить, что население ее пользуется довольно высоким благосостоянием».
«В старину у колонистов существовали патриархальные нравы, – писал историк Михаил Пыляев, – нищих здесь никогда не было, если случалось кому впасть в нищету, то его родственники и соседи ему помогали, засевали своими семенами его поле, давали скотину и т.п. С такой помощью бедняк скоро поправлялся…»
Правда, те же бытописатели сетовали, что колонисты используют, в отличие от русских, фекалии как удобрение для полей, поэтому запах оттуда, по их словам, шел невыносимый. Как отмечал один из обозревателей: «Многие колонисты занимаются ассенизацией как промыслом», и «лишь благодаря обстоятельствам, дачники могут подышать время от времени чистым воздухом…».
